Владимир Березин - 89.Группа Тревиля Страница 61

Честно сказать, я считаю себя санитаром леса. Я его убрал безо всяких колебаний, и считаю, что это главное достижение дурака — он оказался в нужное время в нужном месте.

Его смерть заставила тебя превратиться в бегущего кролика. Ату! Кролик! Беги!

И ты побежал — я рассчитал всё верно, ты со дня надень был на грани нервного срыва. Вот и дёрнул оттуда, где лежал ствол в твоих пальчиках, и камеры радостно снимали, как вы с Портосом обмениваетесь оплеухами — честное слово, вы были такие пьяные, что ты попал с третьего раза, а он по тебе вовсе не попал.

Последнюю кассету я изъял, как, впрочем, должен был поступить и настоящий убийца.

Оставалось только сидеть и смотреть через дырочку соседского забора, как едут менты на тревожный сигнал.

Ну, и конечно, ты, как всегда, спалился на бабах. Всё потому что дочь Маракина работает у меня, ты сам шёл по коридору событий мне в руки. Более того, ты ведь, Серёженька, человек простой, хоть всякие языки знаешь, а так же ты ещё американский гражданин.

Приучен к порядку и законобоязни. Никогда ты не был силён в администрировании, в управлении потоками ты был не силён, а у меня было это всё на уровне куда раньше, чем у меня имплантат заработал.

Ты ещё от комсомола со спущенными штанами бегал, а я управлял людьми.

Поэтому ты здесь, а я стою рядом. Как говорил поэт Пушкин, «И вскоре, силою вещей, мы очутилися в Париже, а русский царь — главой царей», это я про себя, впрочем.

Ты вообще должен быть благодарен — я тут стою перед тобой как кинематографический злодей и объясняю, что к чему, потому что мы с тобой дружили, хлеб делили, вместе на картошке в одной борозде сидели.

Да и кому я всё это расскажу? Никому, ты — последний.

Я, правда, тебя буду ещё вспоминать, да что там — не забуду никогда. Друзей-то у нас в жизни мало, а в нашем возрасте, почитай, новых не прибывает.

Тебе удобно?

Я тебе как коллеге ещё скажу — всё нормально у меня в голове функционирует. Я даже твой пульс чувствую. И то, как ты пластиковые наручники время от времени жал, а потом вспоминал, что это без толку.

Сзади тебя — ты этого пока не видишь — находится чудесная лужа. Называется эта лужа Е9012, а иначе говоря, аномалия «мёд». Я с ней лет шесть пытался работать, думали её приспособить для безболезненных ампутаций. С виду вода как вода, только мутноватая, но это универсальный растворитель. Причём человек, наступивший в такую лужу, сперва не понимает, что лишился ступни — понимает он только, что вокруг него бьёт фонтаном кровь, и ходит он как-то неловко.

Занимались-занимались мы этим эффектом обезболивания, да и бросили. Не поймёшь ничего, да и заказ на это дело аннулировали. Этот сладкий мёд — последнее, что я могу сделать для старого друга.

Ты абсолютно безболезненно и счастливо станешь частью Зоны, а светлый образ твой — помнишь, как там в фильме про Штирлица: «Или светлый образ его» — нет, ты, наверное, всё в Америке позабыл… Короче говоря, светлый образ твой ещё долго будет посещать наших знакомых.

Раскаявшийся убийца, беглец.

Ты будешь у нас несчастным Степлтоном, ухнувшим в Гримпенскую трясину. Как и он, ты растворишься без остатка — с той только разницей, что ни Шерлок Холмс, ни Ватсон с товарищами не склонятся над твоими пузырями. Ты убивал, и Зона тебя за это накажет. Знаешь ведь, с каким суеверием все тут относятся к тому, как Зона наказывает за прегрешения?

Вот в твоём случае она ещё раз покажет свою справедливость.

Он размял руки и наклонился ко мне.

Глава двадцать вторая

Кэт хотела броситься на Рольфа, но упала, она страшно кричала, и Рольф тоже кричал что-то — и вдруг сухо прозвучали два выстрела.

Зона, 30 мая. Сергей Бакланов по прозвищу Арамис.

И тут началось. Я ощутил чудовищную боль. Она накатывала на меня как ревущий скоростной поезд — такое было у меня однажды в Китае. Я опрометчиво считал, что скоростные поезда там такие же, как в Японии, но этот пронёсся мимо платформы с рёвом и грохотом, так что я, взрослый мужик, грохнулся оземь от неожиданности.

Это был выброс.

Причём Атосу, стоявшему надо мной, досталось куда больше, чем мне, лежащему у его ног.

Он упал на меня, и несмотря на весь ужас, я чуть не заржал, мы сами, не желая того, обнимались.

Потом Атос скатился в сторону и завыл.

Оказалось, что он вляпался ладонью в свою замечательную лужу и брызгал кровью вокруг.

Выброс бил мне по ушам, как два молотка — будто я сидел в центре старой детской игрушки с мужиком и медведем.

«Раз!» лупил мне по голове один, отстранялся, и тогда меня достигал другой: «Два!».

Но, чёрт побери, это был шанс, и я перекатился на живот, потом на бок и подтянул ноги.

Теперь нужно было переступить через связанные руки, что мне и удалось — кажется. Это длилось целую вечность.

Атос тоже не спал. Он уже перетянул жгутом обрубок левой руки.

Он мычал от боли — видать, анестезирующие свойства этой дряни в луже были сильно преувеличены.

И теперь друг мой Атос, брат мой Атос тянулся к стволу.

Он уже дотянулся до автомата, но мне удалось ударом ноги выбить его прямо в лужу.

Теперь пусть кто попробует его достать.

Мозг мой работал чётко и быстро, перебирая возможные варианты. Да только вариантов-то не было. Если б Атос потерял сознание, можно было бы, аккуратно скусив травинку, зажать её в зубах, макнуть в лужу… Потом тщательно прицелиться и капнуть на наручники. Но это хорошо в фильмах, да тут как раз мозг подсказывал, что чуть-чуть переборщишь, и слизь вместе с наручниками разъест мне на запястье не только кожу. Да и Атос не даст мне долго манипулировать с травинками. Да с чем угодно — жизни он мне не даст, кончилось время.

Итак, один-один, автомат мы из игры исключили, это прекрасно.

Другое дело, что и я теперь безоружен.

А вот у брата моего Атоса, у однокурсника-мушкетёра Атоса, ближе которого мне не было, была большая фора. И фора эта весила восемьсот грамм и оттягивала ремень на поясе. Был у брата моего Атоса на поясе пистолет Макарова и вот теперь он вытащил его.

Тут-то мне и конец.

Потому что со всем можно поспорить, а вот с девятимиллиметровой пулей с двух метров поспорить нельзя, особенно когда ты связан.

Но Атос отчего-то не стрелял. Мыча, он пытался передёрнуть затвор одной рукой, прижав оружие ногой. Потом вцепился в пистолет зубами — ничего не выходило. Ключевое слово «самовзвод» Атос как-то упустил.

И тут у меня над ухом грохнуло — совершенно, замечу, с другой стороны.

Потом раздался ещё один выстрел.

Атос метнулся в сторону и, треща кустами, побежал прочь.

С другой стороны в распадок вошёл, озираясь, другой мой однокурсник. Никогда я не думал, что буду рад Мушкету, что с таким испугом водил стволом. Только он бы не дал очередь для профилактики незнакомого пространства.

Он, страшно ругаясь, разрезал наручники и поднял меня на ноги.

Меня немного мотало, и я сразу же обнял Олега как девушку.

Было видно, что он понимает пафос ситуации, но своей девушкой меня всё же не считает. После того, что я объяснил ему, Мушкет только покрутил головой.

Я очень боялся, что он мне не поверит, но нет — сразу стало понятно, что он на моей стороне. Оказалось, что они переживали микровыброс в блиндаже спецсвязи, и он сразу пошёл нас искать. «Что-то подсказало, — сказал Олег. — Но явно не голова. Будь я поумнее, я бы там до сих пор сидел. Но я оказался подобрее, а не поумнее».

Мы прошли чуть дальше по распадку, а потом, раздвинув кусты, вышли к болоту.

Серый туман рассеялся, и тропинка вывела нас к тому месту. Мы оказались на узкой торфяной полоске, полуостровом вдававшейся в трясину. Маленькие прутики, воткнутые то там, то сям, намечали тропу. На макушках прутиков были видны белые тряпичные полоски, отмечающие путь.

Тропинка извивалась зигзагом от кочки к кочке, между затянутыми зеленью окнами, которые преградили бы путь всякому, кто был незнаком с этими местами. От гниющего камыша и покрытых илом водорослей над трясиной поднимались пузыри. Мы то и дело оступались, уходя по колено в темную зыбкую топь, мягкими кругами расходившуюся на поверхности. Вязкая жижа присасывалась к нашим ногам, и ее хватка была настолько сильна, что казалось, чья-то цепкая рука тянет нас в эти мерзостные глубины. На глаза нам попалось только одно-единственное доказательство, что не мы первые идем по этому опасному пути. На кочке, поросшей болотной травой, лежало что-то темное.

Это была сумка Атоса.

И тут раздался сдавленный стон.

Атос был прямо перед нами, и кто-то, схватив за ногу, тащил его в болото. Полоса взрытого торфа шла метра три, и видно было, как он боролся. Это был не я, эта мишень куда труднее. Против этого тупорыла «Макаровым» не отобьёшься.