Свиток 4. Перевернуть мир - Егор Дмитриевич Чекрыгин Страница 6

А большинству моих соплеменников эти многочасовые сидения в студии не нужны. Они и так все это видят, потому что те, кто не способен был Слышать, Смотреть, и Чувствовать, до совершеннолетия просто не доживают.

…Собственно к чему я это все? Да к тому, что как художники могут вести абсолютно бессмысленные, с точки зрения «нормальных» людей, споры о цветах и оттенках. И даже в запале бить морды друг другу, обсуждая мазки кистью. Так и для моих работяг все эти «магические каляки» — очень и очень серьезно. И если я не вмешаюсь в спор со своим авторитетным мнением, они так могут проспорить до самой осени, когда уже про урожаи и думать будет нечего. Даже несмотря на личное горе, приходится быть чутким и внимательным к бедам и нуждам сотоварищей.

— Ах вы, *** ****** хреновы. Да я вас, ***** ***** уродов ******** ***********, через колено поперек ****** морды и **** ********* ********** ** * ********* козлов! — Произнес я страшное заклинание, чтобы разрешить начавшийся спор.

Народ радостно зашевелился. Заклинание было новое, но, судя по многочисленным «магическим» словам, с которыми они раньше уже были знакомы по моему прошлому… творчеству, должно было обладать немалой силой.

— Раз уж взялись не за свое дело, так теперь рисуйте свои волны по всем четырем углам, с каждой стороны! А вон ту здоровенную каменюку на берегу видите? — Ткнул я пальцев в здоровенный обломок скалы, лежащий не берегу. — Витек, выдолбишь на ней вот такой вот знак — «***». Наискосок. Слева направо. Крупно как только сможешь, чтобы издалека видно было.

…Ага, пусть археологи будущего поломают головы над тем, чтобы это значило. Будет им над чем на ученых спорах копья поломать. А моему чересчур ретивому ученичку будет к чему руки приложить, чтобы шибко умным себе не воображал. И пусть не думает, что от всех других шаманских дел я его на это время освобожу! Пусть, сволочь, по ночам работает. …А мне — будет приятная ностальгия о московских заборах.

…А может даже и хорошо, что Ундай всю эту бучу поднял. Если ничего не получится, свалю вину на всяких там безграмотных рисовальщиков. А чтобы никому не было обидно, свалю на обе стороны.

Да. Мат, подлянки ученику и будущим потомкам — это все-таки мощная магия. Выматерился, напакостил, и вроде как даже полегчало. Вместо унылой тоски в душе кипит какая-то радостная злоба. …Мне бы сейчас очередное нашествие аиотееков очень бы даже не помешало, чтобы было на ком эту злобу выместить.

…А еще я жрать хочу! Несколько дней почитай ничего и не жрал, от тоски этой дебильной. Тоже мне, шаман Великий, разнюнился как гребанная институтка о потерянной невинности.

…В самом подходящем настрое подошел к своему костру и рявкнул на Улоскат. Ноль внимания. Кажись, в нашем семействе распространилась эпидемия безумия — у этой тоже шарики за ролики закатились.

Ну да, припоминаю, о чем говорила Осакат перед тем, как начать со мной ругаться. «Эта Твоя забрала ребенка и из рук не выпускает. Своей титькой сухой кормить его пытается. А откуда у этой пустоцветки молоку-то взяться?!?! …Вели, Дебил, ей ребенка мне отдать, у меня молока на двоих хватит».

Разумное предложение. Только вот видать Улоскат, всю жизнь о своем ребеночке мечтавшая, заполучив нашего с Тишкой, окончательно спятила. Решила, судя по всему, что он ее, и отказывается из рук выпускать. Вон, с повязкой на башке сидит. Это ее сестренка палкой промеж ушей приголубила, чтобы нормально сынишку моего покормить.

Так и живут теперь, три-четыре раза в день — драка, как по расписанию. Только с боем и удается из рук этой ополоумевшей младенца забрать, покормить, а потом она опять его выкрадывает, потому как сестренке за двоими детьми, мужем и мной никак не уследить. …Сдается мне, если я немедленно не вмешаюсь, все эти не в меру ретивые родственники мне ребенка угробят, так сказать, в припадке излишнего чадолюбия!

— Дай сюда! — Рявкнул я, вплотную подходя к старшей женушке и требовательно протягивая руки.

Она бросила на меня затравленный взгляд и попыталась поплотнее запихать ребенка куда-то под мышку, одновременно отворачиваясь от меня. Точно. Совсем крыша съехала! Я пнул ее куда-то по повернутому ко мне боку. …Чиста, чтобы кровь, отхлынув от воспаленного мозга к месту удара, ослабила давление на больную головушку…

Она охнула и заскулила, как убиваемое животное, а я вдруг вспомнил Тишку, и как мы учились налаживать внутрисемейный диалог без применения мордобоя!

— «Вот ты окончательно и превратился в дикаря, Дебил, ранее известный как Петя Иванов. — Грустно порадовался я собственным успехам на этом поприще. — …Ох, грехи наши тяжкие!!!»

— Дай. — Повторил я уже совсем другим, мягким и увещевающим тоном. — Никто его у тебя не заберет. Давай Улоскат, приди в себя! Ты же у меня разумная баба!!!

…Думаю, не столько слова, сколько интонация, сделали свое дело, и Улоскат, продолжая глядеть на меня недоверчиво и испуганно, отдала сверток из шкур с младенцем внутри.

— Дай пожрать чего! — Приказал я ей, даже не столько потому, что был голодный, а лишь бы убраться из-под прицела ее жалобно-тоскливых глаз. Она вскочила и начала суетиться возле костра, продолжая внимательно следить за тем, что я делаю.

А что я делаю? Будто я знаю, что с младенцами делать! Я вон и своего-то в руках держу второй раз в жизни.

Сначала был ошалевшим от самого факта рождения у меня сына. Потом начались проблемы с Тишкой, потом этот ступор идиотский. И вот только сейчас нормально могу посмотреть на, как это говорили в старину, плод моих чресл.

…Мелкий какой-то плод. Если бы не упаковка, так чисто сурок или суслик, только лысый. Рожа красная, сморщенная какая-то.

Тут изучаемый объект раскрыл глаза, и я прибалдел. Они были большие, как-то нереально голубые, как у матери… и такие же бестолковые.

…А вот несколько волосин на крохотной голове — черные. Это у него от меня!

…Ой и хреново же ему наверное придется с таким цветом волос в подростковой банде. Аиотееком небось будут дразнить, и папочкин авторитет тут нихрена не поможет. Подростковая банда живет по своим