Антон Орлов - Пожиратель Душ Страница 65

Убравшись подальше от дрянной забегаловки, Ксават не спеша побрел по бульвару с оранжевыми и розовыми фонариками, размышляя о приключившейся срани.

Ежели на службе узнают, что он подрался в кофейне, стыда не оберешься… Хотя, какая там служба, после того как он наговорил чего ни попадя высочайшему советнику Варсеорту цан Аванебиху и, пренебрегая министерским заданием, укатил сначала в Ганжебду, а потом в Слакшат? Уволят его со службы. Ну и насрать. Самое время вспомнить о том, что хасетанскому вору западло работать на государство.

А Ника он убьет. Или стравит с Келхаром (пускай друг дружке перервут глотки из-за Элизы), или кому-нибудь закажет, или еще как подставит. Клетчабу из-за него досталось веником. Такого не прощают.

Когда он думал о Нике, его разбирала злость напополам с любопытством: что за корысть связывает юного проходимца из Окаянного мира и полусумасшедшего гладиатора? Небось, какое-то дельце на миллион… Или, может, Ник, спасая свою жизнь, посулил психу Дэлги хороший навар и теперь вынужден голову ему дурить? Но по-любому выходит, что Ник – пройдоха тот еще, хотя у него молоко на губах не обсохло. Ничего, Клетчаб Луджереф еще хитрее. Нику не жить.

«Отплачу я тебе за веник, срань собачья! Сдохнешь, как у вас в Окаянном мире подыхают!»

За всем этим безобразием Ксават позабыл о том, зачем завернул в кофейню. А когда вспомнил, в душе заныло. Ничего доброго гадание не сулит.

Царапина! Так ведь и не вызнал, откуда она взялась. А это важно, очень важно… С чего бы, когда Ксават ее увидел, сердце похолодело и чуть не ухнуло в пятки? Он и подошел-то к Нику только затем, чтобы спросить о происхождении страшной царапины, а гаденыш сразу давай дерзить.

Ксават остановился, со свистом вздохнул сквозь сжатые зубы. Ночной Слакшат морочил прохожих, мерцая разноцветными огоньками; в приглушенном городском шуме блуждали обрывки музыки. Совсем как в Хасетане после захода солнца… Но ему сейчас не до того, чтобы оценить это сходство.

– Этого Ксавата цан Ревернуха я видел в Ганжебде. Он там болтался в компании крутых парней, о которых я много чего слышал. Что ты о нем знаешь?

Ник рассказал об Элизе, о нападении в Мекете, о драке с Ревернухом в Эвде.

– Интересная история… – задумчиво заметил Дэлги. – И особенно интересно то, что она переплетается с моей историей. Эти парни, с которыми Ревернух водит дружбу, имеют претензии ко мне. Попросту говоря, хотят убить.

– Что-нибудь криминальное?

– Да не сказать. Одна из тех ситуаций, где все правы, виноватых нет и компромисс невозможен.

– Разве так бывает?

– Бывает все, что угодно. В Ганжебде Ревернух делал вид, что он сам по себе, хотя был вместе с ними. Я тоже не совсем дурак, слежку организовал. В этой дыре нанять шпиона проще, чем раздобыть кусок хорошего мыла. Ксават цан Ревернух меня боится, хотя я его знать не знаю. Люблю головоломки – они спасают от тоски, когда приходится маяться в одиночестве. Завтра пойдем покупать тебе одежду и обувь.

От новой обуви Ник не в силах был отказаться: деревенские ботинки, тяжелые, из задубевшей кожи, стерли ноги до ссадин. А костюм ему нравился: похож на джинсовый, как раз то, что надо. Ценой двух героических стирок удалось привести его в порядок, только на куртке остались почти незаметные следы кровавых пятен. Ткань местами вытерлась добела, как у фирменных джинсов. Дэлги, правда, не усматривал в этом никакого шика и предлагал выбрать что-нибудь поэлегантнее, с модной вышивкой.

После завтрака отправились на знаменитый Слакшатский рынок. Целый городок на западной окраине: по рыжим глинистым косогорам, обожженным солнцем почти до состояния керамики, расползлись павильоны и торговые палатки; одни новенькие, яркие, другие совсем ветхие, и все это, если наблюдать издали, бурлит, снует, колышется, словно мозаика, непрерывно меняющая рисунок. Присмотревшись, понимаешь, что невысокие постройки неподвижны, зато вокруг них плещется толпа, охваченная броуновским движением.

Дэлги привез сюда Ника на ознакомительную экскурсию (Слакшатский рынок надо хоть раз увидеть, сравниться с ним может только Хасетанский или Меньяхский), и перед этим опять взял каплю крови (вдруг потеряешься, с тебя станется). По дороге завернули в магазин и купили ботинки – удобные, из мягкой кожи, с узорчатой прострочкой. Ник не хотел брать их из-за цены, однако Дэлги отмахнулся от возражений:

– Послушай, у меня денег куры не клюют! Я ведь уже говорил, что владею земельным участком? Пустил туда арендаторов, они всякого понастроили – короче, промышленное производство, и мне причитаются проценты от прибыли. Так что не обеднею, не беспокойся. Лучше на эти деньги обувь тебе купим, чем я их пропью.

Последний аргумент Ника убедил, и он перестал спорить.

Пестрая подвижная панорама сверкала множеством блесток, словно необъятное скопище хлама, посыпанное алмазной крошкой, или сугробы в ясный зимний день. Мысль о сугробах, едва мелькнув, испарилась: слишком жарко для таких сравнений, огромное слепящее солнце печет вовсю, как будто задалось целью раскалить добела пыльную мостовую Слакшатского пригорода. Мелькнула мысль, что не помешали бы темные очки.

Когда прошли через большие ворота и окунулись в рыночную круговерть, Ник увидел, откуда берется блеск. Фасады многих павильонов (главным образом тех, что вконец обветшали и дожидаются даже не бульдозера, а хорошего порыва ветра, чтобы развалиться) украшены кусочками битого зеркального стекла: незатейливые цветы, рыбы, геометрические узоры. Основа – слой засохшего желтоватого клея, и при ближайшем рассмотрении выглядят художества неряшливо, зато, если находишься на некотором расстоянии, лачуги окутаны волшебным сиянием и вуалями солнечных зайчиков, так что облезлые оконные переплеты, искрошившиеся карнизы и кое-как замазанные трещины в глаза не бросаются.

Ник постоянно щурился. За последнее время он привык к приглушенному дневному свету, процеженному сквозь мутноватый фильтр болотных испарений, и адаптироваться обратно еще не успел.

Дэлги был здесь не в первый раз и в мешанине торговых рядов более-менее ориентировался. Сначала он привел Ника в Звериный ряд. Это местечко походило на заштатный зоопарк, к павильонам примыкали кое-как сколоченные вольеры, тесные и грязные, зато с диковинными животными.

Здесь были покрытые разноцветной чешуей муслявчики, напоминающие морских коньков, которые решили выбраться на сушу и для этого отрастили миниатюрные крысиные лапки. Торговля шла бойко, потому что они истребляют насекомых-вредителей.

Были и стургубуды, завсегдатаи пригородных помоек – кожистые, верткие, всеядные создания, похожие на деревянные табуреты. «Они и свежего мяса урвать не дураки, – сказал Дэлги. – Прикинется такая тварь стулом, ты присядешь отдохнуть, а она и выкусит кусок у тебя из ягодицы. Поэтому, если гуляешь где-нибудь в парке и увидел под деревом забытый стул, не спеши радоваться, а сперва для проверки дай ему пинка. Если не убежит – смело можешь садиться».

В вонючем полутемном сарае продавали грызверга. Тот лежал, свернувшись, в клетке с двумя рядами частых стальных прутьев и следил за покупателями горящими глазами. «Опасная зверюга, – заметил Дэлги уважительно. – С такой даже я не факт, что справлюсь». В его устах это значило очень много.

А гвоздем программы была «дивная птица из Окаянного мира». Ник остался разочарован: когда пробились к вольере, он увидел там обыкновенного павлина.

После Звериного ряда зашли в лавку, где стояли на полках жутковатого вида черепа: вроде бы человеческие, но странным образом деформированные, словно в результате мутации, да еще с какими-то гребнями, рожками, костяными отростками.

– Черепа убитых оборотней, – пояснил Дэлги. – Пока оборотень жив, он выглядит нормальным человеком, все равно как я или ты, но когда умирает, в последний момент происходит трансформация – так, чуть-чуть, не до истинного облика, однако мертвого оборотня с мертвым человеком уже не спутаешь.

На Ника уродливые лакированные черепа произвели тягостное впечатление. Во-первых, если смотреть на них, зная, что это не плод чьей-то нездоровой фантазии, а останки реальных существ, становится не по себе. Во-вторых, у него среди оборотней были друзья – Король Сорегдийских гор и Люссойг, и он не хотел, чтобы их черепа так же где-нибудь выставили на продажу. Твари – враги людей, здешнее зло, об этом он помнил, но так уж вышло, что с двумя тварями его связывали отношения, далекие от вражды.

– Что, не понравилось? – разглядывая его с подозрением, спросил продавец, небритый молодой парень с жидким хвостиком на затылке, украшенным массивной заколкой в виде раскинувшего крылья трапана.

– Нет, – безучастно отозвался Ник.

– А чего так? – в голосе парня появился намек на угрозу.

– Он иммигрант, – лениво бросил Дэлги. – А я его телохранитель.