Иван Тропов - Каратель Страница 64

– А разве нет?

– Влад, вы в плену иллюзий…

– Да ну?

Она кивнула, улыбаясь. Очень по-доброму улыбаясь. Кажется, даже с сочувствием.

– Мне не нужно хитрить, чтобы переманить вас на мою сторону. Хитрости нужны, когда обманывают. В религиях для глупых, слабых и пугливых. Это их нужно оплетать сетью лжи и подстегивать кнутом страхов. Лишь слабых и глупых призывают во что-то верить, а о чем-то запрещают размышлять… Но чтобы встать на путь сильных, не нужно ничего этого.

– Все же хотите навязать мне то, во что сами верите…

– Хочу. Как врач желает исцелить больного. Но чтобы вы стали думать, как я, мне не нужно мешать вам думать. Напротив. Я всего лишь хочу, чтобы вы смогли думать яснее и точнее, чем думали все эти годы… Остановились на миг, с чистой головой и незамутненным взором огляделись – кто вы? где? зачем? Попытайтесь хоть раз увидеть жизнь такой, какая она на самом деле. И не останавливайтесь, когда мысли приведут вас к тому, от чего вы пугливо отталкивались раньше, всю вашу прежнюю жизнь… отталкивались, потому что в глубине-то души уже подозревали, что вам не понравятся эти ответы, они разобьют вдребезги то, что вам внушали, то, во что верили – верили слепо, верили только лишь потому, что вас так приучили верить, пока вы были юны… Но остановитесь, оглянитесь. Вы не глупый пес, чтобы всю жизнь сидеть на цепи веры и охранять склад чужих обманов, – вы прелестный волчонок, удел которого – стать прекрасным, свободным волком…

– Диана, у меня отличное настроение, и даже ваша софистика не способна его испортить. Но если вы еще раз попытаетесь так сделать…

– Влад, у вас потрясающая способность отвлекаться! Я говорю с вами серьезно и знаю, что вы способны понять, но вы не слышите! Будто не слушаете вовсе! Вам не говорили об этом?

– Говорили.

Только в такие моменты Старик называл меня не Владом, а Крамером…

– Так почему же вы не хотите прислушаться?

– Все! Хватит, Диана! Я наслушался этого еще вчера. Теперь вот что я вам скажу.

– Все же вы меня подозреваете…

– Подозреваю. Правда, проверить я не могу… но могу прекратить. Раз и навсегда.

Я приготовился швырнуть в нее картинкой, которая так здорово на нее подействовала тогда, а теперь, похоже, подрастеряла яркость. Но ведь это можно и поправить?

Но Диана не лезла, хотя и должна была чувствовать, что сейчас я готов ее впустить, разрешаю… Но она не лезла.

– Как вам будет угодно… мой господин. Но вы зря отказываетесь от моего маленького подарка. Крепкий сон еще никому никогда не вредил… Я всего лишь хотела подарить вам свежесть утра. Ясную голову. Трезвость мысли. Только это! И ничего более. Чтобы вы поняли и согласились с тем, что я пытаюсь до вас донести, не нужно подлых вмешательств, не нужно хитрых уловок. Нужны только четкость мысли и твердость логики. И смелость доводить выводы до конца – не останавливаясь, когда разум начинает размывать стену вашей слепой веры, и непривычность открывающегося пугает вас. Но нужно не замирать трусливо на пороге ответа, который может не понравиться, а двигаться дальше, до конца… Вы же, мой господин, все еще играете в Синюю Бороду с самим собой. Запрещаете себе гулять по закуткам вашей памяти и мыслей. С удовольствием даже выкинули бы ключи от этих комнаток, если бы могли… Я не права?

Я молчал. Я решил вообще не отвечать ей. Пусть выговорится. Попытается, попытается – притомится и отстанет.

Диана грустно улыбнулась.

– Вы словно не слышите меня… Потому что боитесь услышать. И это меня удручает. Ведь это слабость, Влад… Слабость и трусость, да простит меня мой господин. Трусость.

– Трусость?..

Она покивала, с грустной улыбкой глядя на меня. С разочарованием.

– Ну и где же это я струсил? Когда сюда полез? Или к вашей подружке-жабе? Или к этой чертовой гривастой?! Где – я – струсил?!

– О, так вы смелы? Отчего же тогда пугливо обрываете нить выводов? Отчего не в силах размотать ее до конца? Ответ страшит вас. Страшит больше, чем люди…

– Да? Это какую же нить я пугливо обрываю?

– Ту, которую пугливо оборвали вчера вечером и от которой вновь бежите.

– Да о чем вы, Диана?!

– Вы меняли жизнь мальчишки на мою смерть. И готовы на такой размен еще раз, если придется. Не так ли?

Я никогда не говорил ей, что это был размен.

– Так вышло, но…

– Не говорите, не надо, вы доказали это делом – что готовы на размен… Прекрасно. Но что же дальше? Теперь есть вы, охотник, который решился на то, на что не решился ни один другой из вашей стайки: вы приехали сюда во второй раз, остались со мной один на один. И вы кое-чему научились, должна признать… Теперь вы способны убить многих из нас… могли бы. Если бы ваша жизнь не висела на волоске. Если бы ваша жизнь не должна была оборваться через считаные дни… Ведь вы могли бы спасти сотни юных жизней. Могли бы?

Я промолчал.

– Могли бы… – покивала Диана. – Могли бы убить не одну чернолунную или белолунную. Смерть каждой стоит много юных жизней. Уж по одной-то точно… За такую цену вы уже покупали. Не так ли?

– Повторяетесь.

– О! Кажется, – холодно заметила Диана, – мой господин опять собрался натянуть на глаза шоры, почуяв, что итог ему не понравится?

– Я не вижу тут никакого итога.

– А жаль, итог всего в одном шаге. Надо лишь взять другую ниточку: то, что у вас с рукой, это не приговор. Вы можете спастись, и вы это знаете.

– Купив свою жизнь за жизнь мальчишки?

– Вашу жизнь? А кто говорит о вашей жизни? При чем тут ваша жизнь?! Разве дело, которому вы посвятили свою жизнь, не важнее?.. Вот одна чаша весов: жизнь мальчика, которая могла бы вас спасти. А вот другая чаша: поверженные чернолунные и белолунные, стоящие каждая по жизни мальчика – как минимум по одной жизни! – на самом деле куда больше, ведь смерть каждой из нас для вас – это десятки, а может быть, сотни не оборванных на алтаре жизней… Сотни жизней против всего одной! Теперь уберите строительные леса логики, уберите сотни ожидающих спасения мальчиков, уберите женщин, которых вы могли бы убить, – ведь все наши смерти не что иное, как итог вашей жизни… возможный итог, если ваша жизнь не оборвется. Ваша жизнь, такая ценная для дела, которому вы ее посвятили, весящая сотни спасенных жизней, – против всего одной!

Диана сделала паузу. Улыбнулась – не без яда:

– И какой же выбор вы делаете, Влад?

В камине треснуло, с шорохом рассыпалась прогоревшая головешка.

– Какой выбор делаете вы – и какой выбор должен был сделать охотник, настоящий охотник! Охотник бесстрашный, охотник, преданный делу? Охотник, не отступающий пугливо перед трудным выбором? Не боящийся грязи и не боящийся крови – неизбежной крови! – на своих руках, на своей совести?

Я глядел, как в углу размеренно топтался на месте маятник часов.

– Мне кажется, выбор очевидный… Но что выбираете вы? Что же вы молчите, Влад?

– Я не обязан отчитываться перед вами, Диана.

– О, конечно нет… Передо мной отчитываться вы не обязаны… А перед собой? Смеете ли вы и теперь уверять себя, что ваш отказ – это не трусость и не слабость?..

Я глядел на цепь, змеившуюся от двери к Диане, поднимавшуюся к ошейнику на ее шее. Ох как сладко было бы дернуться за эту цепь, чтобы сбить с нее всю эту спесь… Чтобы не забывала, кто у кого здесь на цепи сидит.

– Это все, что вы готовы ответить – и мне и себе? Беспомощное молчание? Опять оттолкнуть неугодный ответ, оборвать нить выводов – и бежать под сень привычных шор?..

Я улыбнулся:

– А вы проверьте, Диана. Вы же идете по пути сильных? Ну так узнайте сами, только ли беспомощное молчание есть у меня в ответ.

Я сел на крайний стул. Нас опять разделяло совсем ничего. Я чувствовал ее запах – лавандового мыла, едва уловимая тень духов и другой, ее собственный запах.

– Возьмите мой ответ силой… если сможете.

Все-таки я ее разозлил.

Две ледяные волны обрушились на меня. Пронзили виски, сшиблись глубоко во мне, разлетевшись обжигающими осколками, посекли все ледяной крошкой, а за ними уже смыкались тяжелые тиски, ловя меня намертво, чтобы раздавить…

Все-таки я выскользнул из ее хватки. Раздражение подвело ее. Она повторила тот же финт, с которого начала вчера.

От этого финта я ушел, а вот потом мне пришлось нелегко.

Я знал, что теперь она будет не просто повторять свои старые, привычные – и теперь так хорошо знакомые мне – финты, а искать что-то новое. Менять. Добавлять то, что я донес ей от гривастой. И это тоже менять… И ловить меня через те бреши, которые успела разглядеть в моей манере обороняться за все эти дни. Не только я привыкал к ней. Она тоже привыкала ко мне…

Я только не был готов, что она так искусна в выдумывании новых узоров. И не знал, что слабых мест у меня так много…

Минуты казались огромными пластами времени, до отказа набитыми молниями ледяных выпадов, переплетениями ее ледяных щупальцев. Цепких, липких – и таких сильных, рвущих мою волю на куски, только замешкайся и ошибись…