Роман Глушков - Ярость Антея Страница 66

Это плохо. Очень плохо.

Я чувствую сильный рывок, после чего, однако, не падаю, а, наоборот, начинаю взлетать. В отличие от «Чибиса», «Сова» способна оторвать от земли взрослого человека моей комплекции и при этом не рухнуть. Унести меня по воздуху далеко этот летун не способен, ну да оно ему и незачем. Все, что ему нужно, это лишь сбросить жертву с портика. Быстрый, элементарный и, главное, надежный способ лишить Тихона Рокотова жизни.

Окажись сейчас на моем месте мой любимый литературный герой детства – Карлсон, – его подобная угроза только позабавила бы. Мне же совсем не до смеха. Рухнуть с высоты на гранитные ступени – совсем не то, о чем я в настоящий момент мечтаю. Вот почему и цепляюсь судорожно за ручку последнего контейнера с пулеметными боеприпасами. В нем – не меньше двух пудов, что вкупе с моим весом для «Совы» уже перебор. Но не такой, чтобы она не могла волочить меня по полу. Куда? Как будто не ясно: к пробитой танковым снарядом бреши в балюстраде. Это уже не самый быстрый и элементарный, зато по-прежнему надежный способ моего умерщвления.

Кибермодуль буксирует меня ногами вперед, как покойника, что, в принципе, не слишком далеко от истины. Теперь я понимаю, как ощущали себя в Средние века на Руси пьяницы, которых, чтобы те не замерзли, собирали зимой по улицам и крючьями стаскивали волоком в тогдашние избы-вытрезвители и от которых якобы и произошло слово «сволочь». Выстрелить прицельно я не могу, да что там – даже обернуться для меня и то проблема. Щупальце робота не позволяет перекатиться с живота на бок, поэтому я лишь отвожу назад руку с автоматом и выстреливаю наугад остаток магазина.

Чуда, само собой, не происходит. Слышно, как несколько пуль пробивают корпус «Совы», но ее натиск не ослабевает ни на йоту. Перезарядить «АКМ» и повторить попытку невозможно. Для этого надо бросить контейнер, лишь благодаря которому я до сих пор не сброшен с портика. Остается уповать на то, что Дроссель окажет мне ответную помощь, хотя у него пока своих забот полон рот.

Впрочем, байкер справляется с ними не в пример удачнее меня. Прицепившийся к пулемету «Вальдшнеп» допускает вторую непростительную ошибку. Вместо того, чтобы взлететь и спикировать на жертву, он ползет по щитку вверх, собираясь прыгнуть на нее, как исполинский клещ. Дроссель смекает, что уповать на пистолет больше не стоит, и бросается к «Тугарину». Подстрелить кибермодуль пулеметчик не может, но сбить с толку – запросто. Резко крутанув орудие на станине, он заставляет то вращаться и устраивает противнику бешеную карусель. Летун не готов к такому, в прямом смысле, повороту событий, яростно скребет фиксаторами по щитку, но все равно срывается и отлетает по направлению к площади. После чего врубает минитурбины на полную мощность, не позволяя себе грохнуться на землю. Но едва «Вальдшнеп» взмывает над портиком, как опять падает вниз, на сей раз без единого шанса вернуться. Выпущенная по кибермодулю короткая прицельная очередь «Тугарина» сшибает его на лету и разрывает на части…

«Сова» подтаскивает меня к бреши в ограждении, и я чувствую, как мои отбитые кровоточащие ноги уже болтаются над пропастью. Еще рывок, и я свисаю с площадки по пояс.

Проклятый летающий кусок железа! Просто так я тебе не дамся!

Отбросив бесполезный автомат, я просовываю освободившуюся руку через балюстраду и перехватываю ею контейнер. После чего вцепляюсь ему в ручку, как в воднолыжный буксир, и, когда робот делает очередной рывок, не срываюсь с портика, а остаюсь висеть на краю. Габариты коробки с патронами не позволяют ей пройти между столбиками ограждения, так что если я не разожму пальцы, то смогу продержаться до прибытия подмоги.

Одно плохо: пальцы все-таки мало-помалу разжимаются. «Сова» продолжает тянуть меня в пропасть, а куртка, как нарочно, не желает рваться. Что ж, самое время попрощаться с жизнью, потому что не подоспей помощь вовремя, за пару секунд полета мне ни за что не успеть попросить у Скептика прощения. За то, что я редко прислушивался к его советам и всю жизнь ставил собственное мнение выше, чем его. По праву единоличного хозяина этого тела, а никак не братской справедливости…

– И ты прости меня, брат, – подает голос Скептик. – Я всегда был несносным эгоистом. Я завидовал тебе, даже понимая, что за право владеть нашим телом ты обречен переносить боль и страдания в одиночку. Я часто незаслуженно оскорблял тебя, и вообще…

Над головой один за другим гремят шесть выстрелов. Я узнаю это оружие: «Пустынный орел» – антикварный пистолет-монстр, в сравнении с которым даже армейский «Прошкин» выглядит миниатюрным. Сила, тянущая меня назад, ослабевает и держаться становится значительно легче. Однако мокрые от пота пальцы все равно скользят на ручке контейнера и продолжают разжиматься. Я боюсь, что, попытавшись перехватиться поудобнее, не удержусь и сорвусь, поэтому предпочитаю не суетиться. А позади слышны прерывистые свист, чих и дребезжание – звуки заработавшей в разнос минитурбины Тельмана. Маячившая за спиной «Сова» заваливается набок и ныряет вниз, после чего врезается в колоннаду портика и, громыхая, падает на ступени крыльца. Туда, куда должен через миг загреметь я.

Но уже не загремлю. Дроссель торопился, но смекнул сначала отстрелить кибермодулю щупальце, дабы он не утянул меня за собой к земле, и лишь потом сбить его самого. «Фантом» с наполовину титановым черепом – крепкий малый и вытаскивает меня обратно на портик, не приложив к этому, кажется, заметных усилий.

– Живой, кэп? – интересуется байкер, глядя на мою перекошенную от натуги физиономию.

Я отмахиваюсь: мол, не обращай внимания – просто выбился из сил, и все. Затем, шатаясь и едва переводя дыхание, поднимаюсь на ноги, попутно наблюдая, как Ольга отважно выскакивает из своего укрытия и расстреливает из автомата последнего из трех домогавшихся ее летунов. Два других уже получили свою порцию свинца: «Чибис» с оторванной турбинной консолью сползает по изрешеченному куполу, а дымящийся «Грач» валяется кверху брюхом на крыше вестибюля и сучит в агонии манипуляторами. А по кромке купола к Ольге спешат с оружием на изготовку Сквайр и Кондрат. Малость припоздали, спасатели. Но раз их прислали нам на выручку, значит, внизу наступило затишье и лишь мы – те, кто засел на крыше, – все никак не угомонимся.

Неужели мы дожили до очередной передышки, перебив все боеспособное «бешеное железо» в городе? Невероятно!

– Ладно, братец, так и быть, я тебя прощаю, – устало облокотившись на балюстраду, отвечаю я Скептику на его извинения. – А ты меня?

– О чем это ты? – удивляется тот. Почти что искренне. Не знай я его так хорошо, действительно, поверил бы, что у него случился приступ амнезии.

– Как о чем? – возмущаюсь я. – О нашем недавнем разговоре! Том самом, что состоялся, когда я изображал из себя воздушного акробата без страховки!

– А, вон оно что! – припоминает наконец Скептик. – И впрямь, какие глупости порой в горячке не наболтаешь. Просто удивительно, как ты это запомнил. А тем более воспринял всерьез.

– Да уж, – разочарованно вздыхаю я. – И не говори… Видимо, все еще от шока не отошел, вот и несу всякий вздор.

– Ничего, все в порядке, – подбодряет меня братец. – Не волнуйся, даже если ты вдруг окончательно рехнешься, я не обижусь. После всего, на что мы здесь с тобой насмотрелись, это отнюдь не зазорно…

Глава 15

Лейтенанта Поползня убила балка, обвалившаяся на него, когда вражеская армада начала таранить стены театра. Сане Бибенко не повезло сильнее. Он нарвался на снаряд, и останки сержанта приходится собирать по всему правому сектору фойе. Больше погибших нет. Зато хватает раненых. Пуля, выпущенная из пулемета «Борея», прострелила навылет бедро Папаше Аркадию. Максуд Хакимов обжег руку и лицо, не успев отпрянуть от окна, когда под ним взорвался тягач. Академик Ефремов угодил под рухнувшее с баррикады кресло, ножка которого набила ему большую шишку и рассекла кожу на голове. Сквайру отколотый снарядом кусок подоконника, кажется, сломал ребро. У меня на спине красуется оставленный фиксатором «Совы» глубокий звездообразный порез и содраны чуть ли не до кости обе голени. Уворачиваясь от летунов, Ольга рассекла предплечье о рваную купольную кровлю. Кондрат, Туков и Дроссель отделались синяками и мелкими ссадинами, но выглядят не лучше остальных – такими же измученными и помятыми.

Оставив этих троих на наблюдательных позициях, все раненые собираются у баррикады, чтобы оказать себе и друг другу медицинскую помощь. Кунжутов сильно бледен, не может стоять на ногах, но сохраняет присутствие духа и заверяет, что еще способен держать в руках оружие и оборонять рубеж. Лично я полковнику верю. А вот Ефремову – нет, пусть тот храбрится на словах не меньше Папаши. Льва Карловича шатает из стороны в сторону, и он даже не в силах сам обработать себе рану и наложить бинт. Как академик намеревается в таком полуобморочном состоянии стрелять из автомата, мне решительно непонятно.