Сергей Лукьяненко - Реверс Страница 6

Впрочем, расстаться с Мартой придется так и так… Жаль, конечно, причинять ей боль, но тут уж ничего не поделаешь. Или расстаться, или петельку намылить — а много ли толку от петельки? Ничего, поплачет, позлится, переживет несколько циклов, успокоится — и найдет себе другого мужа, положительного и домовитого…

«Марта, Марта, надо ль плакать?» — вдруг всплыла откуда-то фраза, но откуда, чья и по какому поводу сказанная — загадка. Из тех загадок, что не разгадываются.

— Прошу меня извинить, — раздалось вдруг над ухом, и Макс, вздрогнув, обернулся. Позади стоял тот самый тип, что глазел на него битый час.

— Прошу не счесть мое любопытство праздным, но я нечаянно услышал кое-что из вашей занимательной беседы, и ее тема показалась мне в высшей степени интересной. — У незнакомца был легкий акцент. — Кажется, вы говорили о новоприбывших?

— Какое тебе дело, о чем мы тут говорили? — окрысился Матвей. Статус пролетария давал ему преимущество — возможность хамить кому угодно, кроме прямого начальства.

Против ожидания неизвестный не стушевался.

— Вовсе незачем грубить, — мягко произнес он. — Мне до этого прямое дело. Я новоприбывший. Вы ведь хотели изучать их, я не ошибся? А если так, то почему бы вам не начать с меня? Я готов ответить на все ваши вопросы.

— На все? — заинтересовался Макс.

— Кроме самых интимных, разумеется, — засмеялся незнакомец. — Кстати, меня зовут Федор. Или Теодор, если такая транскрипция вам удобнее. Дар богов в переводе с греческого.

— С какого-какого?

— С какого угодно. Хоть с древнегреческого, хоть с новогреческого — все едино.

Матвей и Макс переглянулись. Дело было ясное: типичный новоприбывший. Почти наверняка не любитель розыгрышей и не вор на доверии. Типичный синдром, типичный бред.

На ловца и зверь бежит, как говорится.

Пришлось представиться:

— Меня зовут Макс. А это Матвей.

Теодор переложил саквояж в левую руку, а правой церемонно приподнял шляпу. Матвей сердито засопел.

— Очень приятно, очень! — с воодушевлением воскликнул Теодор. — Ну-с, когда начнем исследование? Прямо сейчас?

Матвей засопел громче.

— Может быть, завтра? Хорошо? Ну вот и договорились. Завтра так завтра. Встретимся здесь в полдень. Ах, вы будете на службе? Ну, тогда вечером. Приходите. Вам надо разобраться кое в чем, да и мне, представьте, тоже. Скажите, здесь всегда такая погода? Сегодня она просто замечательная. А завтра такая же погода будет?.. Ну-с, всего вам доброго, до завтра! — Незнакомец приподнял шляпу, вроде бы собираясь уходить. — Ах, как приятно поговорить с умными, а главное, ищущими людьми! Здесь, знаете ли, народ по большей части скучный какой-то… Очень, очень приятно!

— Мне тоже приятно, — пробормотал Макс, а Матвей досадливо крякнул.

— Послушайте! — Теодор совсем расцвел. — А не прогуляться ли нам немного? Побеседуем, а я, кстати, и город посмотрю, занятный у вас город… А?

— Да я… — начал было отнекиваться Макс и вспомнил Марту. Идти домой совсем не хотелось. — Ну… почему бы и нет?

Матвей шумно выдохнул, махнул рукой и пошел прочь. Макс озадаченно посмотрел ему вслед.

— Боюсь, что это я виноват, — объяснил Теодор. — Я, знаете ли, как попал на Стеклянную площадь, так и начал смотреть, что внизу делается… ну, как все зеваки. Ничего не понял, плюнул в сердцах. Причем натурально, знаете ли, плюнул, слюной. Не выдержал. Откуда мне было знать, что это запрещено? Вон табличка висит, сорить запрещает, а разве плевок — это сор? Выгул собак запрещен, въезд гужевому и паровому транспорту запрещен, а насчет, простите, плевков и сморканий — молчание. Это недочет. Ну — тут этот дворник налетел и давай кричать… Он на меня, я на него. Теперь дуется.

— Лучше бы вы кувалдой по «стеклу» били, — сдерживая смех, сказал Макс. — Тогда бы он ничего не сказал. Может, подзадорил бы даже: лупи, мол, сильнее.

— Откуда мне было знать? Кому же и попадать впросак, как не новичкам? Ну-с, идемте, идемте!..

Неприязнь к незнакомцу давно улетучилась. На краю площади сдали тапочки. Макс выбрал маршрут поживописнее и повел Теодора знакомиться с городом. Показывал на здания, рассказывал, что помнил. О многом, увы, рассказать не мог.

Странное дело: у Макса сложилось впечатление, что его спутник не так уж рьяно интересуется городской архитектурой и историей. Теодор не задавал вопросов — вежливо кивал и молчал. Так ведут себя те, кто уже бывал здесь прежде. Конечно, этого не могло быть, ясно же видно: новоприбывший… Но не такая реакция на новое характерна для новоприбывших, не такая! Правда, судя по речи, прибыл он сюда не вчера, а по меньшей мере три-четыре дня назад — за это время можно успеть десять раз обойти город вдоль и поперек. Но если он это сделал — зачем тогда экскурсия?

Наконец Макс не выдержал:

— Ладно уж, кончайте темнить. Говорите прямо: что вам от меня надо?

— От вас? — картинно изумился Теодор. — Позвольте, но ведь вы сами…

— Город вас не интересует, это я понял. Значит, интересую я. Угадал?

Теодор весело чертыхнулся.

— Что ж, не стану отрицать. Судя по вашему разговору с тем старичком… Матвеем, кажется?.. Судя по тем обрывкам вашего разговора, которые я невольно услышал, вы человек, интересующийся теми же вопросами, что и я. Правда, насколько я успел понять, мы с вами стоим на диаметрально противоположных позициях, научные оппоненты, так сказать. Вы утверждаете, что мир плоский, как лист фанеры…

— Не бывает бесконечных листов фанеры, — перебил Макс.

— А я и не утверждаю, что ваш мир конечен, — живо подхватил Теодор. — Я этого просто не знаю, мои интересы, так сказать, более практические. Однако конечен он или бесконечен, мир — ваш мир — представляет собой колоссальную плоскость с наложенными на нее природными неровностями рельефа, так?

— Ну… так.

— А тот мир, из которого я прибыл сюда, все-таки шарообразен в первом приближении. Скажу более: в моем мире существуют и другие шары, они называются планетами. Могу продолжить: существует множество миров, или вселенных, и в большинстве из них люди живут на шарообразной, а не плоской поверхности. Они рождаются, растут, взрослеют, стареют и умирают — умирают, к сожалению, навсегда. Ваш мир — редчайшая аномалия.

Теперь Макс уже не сомневался, что Теодор — истинный новоприбывший. Правда, с идеей о множественности вселенных Макс пока не сталкивался. Два мира еще так-сяк, — но множество?..

— И что же в вашем мире происходит с человеком после смерти? — спросил он.

Теодор рассмеялся.

— Насчет души, или бестелесной субстанции, существуют разные версии. Но тело, увы, не восстанавливается. Чаще всего его либо сжигают, либо дают ему сгнить в земле.