Сергей Малицкий - Блокада Страница 64

— Странно как-то, — проворчал Рашпик, прислушиваясь к нарастающему шуму, в котором не только вновь начали звучать редкие выстрелы, но и крики, и какое-то потрескивание. — Я, считай, только и делал в жизни, что развалины обыскивал. И окрестности развалин. Что на окраине Мороси, что на окраине Гари, что в самой Мороси, в том же Волнистом, где и домов-то полусотни не наберется, — везде кости. Землю ковырни — кости. Под своды войди — кости хрустят. Вылези на крышу, если она еще не рухнула, — и там кости белеют! А тут — ну ни одной!

— Тут есть кому прибрать кости, — ответила Лента. — Пойдешь погулять ночью — будь готов, что одна тварь сдерет с тебя кожу, другая высосет твою кровь, третья закусит жирком и мясцом, ну а четвертая раздробит твои косточки в пыль. Правда, — проводница сдвинула брови, — бывает и так, что все четыре действия какая-нибудь тварь сделает за один раз.

— Спасибо! — раздраженно плюнул Рашпик. — Надеюсь, что вот эта последняя тварь подавится мною и сдохнет в муках! Но перед этим она сожрет кого-нибудь постройнее и повкуснее!

— Надейся, — коротко ответила Лента и сделала знак остановиться.

Проспект выходил на огромную площадь. Дома разбегались в стороны, деревья вытягивали по ее плитам корни, но не могли зацепиться на огромном пространстве. Видно слишком много камня ушло на центральную площадь мертвого города. Посредине на высоком округлом постаменте стояла точно такая же каменная фигура, как и на площади Чина, разве только раскинутые руки ее, обрушившись, лежали тут же. Аза нею, на противоположном краю площади, громыхали редкие выстрелы, слышался треск, поднимался дым. Там же в серое небо вонзалась ажурная стальная башня, к которой и крепились серебристые тросы.

— Кому этот памятник? — спросил Пустой. — У Чина точно такой же на его рынке, да и крохотные подобные статуэтки мне приносили из Мороси не раз.

— Это памятник не кому-то, — объяснила Лента. — Это памятник мечтам людей, что жили на этой земле. Лет сто назад они вырвались в космос. Облетели свою планетку и решили, что получили ключик от вселенной. Но открыли этим ключиком нечто другое. Собственную смерть. Начали войну, которая превратила Разгон в то, что он теперь есть. Мы сейчас историей будем заниматься? Что собираешься делать?

— Послушай… — Пустой был собран и спокоен. — Высота постамента примерно три человеческих роста?

— Да. — Лента сузила взгляд. — Даже побольше.

— В постаменте на площади у Чина я заметил дверь. Здесь она есть?

— Есть, — кивнула Лента. — Но дверь на этом постаменте заварена. Вери-Ка приказал ее заварить, когда я убежала в первый раз и спряталась за ней. Меня высекли, дверь заварили. Но внутри ничего нет. Там ход наверх. Это служебные помещения.

— Вперед, — скомандовал Пустой. — Идем, прикрываясь памятником. Рашпик, вот и от тебя польза. Не зря ты тащил в своем мешке резак.

39

Коркин смотрел в прицел. И пяти минут не прошло, как Пустой вскрыл тяжелую дверь, и отряд по пыльной лестнице выбрался под ноги каменной фигуры. Обиталище светлых было уже рядом. Стрела, пущенная из хорошего лука, легко долетела бы до серебристых корпусов, но от базы почти ничего уже не осталось. Пылали два, как сказала Лента, ангара под ногами ребристой ажурной башни с тросами. Горели четыре серебристые коробки по периметру базы, искрились под трупами ордынцев снесенные провода ограждения. Дымили два вездехода. Оставался только темно-серый купол в центре. Камень вокруг него густо покрывали трупы ордынцев и собачников. Из окон верхнего яруса время от времени вырывались тонкие лучи и разили нападающих. Не менее полутысячи ордынцев гарцевали на лошадях у горящих зданий. Купол штурмовали собачники. Они ползли по камням, укрываясь за трупами, и обстреливали купол из ружей.

— Еще немного, и поговорить тебе будет не с кем, механик, — скривила губы Лента. — Тут полтысячи ордынцев и пара сотен все еще живых собачников. И Пес собственной персоной. Сейчас они закидают последних светлых трупами. И сожгут их живьем. Может быть, кстати, стоит заварить дверь изнутри?

— Кобба, — Пустой словно не слышал девчонку, — стрелять только короткими очередями. Только по толпе. Только на ближней дистанции. Сто шагов. Покатятся назад — будешь бить в спину. У тебя три тысячи патронов. Больше нет. Рашпик, Филипп, ваши дробовики только на тех, кто будет под стеной. Раньше и не думайте стрелять. И головы не высовывайте зря. Ярка, стрелы побереги: они пригодятся после. Сегодняшним днем наш поход не заканчивается. Лента, тебя учить не стану. Рук, не путайся под ногами — если кого-то ранит, знаешь, что делать. Дверь на мне. Пока она открыта, они будут сюда лезть. Ну, Коркин? Только одиночными — и только по делу. Приступай.

Скорняк лег на край постамента в пяти шагах от отшельника, приложил ружье к плечу, посмотрел в прицел. Пес сидел на лошади и смотрел, как его собачники штурмуют купол. Десяток здоровяков окружали предводителя, но он вновь поразил Коркина своим ростом. Только голова у него все-таки была не собачьей. Она напоминала ее лбом, вытянутой вперед ужасной пастью, заостренным контуром ушей, но на ней не было ни волоска. И все-таки лоб Коркина покрылся испариной, ладони вспотели. Он торопливо вытер руки о волосы, вновь поймал в прицел голову, как решил для себя, переродка, дождался, когда тот с недоумением обернется, и нажал на спусковой крючок. Истошный, непереносимый вой прозвучал над площадью! А секундами позже ордынцы и все собачники понеслись к постаменту.

— Я попал! — заорал скорняк. — Я попал пулей прямо в голову, но он хоть бы что! Вы слышали его крик? Слышали?

— Значит, одной пули мало, — отрезал Пустой. — Все пули, что у тебя есть, загони в эту мерзость. К бою!

Бой получился коротким. Кобба встретил ордынцев на ста шагах. Он снес первый ряд всадников почти полностью, проредил второй и, когда конница попыталась откатиться, оставил из полутысячи всадников едва ли сотню, но открытая дверь в основании постамента манила и ордынцев, и собачников, как приманка, перед которой устоять было невозможно. Или страшно, потому что уже не один раз пронзенный пулями Коркина Пес продолжал оглашать площадь истошным криком и гнал, гнал всадников и собачников на штурм. У двери образовалась давка. Собачники поливали гребень постамента дробью. Стрелы не давали поднять головы. Рашпик и Филя обстреливали штурмующих почти в упор, вскидывая дробовики, не глядя, но те продолжали рваться в тесный проем, словно орущий Пес был страшнее смерти. Даже гранаты, которые Лента одну за другой бросала вниз, не могли их остановить. А с лестницы неслись истошные вопли — там бушевало пламя. Пустой стоял на ступенях и раз за разом взводил дробовик, выжигая внутренности основания памятника вместе со штурмующими. Вот уже и Кобба перебрался на эту сторону, чтобы проредить очередью из пулемета потерявших рассудок смельчаков, когда Пустой заорал, что надо отходить.

«Куда отходить?» — не понял Коркин, потому что вставлял уже третью обойму в ружье, но Пес, который стоял в полутора сотнях шагов от памятника уже без лошади и продолжал рычать или реветь и гнать остатки своего войска на штурм постамента, словно и не принял в голову и туловище полтора десятка выстрелов пулями и картечью, все еще был жив.

— Все назад! — зарычал Пустой, выскакивая наверх из прохода с опаленными волосами и дымящейся одеждой, и тут часть постамента рухнула. Обнажились раскаленные, оплавленные камни, взметнулись языки пламени над трупами, и Коркин наконец разобрал вопль Пса.

— Девку мне отдайте, девку!

— Ага, сейчас! — ответила Лента и срезала ослепительным лучом собачью башку с плеч.

Бой прекратился тут же. Уцелевшие собачники бросились бежать, а ордынцев или не оказалось в живых вовсе, или они успели раствориться в окрестных переулках минутами раньше.

— Девку ему, — со всхлипами пробормотала Лента, садясь на камень в показавшейся Коркину оглушительной тишине. — А больше он ничего не хочет? Я слуга Галаду, слуга Галаду. А мне плевать, чей ты слуга. Я зато ничей не слуга. Так и надо. — Она потрясла лучеметом. — Все заряды одним лучом. Но теперь его долго придется заряжать.

— Тихо. — Пустой обнял девчонку за дрожащие плечи. — Зарядим, не волнуйся.

— Как спускаться-то будем? — нервно рассмеялась девчонка. — Ты же, механик, лестницу расплавил! Она теперь остывать будет неделю! Запашок чувствуешь? Жареной собачатиной несет!

— У меня веревка есть, — отозвался Кобба. — А вот патронов осталось не так много. Один магазин, и тот неполный.

— Филя ранен! — крикнула Ярка. — И Рашпик.

Мальчишка и толстяк сидели у каменных ног памятника с лицами героев. Дробь собачников посекла им плечи, лица, но глаза ни у того, ни у другого не пострадали. Рук попеременно зализывал раны у обоих, явное предпочтение отдавая Филе.