Дмитрий Манасыпов - Кремль 2222. Восток Страница 61

Когда же обучение закончилось, Айгуль вызвали в Столицу, к тем, кого она никогда не видела,– к хайнам.

Когда Айгуль пришла в себя, будучи оглушенной у самого Форпоста, ее разбитая голова оказалась не самой главной проблемой. Куда важнее оказалось то, что она вспомнила, валяясь на грязном полу в беспамятстве. Девушка лежала на холодном камне пола, механически водя по нему пальцем, и восстанавливала все возникшее в голове. По гладкой коже лица, на которой, как и по всему телу, никогда не вырастали толстые кожаные бляшки, текли слезы.

Яса говорила, что нет никого ближе каждому шайну, кроме как его брат или сестра. Великий закон учил этому с самого детства. Тех, кто принял Ясу, принимали в Народ, даже если по рождению он не был шайном. Следуй установленному порядку, исполняй все, что написало для тебя Вечное Синее Небо руками мудрецов-хайнов, и ты становишься своим. Так учила Яса.

Но она ничего не говорила о том, что нельзя помогать тем, кто был твоими соотечественниками раньше, не заставляла преследовать тех, кто это делал. Быть шайном означало различать верное, и наоборот, не преследовать того, что не наносило вреда пути и цели Народа. Значит, что ее маму привели отсюда, из Московии, и сделали женой знатного кешайна, великого воина, мастера клинка. Отец, как мог, любил ее и никогда не попрекал помощью тем соотечественникам, что впервые оказывались среди Народа.

Что же сделала она тогда, пойдя к вагонам, доставившим на станцию, восстановленную среди бескрайних степных ковылей, неся еду новым пленным? Передала ли отмычку, нож – что? Что нарушила женщина, смирившаяся со своей жизнью и родившая дочь, ставшую одной из лучших кешайнов в своей школе? Да и могла ли она поступить таким образом? Это Айгуль не знала.

Сейчас, съежившись из-за проникающего под одежду сырого холода, девушка знала лишь одно: хайны ошиблись еще тогда, заставив ее увидеть казнь матери и думая, что сотрут все это из памяти. Колдуны без лица, долго спорившие над нею, плачущей и баюкавшей на руках уже остывающее тело той, что подарила ей жизнь, ошиблись. Чего хотели добиться фигуры в черных плащах, стоявшие на высоком помосте, бессмысленным убийством женщины? Ее матери, решившей помочь своим соплеменникам, искупить собственное бессилие на протяжении пятнадцати лет.

Они сами нарушили ту заповедь Ясы, что говорила:

…нет проступка хуже, чем тешиться собственной гордостью. Она, и лишь она закрыла серыми непроглядными тучами лик Неба, подарившего жизнь всему живому…

Именно так и вышло. Хайны, могучие и сильные в играх своих с сознанием Народа, не могли знать о будущем. О том, что девушка кешайн, ставшая одним из лучших разведчиков среди Народа, попадет в плен к безвестным мутантам в самом сердце так и не погибшего древнего города. И что странные механизмы, когда-то давно созданные его защитниками для контроля вражеских роботов, сожгут лживую стену в ее памяти. Ту самую стену, возведенную волей нескольких хайнов, решивших, что ее умение слишком дорого, чтобы убивать ее вслед за матерью. Это и оказалось глупейшей ошибкой, второй после лицезрения казни.

Игры с людьми никогда не проходят даром даже для самых сильных кукловодов, и гордыня лишь делает их уязвимее. Излучение боевых пси-ретрансляторов, до сих пор оберегавших Кольца от покушений на них со стороны любого существа, лишь коснулось сознания девушки, плавающей в черноте беспамятства после удара. Но и этой, легкой волны, случайно задевшей ее, хватило, чтобы она все вспомнила. И пришла в себя на сером холодном камне, плача и хватая себя за плечи.

Высокомерные глупцы в черных балахонах, скрывающие свои лица, не могли учесть разбуженной ретрансляторами детской памяти. Той, что держала в себе сказки матери и ее песни о далекой родине, об оставленной семье и родичах. Об высоких красных стенах крепости, за которыми родилась сама, видела счастье и горе. И где оставила своего сына и мужа, про них мать поведала Айгуль всего раз.

…если же кого-то из Народа враг его обманет подло и коварно, нарушив собственные слова, то наказать его стоит. И принести в дом врага огонь и сталь, соль и железо на земли его, смерть и кровь в семью его. И истребить врага, и детей его, и родственников до последнего колена, ибо не простит враг даже того, в чем сам виновен. Лишь стерев память о нем, кешайн должен стать спокоен, и так говорит Яса…

Глава тринадцатая

Шамов бояться – складов спрятанных не найти.

Кремлевская пословица

Дунай лежал на битом кирпиче и думал. Впивающиеся в кожу локтей и коленей острые кромки мыслям совсем не помогали. Но деваться с развалин им с Айгуль было совсем некуда. Почему вормы не полезли за ними, пластун уже понял.

Ему и Айгуль очень повезло. Патруль кешайнов как раз направлялся в сторону приютившего Дуная кирпичного строения, когда рухнула галерея. Только пластун со спутницей оказались внутри, как тройка воинов выскочила из-за угла. Мутанты, умеющие при необходимости просто растворяться в темноте, пользуясь врожденным камуфляжем, не выдали себя даже движением. Им бы и убраться отсюда, опасаясь за свою шкуру, но нет, остались.

Недавно Дунай отползал со своего наблюдательного пункта и добрался до Айгуль. Девушка следила за вормами на другой стороне здания, разбирая остатки и без того небольшого арсенала. Зарядов для штуцера ей хватило бы на десяток выстрелов, и сейчас ружье терпеливо ждало своего времени. С остальным выходило совсем негусто. Стрелок для метания у девушки не осталось. Меч-сабля, два ножа, и все.

Хорошо, фляги у обоих наполовину полные. От жажды в ближайшие десять часов им точно мучиться не придется. На большее Дунай не рассчитывал. Если не произойдет чего-то странно-случайного, как не раз уже происходило в последние трое суток, им с Айгуль не выбраться. Как только кешайны снимутся с ночевки, вормы пойдут брать их с девушкой. И как Дунаю с ней удрать… этого пока пластун не знал.

Единственной возможностью ему виделся момент, когда весь табор, включая локомобили и кашеваров, двинется в путь. Вот тогда-то и следовало, по возможности, незаметно задать дра-ла-ла в сторону следующего лабиринта зданий, пересеченного паутиной проходов. А драпать им следует на закат и потом на юг, стараясь добраться до Кремля. Тогда могут и выжить, и дело до конца довести. Эх, не прогадать бы с моментом, да так, чтобы наверняка.

– Двадцать на восемьдесят, что сможем выбраться, светлобородый… – Айгуль вздохнула.– И так, можешь не верить, обидно.

– За что обидно?

– Да вормы эти ваши, отребье безродное, тьфу. Воины разве? Нет. И загнали двух таких батыров, как мы с тобой.

– Эт точно.– Дунай усмехнулся.– Сам себя казню за такую промашку-то. Хотя, знаешь, ворм ворму рознь. Эти оказались умелыми, загнали-таки нас с тобой. И Пасюк пропал куда-то, дружище мой, морда его мохнатая.

– Давно хотела тебя спросить, Дунай.– Айгуль выглянула в пролом стены.– Как ты с ним так ладишь? Зверь ведь, да не простой. Страшный, опасный, хитрый. Его соплеменники десяток разведчиков разорвали в самом начале появления Народа здесь, в Московии.

– Небось несколькими стаями взяли, голов в сто, не меньше?

– Откуда знаешь, батыр? – Айгуль удивленно посмотрела на Дуная.– А, да, чего это я… ты ж здесь родился и вырос. Все повадки их знаешь, что да как.

– Да просто они могут говорить друг с другом, всего делов. Мыслями, неслышно. В Кремле пытались их приручить, да не вышло. А Пасюк? Он другой – друг, товарищ, очень надежный.

– Говорят друг с другом мыслями? Ох, Вечное Синее Небо, чего только в мире нет! Погоди-ка, да неужели? Ты поэтому иногда так по-глупому замирал? Умеешь с ним разговаривать, точно. Вот оно чего, а я и не думала…

– Умею. Толку-то сейчас, когда не отзывается?

– Что же делать нам с тобой, как думаешь?

Девушка замолчала, нахмурив черные полумесяцы бровей. Дунай поневоле залюбовался, глядя на нее. Хороша, чертовка, ничего не скажешь.

– А, стой-ка, погоди… – пластун неожиданно усмехнулся.– Говоришь, Айгуль, ничего с ними не сделать? Ни с теми, ни с другими? Нет-нет, тут-то ты ошибаешься. И как я раньше-то не додумался?