Одиночка: Одиночка. Горные тропы. Школа пластунов - Ерофей Трофимов Страница 6

Два из трех ружей были кремневыми. Тяжелые, с шестигранными стволами. Калибр такой, что в ствол запросто можно было большой палец сунуть. С усилием отложив их в сторону, Матвей потянул к себе оставшееся ружье и, едва заглянув в ствол, чуть не завопил от восторга. Это был настоящий штуцер. Канал ствола с нарезами. Капсюльный. Сам ствол опять-таки шестигранный, но калибр несколько меньше предыдущих. Приклад и ложе вырезаны так, что оружие просто хотелось приложить к плечу.

«Вот с него и начнем», – улыбнулся про себя Матвей, поглаживая пальцами приклад.

* * *

Спустя две недели Матвей уже начал потихоньку подниматься с лежанки. Не сказать, что это получалось легко, но до «скворечника» во дворе он уже добирался. С двумя остановками и черепашьим шагом, но сам. За это время он успел довести все принесенное бабкой оружие до идеального состояния и даже отремонтировать одно ружье. Заменил кремень. Дело нехитрое, но делать это нужно было умеючи. Так что разбирался он с этой доисторической механикой не спеша. Осматривая, ощупывая и едва ли не обнюхивая механизм.

Бабка Степанида, увидев его за этим делом, только головой удивленно покачала, тихо проворчав:

– Видать, недаром вечно рядом с дедом крутился.

– А я крутился? – отреагировал Матвей и тут же выругал себя за торопливость.

– Еще как, – кивнула женщина, посмотрев на него с жалостью. – Едва дед ружжо в руки, и ты тут как тут.

Вспоминая тот разговор, Матвей в очередной раз прокручивал в памяти свои ощущения, когда услышал, что станица находится ни много ни мало в предгорьях Кавказа и считается частью Терского казачьего воинства. Вот тут ему стало действительно плохо. Мало того что перекинулся во времени, так еще и в пространстве. Механику этого переноса он так и не смог осознать. Парню (мужчине?) все время казалось, что он спит и видит очень странный и очень реалистичный сон. И больше всего ему хотелось проснуться.

Воспоминания снова всколыхнули что-то у него в душе, и на глаза навернулись слезы.

«Твою мать! – выругался Матвей про себя, утирая рукавом лицо. – Хрен знает, что со мной происходит. Каким-то плаксой стал. Про родителей этого тела услышал, заплакал, про деда, опять слезы, про себя самого думаю, и снова глаза на мокром месте. Хрень какая-то. Или реакция на стресс, или со мной действительно что-то не так».

Ответ на этот вопрос он получил утром, проснувшись с такой эрекцией, что даже немного больно было. Только тогда, сообразив, что происходит, Матвей растерянно усмехнулся про себя: «Твою ж дивизию! У парня же гормональный взрыв начинался, когда болезнь скосила. И, похоже, все эти радости достанутся теперь мне. Ладно. Главное, чтобы совсем башню не снесло. А то, если себя самого в том возрасте вспомнить, то мама не горюй. Думал чем угодно, но только не головой».

С этой минуты Матвей принялся тщательно контролировать каждое свое слово и каждый жест. Делать это действительно стоило. Достаточно было только слегка ослабить контроль, как настроение тут же начинало меняться, словно погода осенью, а в голову лезли всякие странные мысли. В общем, забот с новым телом у Матвея было более чем достаточно. Он уже молился, чтобы побыстрее встать на ноги и заняться собой как следует. А приводить это тело в порядок действительно было необходимо.

К тому же так сложилось, что убили его осенью, а очнулся он весной. А это означает, что к местной осени ему нужно быть в форме, чтобы начать решать элементарные бытовые проблемы. Из разговоров он выяснил, что в станице осталось три старухи, один старик и он сам. А это значит, что зима будет голодной. Помогать выжившим попросту некому. Все, у кого были родственники в других поселениях, отправились туда. В станице оставались только те, кому некуда было переезжать. Поля были не засеяны, а озимые уже начали осыпаться. Бабка Степанида каждый божий день уходила в поле и собирала колосья, чтобы, кое-как обмолотив их, натереть муки.

Ручная мельничка в ее сарае то и дело скрежетала жерновами, когда бабка молола на ней собранное зерно. Так же поступали и остальные старики. Матвей, глядя на осунувшееся от усталости лицо бабки, тихо проклинал собственное бессилие, но помочь ей ничем не мог. Однажды, разглядев свое отражение в ведре с водой, он мрачно усмехнулся:

– Бухенвальдский крепыш. На морде одни глаза торчат.

Впрочем, особо можно было и не стараться, разглядывая себя в ведре. Достаточно было опустить взгляд и полюбоваться на собственный торс. Живот к спине прилип и ребра торчат. Хотя, если вспомнить, что во время болезни он питался только водой, да и то, когда бабка умудрялась немного влить ему в рот, то вопросы отпадали сами собой. Но, несмотря на все трудности, Матвей старался заставлять себя двигаться.

Медленно, с одышкой и приступами головокружения, с тошнотой от слабости и кровавой пеленой перед глазами, но он двигался. В один из таких походов он добрался от колодца до скамейки у входа в дом и, тяжело опустившись на нее, устало прикрыл глаза, пережидая очередной приступ слабости. Скрип песка у тына заставил его насторожиться и открыть глаза. За плетнем стоял сухой, седой, словно лунь, старик в потертом, но чистом чекмене, подпоясанном узким кавказским пояском, и в вытертой каракулевой папахе-кубанке.

– Живой, значит, – грустно усмехнувшись, проскрипел старик. – Ну и слава богу. А мои вот все ушли. Один я остался. А говорил ведь сынам, что Кречетово семя крепкое. Не поверили… а-а, – махнув рукой, он развернулся и, постукивая палкой, но которую опирался, отправился куда-то в глубь вымершей станицы.

Передав этот странный разговор бабке, Матвей с удивлением услышал от нее ироничный и достаточно циничный ответ.

– Сами виноваты, – фыркнула женщина, презрительно усмехнувшись. – Дед хотел за батю твоего дочку их сватать, а они уперлись. Мол, не ровня мы им. И то сказать, в их семье пятеро сынов было. Все ратаи справные. Да и вои неплохие. Хотя батя твой в потешной схватке сразу двух ихних за раз укладывал. Недаром пращура твоего Кречетом прозвали. С той поры и пошло. Вся семья Кречеты. И ты – Елисей Кречет. Мы с войны жили, а они все больше с земли. Вот Никандр и хотел семя укрепить. Дочку бате твоему отдать.