Виктор Косенков - Новый порядок Страница 6

— Ладно, слушай, у меня к тебе дело есть.

— Естественно есть, стал бы ты просто так звонить.

— Да ну тебя, может быть, я тебя выпить зову.

— Ага, конечно, то-то тебе не с кем. Да и не пью л особо.

— Я тоже не особо. Просто от коньячку не откажешься, я полагаю.

— Не откажусь.

— Тогда открывай дверь.

— Какую дверь? — Кофе распространяло по всей квартире одуряющий аромат.

«Все-таки надо телефон протащить к столу, пил бы сейчас кофеек и соображал бы легче», — Константин принюхался.

— Какую… — В трубке на момент замолчали. — Квартира номер 56. Вот ее и открывай. Ты ведь дома.

Это прозвучало как утверждение.

— Давай, Орлов, — продолжал Толокошин. — Я у тебя за дверью стою. С коньяком.

— Вот те два, — сказал Константин, вешая трубку на рычаги. — Коньяк с утра…

И пошел открывать дверь.

— Я вот помню, Макаревич что-то там говорил про правильную, с его точки зрения, закуску к коньяку.

— Ну-ну, — промычал Толокошин, обгрызая дольку лимона и блаженно жмурясь при этом. Коньяк действительно был хороший, закуска была вкусной, лимон кислым. Сидели уже часа полтора. И кроме туманных предложений «подумать насчет государственной службы», Константин Орлов ничего пока не услышал. Александр Степанович тянул время.

— Так вот, по его мнению, есть только две закуски. Такая печенюшка…

— Крекер.

— Как угодно, хоть крекер, хоть кракер, такая печенюшка, на которую сверху положили какую-то там лабуду, смешанную с чем-то…

— Ничего себе описание,

— Не важно это, главное во втором рецепте…

— Слушаю.

— Второй вариант был такой: на кружочек лимона кладется ложечка икры. Черной.

— Ничего себе, Макар дает…

— Да, я тоже задумался.

— Ерунда это все. — Толокошин взмахнул рукой. — Будет все.

— Что все?

— Ну, икра там… Коньяк… Ананасы…

— Ананасов в шампанском нет, не пролезают, — пробормотал Костя, но гость не услышал.

— И рябчики тоже будут…

— А вот этого не надо.

— Не любишь рябчиков?

— Не то чтобы не люблю. Просто история с поглощением ананасов и жеванием рябчиков кончается обычно плохо. День последний и приходит буржуй.

Толокошин засмеялся:

— Ну да, я и позабыл, что ты у нас слегка коммунист.

— Я не коммунист. Просто буржуев не люблю.

— Понимаю.

— Если бы ты тогда не в экономический пошел, а со мной на философию в МГУ, то тоже бы их терпеть не мог. Нелюбовь к буржуям — это такая прерогатива философского движения.

— Собственно, я не особенно жалею.

— Я догадываюсь. Так что же ты мне предлагаешь?

— Конкретно по пунктам?

— Как хочешь. — Константин налил еще одну рюмку.

— Ну, в принципе, все зависит от того, чего ты хочешь. Почти что все. Нет, ну, расстрелять Чубайса, конечно, нельзя…

— Вот так всегда, сначала подманят, а потом бряк…

— Да ладно тебе, он столько лет рубильником руководил, должен же был кто-то заставить народ платить по приходящим счетам. — Толокошин покосился на Орлова и махнул рукой. — Ладно тебе, ладно. Не буду про Чубайса. Ну, нельзя его трогать. А так, что хочешь. Моя благодарность не будет знать пределов… в пределах. Или как там было?

— Благодарность будет безграничной, в пределах разумного.

— Во! Именно так.

— А чего ты хочешь?

Толокошин засунул лимончик в рот, почти не жуя, проглотил и вытер руки о салфетку. Костя понял, что сейчас разговор пойдет о серьезных вещах.

— Ты про Липинского слышал?

— Конечно.

— А про то, как он уходил за рубеж, слышал?

— По ящику долго трещали. Слышал.

— На что это похоже? По-твоему. — Александр Степанович взял в руки бутылку, повертел ее, снова поставил на стол, потрогал бороду. То ли волновался, то ли делал вид. За долгие годы работы в политике Толокошин знал цену и притворному волнению, и притворной твердости.

— На капитальную подставу похоже. Я уж не знаю, специально или нет, но такое ощущение, что все, прости, обосрались.

— Можешь не извиняться, потому что почти так все и выглядит. Я тебя знаю давно, слежу за тобой…

— Да? — Константин удивленно поднял брови.

— Нет, — замахал руками Толокошин. — Не про то ты подумал! Я в смысле за твоими работами слежу, ты же все публикуешь…

— Только в Интернете…

— Вот там и слежу. Хорошо все, хоть и не со всем согласен. Ну да ладно. Не про то… В общем, получается такая петрушка. Я могу тебе рассказать о подробностях дела, только если ты согласишься сотрудничать.

— Сотрудничать? Звучит как-то…

— Слушай, что у тебя за склад мышления такой, к словам цепляться? Если бы я твои труды не читал, то подумал бы, что ты демократ махровый и диссидент. Не сотрудничать, а работать! Так лучше?

— Лучше.

— Так и получается, что наш дальнейший разговор должен протекать только после твоего согласия и, более того, в другом месте.

— Ты меня все-таки пугаешь.

— Ничуть. — Толокошин опрокинул рюмочку.

— Но общие-то черты работы я могу узнать?

— Можешь. Ничего такого, к чему ты не привык. Все та же работа мозга.

— В какой области?

— В области идеологии.

— Ха! Согласен! Но только ты учти, моя идеология вполне может отличаться от общепринятого образца.

— Без проблем. — Толокошин поставил рюмочку и встал. — Поехали.

— Куда?

— К Президенту…

Глава 5

Один форум:

«"…как только первые деньги появились — их тратят не на развитие экономики, а строят сразу новые „курски" и прочую военную х***ю».

Из статьи «Опасность сильной России»:

«Патриотизм не сможет быть основой успешной государственной политики вXXIвеке».

Президент был совсем не такой, каким его представлял себе Константин. Президент был обычным. В нем не было медвежьей неповоротливости Бывшего, не было взрывной непосредственности Главного Скандалиста страны, в глазах не было тоскливого пораженчества, как у Главного Коммуниста. С Принцем-Администратором его тоже сравнить было трудно, поскольку это был уже не принц.

— Вы как-то странно меня рассматриваете, — сказал Президент, пожав руку Косте и усаживаясь в кресло.

Орлов почувствовал неожиданное неудобство. Однако еще университетское стремление не стесняться лиц начальствующих и привитое всеми философами мира презрение к власти не позволило выказать смущения.

— Просто вас представляют в совершенно разных ипостасях. В основном неверных. Точнее, не соответствующих реальному положению дел.

— Вот как? Интересно. Пока ничего хлеще «Крошки Цахеса» я не слышал.

— Ну нет. — Константин махнул рукой. Этот простой жест позволил освободиться от рефлекторной скованности, которая может появиться у каждого, кого с утра тащат в Кремль. И не от робости, нет. Просто процедуры проверки, контроля и проверки контроля, взгляды охраны, смахивающие на рентген, колючее ощущение, что в затылок тебе не только смотрят, а уже даже целятся, все это способно вогнать в ступор любого человека. — Крошка Цахес — это так… Мелкое хамство, не более. Дело в образе.

— Не совсем понимаю.

— Ну, разные группы населения склонны рассматривать вас… в соответствии со своими желаниями. В идеале, конечно, этим группам хотелось бы воздействовать на вас соответствующим образом.

— То есть?

— Например, демократический Президент. Это такое явление, которое поддерживает демократический миф о порядке. То есть когда вокруг такая благодать произрастает, такое благорастворение воздухов и бланманже, что на красный свет не переходит никто только от сознательности, даже если машин нету. Каждый окурочек в урну летит, а урна вся блестящая и красивая. Никто тебе плохого слова не скажет, все друг другу верят на слово, а государство оное, понятное дело, член НАТО. Полиция, понятное дело, только тем и занимается, что старушек через улицу водит туда-сюда да мафию русскую гоняет.

— Стоп. — Президент ухмыльнулся. — Откуда русская мафия взялась?

— Из России. Вероятно, потому, что демократическое понятие порядка не подразумевает нахождения мечтающего о нем демократа в Российской Федерации. Так уж получается. И Президент, как отражение принципа, должен всячески способствовать переселению демократов в страны с вышеуказанным Порядком.

— Ну хорошо, с этим все понятно. А другой вариант?

— Другой вариант — условно патриотический.

— Равно как и первый условно демократический.

— Не совсем. Первый вариант — это не условность, а такая интересная адаптация демократии к русским условиям. Точнее, к русским демократам. У нас получилось несколько наоборот. Не так, как у всех, что, впрочем, неудивительно. У нас не демократия породила демократов, а демократы, какими были, породили демократию. Яблоня от яблока, а в нашем случае именно так. недалеко падает. Так что каков отец, таков и сын. Потому демократия у нас особенная, слегка того… Ликом зверовата.