Иэн Бэнкс - Черта прикрытия Страница 67

Представительница Филхэйн пообедала на широкой травянистой террасе, раскинутой на просторной крыше сената. Терраса нависала над холмистыми равнинами, окружавшими Центральный Лидерский Комплекс, словно хобот матери над новорожденным. Зеленая река пастбищ обтекала зиккураты административных зданий, коммерческие центры и гостиницы. Их фасады были оплетены вьющимися растениями, террасы и балкончики усажены деревьями. Пирамидальные небоскребы и марево жаркого дня скрывали от ее взора раскинувшиеся вокруг столицы безбрежные равнины.

Эррун явился без сопровождающих, как и обещал в наскоро составленном ответном послании. Она задумалась, что ему может быть известно и от кого.

Она встретила его в луже под прозрачной стеной, окаймлявшей террасу. Помощники сняли с нее деловой костюм и украшения, и она, уже в неформальной скромной накидке, наслаждалась прохладной лаской ила. Завидев старого павулианца, Представительница едва заметно кивнула ему, протрубила приветствие и дождалась, пока его грузное, заметно одряхлевшее тело плюхнется в ил на некотором расстоянии от нее.

— Сенатор, я теряюсь в догадках относительно причин, по которым вы сочли возможным почтить меня своим визитом, — проговорила она официальным тоном.

— Потому что вы этого достойны, — ответил дородный старик, расслабленно потягиваясь в луже. Он устроился поудобнее, повернув спину так, чтобы насладиться видом с террасы. Прозрачная стена отстояла метра на три от ее края — это расстояние намного превосходило дальность прыжка обычного павулианца с места, даже будь он ростом под потолок этого яруса, но старый сенатор был подвержен приступам головокружения. Ее поразила готовность Эрруна встретиться с ней на такой высоте.

Он повозился в грязи и посмотрел на нее.

— С другого хобота, вы этого по определению недостойны.

В луже оставалось еще свободное место. Там она могла бы поваляться, но не стала. Полгода назад она бы не задумываясь так и сделала, и потеряла бы, вероятно, куда больше, чем могла подумать изначально… Она подумала, стоит ли похвалить себя за такую воздержанность, и решила, что еще рано. В арсенале почетного члена Палаты Представителей Эрруна было очень много приемов, иные куда хитрее, чем этот.

— Как бы ни было, — сказал он, стряхивая одним хоботом подсохший ил с бока, — думаю, что настала пора нам кое-что выяснить.

— Я лишь к этому и стремлюсь, — ответила она. — Я вся внимание.

— Хмм, — протянул он, обмазывая себя новой, влажной порцией ила. Движения его были почти грациозны. Своего тела Эррун касался так нежно и деликатно, что Филхэйн даже восхитилась. — Мы… — начал было старик, но приумолк. — Мы — падшие существа, госпожа Представительница.

Он снова замолчал, обменялся с ней взглядами.

— Могу ли я называть вас Филхэйн…

Он приподнял один хобот, весь в иле, и дал ему упасть в лужу с негромким всплеском.

— … в такой неформальной обстановке?

— Я не против, — ответила она. — Почему бы и нет?

— Хорошо. Мы — падшие существа, Филхэйн. Мы никогда не были вполне уверены, кто были наши предшественники, но всегда воображали их себе героями, воплощениями силы и мужества. Кем-то вроде хищников. Вслух мы заявляли, что отказались от этих качеств во имя цивилизации.

Эррун коротко фыркнул и продолжил:

— Но мы те, кто мы есть. Мы несовершенны, но делаем все, что в наших силах. Иногда у нас получается совсем неплохо. Мы можем гордиться, что еще не впали в жуткую зависимость от искусственных интеллектов, нами же и вызванных к жизни, не лишились всех тех качеств и личностных устоев, какие и сделали нас великой расой. Цивилизованной расой, хотел бы я прежде всего подчеркнуть.

Эррун, очевидно, говорил о принятом павулианцами фундаментальном решении: во всех спорных вопросах полагаться на суждения павулианца, а не искусственных интеллектов, которым была отведена вспомогательная роль — они помогали делать деньги и следили за соблюдением правопорядка. И, разумеется, он намекал на Всеобщую Мудрость, павулианскую религиозную философию, Порядок жизни, в котором еще сохранялись черты гаремизма — принципа мужского доминирования. У Филхэйн на сей счет имелось совершенно недвусмысленное мнение. Именно эти принципы тянули назад павулианскую цивилизацию и не давали ей развиваться. Но спорить об этом с консерваторами такого почтенного возраста и столь значительного общественного веса, как Эррун, она не хотела. Есть проблемы, которые проще всего решаются естественной сменой поколений. Надо просто подождать, и почтенные старцы уйдут в мир иной, а их места займут более отзывчивые к требованиями прогресса типы. Если повезет.

— Вы, Дальники, о многом иного мнения, и я отдаю себе в этом отчет, — произнес Эррун. — Но дух наш — дух нашей расы, нашей цивилизации — по-прежнему здесь, на равнинах этой планеты, в павулеформированных Новых Обителях и на хабитатах, что обращаются вокруг нашей родной звезды.

Эррун благоговейно взглянул на солнце, пробивавшееся из-за кремовых облаков в южной стороне небосклона.

— Под этим солнцем, — вежливо прокомментировала Филхэйн. Она была не в том настроении, чтоб заводить разговор об абсурдности своего положения как единственной Представительницы всей огромной диаспоры, составлявшей теперь большинство в Великом Павулианском Стаде. Вообще-то по традиции все они относились к одному из Пятнадцати Стад, так что десятки миллиардов павулианцев, живущих под иными солнцами, могли обойтись и одним посланником в Палате, но для нее это было только очередным проявлением идиотского ретроградства, трюком, позволявшим Павулианскому Центру удерживать нити управления распределенной империей.

— Под этим солнцем, — согласился старик и вдруг спросил: — Вы носите душехранительницу?

— Да.

— Осмелюсь заключить, что вы придерживаетесь одной из распространенных среди Дальников религиозных систем.

Она даже не была уверена, можно ли назвать эту систему взглядов религией.

— После смерти, — сказала Филхэйн, — я присоединюсь к моим друзьям, ушедшим пастись далеко. Моя душехранительница соединена с локальной Послежизнью.

Старый павулианец вздохнул и покачал массивной головой. Он явно собирался завести какую-то речь — вполне возможно, о загробной каре отступникам, — но не стал. Вместо этого он зачерпнул хоботом немного илистой воды и окатил ею себя.

— Кара нужна, чтобы мы оставались добродетельны, о Филхэйн, — заявил он. Голос его звучал доверительно, хотя в нем сквозили нотки сожаления. — Я, разумеется, не захожу столь далеко, как те, кто хотел бы, чтоб мы никогда не вели свою родословную от хищников, но должно же у нас быть хоть что-то, неизменно удерживающее нас на передних копытах. Моральный стандарт. Критерии этической оценки. А?

— Я понимаю, что вы всей душой верите в это, уважаемый Представитель, — ответила она дипломатично.

— Хм-гмм. Вы, думаю, уже видите начало тропинки, к которой я вас веду. Не буду же я дальше водить вокруг да около. Мы нуждаемся в страхе перед посмертным наказанием, чтобы в этом существовании не вести себя подобно диким зверям в чаще.

Он махнул одним хоботом.

— Если честно, Филхэйн, я понятия не имею, есть ли Бог. Я знаю о нем не больше, чем вы или Верховный Преосвященник.

Он опять фыркнул.

— Возможно, — задумчиво протянул старик, — Бог обитает в местах, где живут Сублимированные, в сокрытых от нашего взора измерениях, так туго скрученных, что туда попробуй пролезь… Я подозреваю, что это последнее место, какое Ему осталось. Но, повторюсь, я не могу знать наверняка. Но я почти уверен, что в нас присутствует злое начало. Я знаю и принимаю как неизбежность, что технологии, выпустившие его на свободу — позволившие нам искоренить естественных врагов, — теперь порождают средства спасения наших душ и себя самих. Они позволяют нам распределять награды и наказания даже из могилы. Или, по крайней мере… наделяют нас страхом посмертной кары.

Он покосился на нее.

Она медленно умастила себе бок илом.

— И вы хотите меня убедить, что этот страх мнимый? Он придвинулся к ней, повернувшись с боку на бок в серовато-коричневой грязи.

— Так оно и есть, — сказал он тихо, заговорщицки и даже с юморком, и быстро отвернулся. — Суть в том, что в страхе перед загробными муками мы вынуждены вести себя прилично, пока живы. Дела мертвых сейчас не слишком заботят живых. Не так, как должны бы. — Он хрюкнул. — Последнее утверждение — плод моих личных наблюдений и веры, но, поверьте, так все и обстоит. Мы стращаем их воздаянием и неудобствами. А стоит им всерьез перепугаться, как механизм начинает работать сам по себе. В наказаниях и муках уже нет нужды. Артисты, сценаристы, писатели, толкователи, дизайнеры, психологи, звукоскульпторы и одному Господу ведомо, кто и что еще, берут на себя эту работу — и выполняют ее на редкость слаженно. Они кладут свои жизни, чтобы ценой тяжкого труда создать иллюзию, разработать совершенно нереалистичное окружение, посеять в аудитории абсолютно ложные предположения. И все это во имя высшего блага.