Антон Орлов - Пожиратель Душ Страница 67

– Пятьсот рикелей. Отдаю за бесценок, дешевле нигде не найдете.

Скрип рассохшихся ступенек.

– Наверное, это идет мой друг. Я должен с ним посоветоваться.

Шаги легкие, уверенные. Не похоже, что поднимается пьяный. Значит, пока все в порядке.

– Если ваш друг – иллихеец, он согласится с тем, что пятьсот рикелей – невысокая цена за кусок глафидра, потому что добывать его…

Продавец осекся на полуслове и обеими руками вцепился в край прилавка. Морщинистое лицо побледнело, зачесанные назад жидковатые волосы мышиного цвета слегка приподнялись над лоснящимся от пота черепом. До сих пор Ник считал, что выражение «волосы встали дыбом» – это просто литературный оборот, преувеличение, но оказалось, оно и в жизни бывает.

Попятившись, продавец врезался в полку, расставленные там предметы со стуком посыпались на пол. Поросшая роскошными розовыми перьями пирамидка тоже свалилась и закатилась под прилавок.

«Его испугало то, что у меня за спиной…»

Заразившийся чужим страхом Ник напрягся до мелкой дрожи в мышцах, скованно повернулся, готовый к любому кошмару – и увидел Дэлги с двумя бутылками фруктовой воды.

У продавца вырвался отчаянный нечленораздельный крик – не слишком громкий, но полный паники.

– Что с ним? – растерянно спросил Ник у Дэлги.

Не ответив, тот поставил сумку с бутылками на прилавок, одним махом очутился перед продавцом и сорвал с него цветные очки.

Лицо покрыто испариной, подбородок трясется. В широко раскрытых глазах – почти безумный страх и безнадежное обреченное выражение, словно ему только что сообщили скверную новость.

– Несчастный дурак… – процедил Дэлги с досадой. – Сожалею, но вы не оставили мне выбора.

– Да-да… – продавец выдавил беспомощную улыбку. – Вы позволите мне помолиться Девятирукому?

– Молитесь.

Ник не понимал, что происходит, и неприкаянно стоял посреди маленького помещения, разбитого процеженным сквозь пыльные витражи солнцем на косые цветные многоугольники. Снаружи доносился рыночный гомон. Сникший и на глазах постаревший продавец негромко бормотал молитву.

Дэлги молчал. Когда бормотание стихло, он мягко шагнул к подавшемуся назад продавцу.

– Пожалуйста, не трогайте кассу, – произнес тот дрожащим голосом. – У меня есть наследники, а вы и так богаты.

– Я ничего отсюда не заберу, кроме очков.

После этого заверения Дэлги приблизился к нему вплотную, заслонил его от Ника – и через секунду, поддерживая, опустил на дощатый пол, словно продавец внезапно потерял сознание.

– У него что, обморок? – спросил, подойдя к ним, Ник.

Ага, такой обморок, после которого не очнешься… Из груди продавца, слева, торчала рукоятка ножа.

Ник перевел взгляд на Дэлги.

– Зачем?

Тот молча вырвал нож из раны, вытер лезвие о плюшевую куртку мертвого хозяина лавки. Выпрямился, взял брошенные на прилавок очки, выдавил из оправы разноцветные линзы. Оглядев полки, снял бронзовую, с широким основанием, статуэтку, изображавшую хоровод танцующих поселянок, и превратил линзы в стеклянную крошку – сначала одну, потом другую. Как будто по прилавку рассыпали разноцветный сахар.

Все это он проделал быстро, без суеты и раздумий. Ник еще не успел опомниться от шока, а он уже нашел под прилавком тряпку и тщательно протер бронзовый пресс.

Уничтожает отпечатки пальцев. Оба рехнулись – сначала продавец, потом Дэлги.

Особенно Ника поразила взаимная вежливость убийцы и жертвы. Все совершилось так тихо, культурно… не страшно, и в этом было что-то ужасающе неправильное, извращенное.

Отсюда лучше поскорее убраться, не дожидаясь продолжения. Он шагнул к дверному проему. Теплый застоявшийся воздух казался ему плотным, как вода, а собственные движения – замедленными, словно во сне.

Дэлги моментально очутился рядом и схватил его за плечо.

– Смыться лучше не пробуй. И не вздумай звать на помощь – сразу шею сверну.

Спрятав нож, он взял сумку с бутылками, окинул взглядом помещение.

Тело продавца лежит за прилавком, с порога не видно. Полки перекосились, диковинные предметы валяются на полу. На темной столешнице поблескивает пустая оправа, рядом горит всеми цветами радуги стеклянное крошево.

– Вы убили его из-за этих очков? – прошептал Ник.

– Пошли, – Дэлги подтолкнул его к лестнице, больно сдавив руку выше локтя. – Если по дороге что-нибудь выкинешь – гарантирую продолжительную агонию, понял?

Еще одна метаморфоза Пластилиновой страны. Ника начало подташнивать.

Выйдя на улицу, они окунулись в солнечный пыльный полдень, полный толкотни, криков, мельтешения лиц. Как будто ничего не случилось.

Пока пробирались по кривым рыночным улочкам к воротам, он опять щурился. Купленные в лавке темные очки так и лежали в кармане куртки. Не надо было заходить в эту лавку.

Посеревшая от пыли вывеска с намалеванными шляпами. На торцовой стене шляпного павильончика – довольно крупный зеркальный четырехугольник, и в нем проплыли, среди спешащего мимо народа, Дэлги и Ник. Дэлги внешне спокоен, в его болотно-зеленых глазах ни тревоги, ни настороженности. Держит сумку из просвечивающей ткани с двумя запотевшими бутылками газировки, которая теперь вряд ли кому-то понадобится. Хотя не мог же он оставить ее на месте преступления – улика!

Возле ворот с решетчатыми створками двое полицейских болтали с продавщицей жареных улиток.

– Ник, молчать, – шепнул Дэлги, на мгновение сжав его локоть, словно клещами.

Ник прошел мимо блюстителей порядка, даже не повернув головы в их сторону. Дело не в страхе. Человек, который столько времени о нем заботился и еще сегодня утром был его другом, готов его убить, чтобы замести следы жутковатого и нелепого преступления. Эта перемена угнетала Ника сильнее, чем очевидный вывод, что до вечера ему не дожить.

Он свидетель. Если бы его труп нашли рядом с трупом продавца, сразу стало бы ясно, кого подозревать, поэтому Дэлги сначала увезет его куда-нибудь подальше.

Ник покорно сел в купленный утром автомобиль (сегодня утром – как это было давно!). Бросив на заднее сиденье сумку с бутылками, Дэлги задернул шторки, молча положил ему на горло сильную жесткую ладонь, нащупал сонную артерию.

«Ага, сейчас придушит…»

Ник не сопротивлялся, но придушили его не насмерть. Через некоторое время он выплыл из ватного забытья, захлебываясь теплым шипучим напитком.

– Очнулся? – спросил Дэлги, убирая горлышко бутылки от его губ. – Идем. И без подвигов, понял?

Машина стояла перед зданием, окруженным увитой желтоватым плющом колоннадой. Гостиница, где сняли номер.

«Зачем мы сюда приехали? Наверное, чтобы не было вопросов, куда я делся. Ему ведь нужно избавиться от меня так, чтобы на него не подумали».

Когда поднялись в номер, Дэлги разрешил ему сходить в туалет и умыться холодной водой, потом велел сесть в кресло, которое стояло достаточно далеко и от окна, и от двери. Привязал руки к подлокотникам, заткнул рот – все это ловко, но без лишней жестокости, не причиняя боли. Впрочем, Ник сейчас и не обратил бы особого внимания на физическую боль, до того болезненным было разочарование: они столько вместе пережили, пока добирались из Ганжебды в Слакшат, – и все закончилось каким-то дурацким криминалом!

После Дэлги ушел, в замке щелкнул ключ. Ник был почти спокоен. Даже глаза оставались сухими. Спокойствие человека, замерзающего в двадцатиградусный мороз. Он надеялся, что Дэлги, по крайней мере, убьет его быстро, не мучая. Все-таки они почти друзья.

Дэлги отсутствовал не слишком долго. Вернувшись, освободил его от кляпа, развязал.

– Ну как, не скучал? – чуть прищуренные болотные глаза смотрят на Ника с непонятным выражением, выжидающе. – Ты что-нибудь хочешь?

«Это он спрашивает о моем последнем желании? Значит, все…»

Сопротивляться бесполезно. Правда, у него есть оружие, да не простое, а абсолютное: заинька Мардарий. Если заиньку выпустить, он всех порвет, как пресловутую грелку… Ну и ладно, пусть и дальше сидит в кулоне.

– Вообще, я хотел бы увидеть море. Ни разу его не видел. Но это, наверное, нереально. Тогда просто крепкий кофе с сахаром. А кулон перешлите сестре Миури.

Дэлги хмыкнул, снял трубку с золоченого телефонного аппарата и заказал две чашки кофе в номер.

Свою порцию Ник выпил медленно, маленькими глотками. Рука с чашкой дрожала, и ему было стыдно, но он ничего не мог с этим поделать. Глаза сами собой стали слипаться.

«Он меня, что ли, отравил? Я сейчас просто усну – и больше ничего не почувствую? Совсем не страшно…»

Вилен, срань собачья, оказался предателем! Против своего благодетеля пошел, против начальника, против авторитета! Настрочил втихаря донос непогрешимому советнику цан Маберлаку – и о том, что министерское задание на самом деле не выполняется, и об ихней с Элизой зарплате, систематически присваиваемой Ксаватом, и о поездке в Ганжебду, и еще какую-то несусветную чушь приплел насчет «безыдейности» и «идеологической неграмотности» господина цан Ревернуха.