Роман Глушков - Свинцовый закат Страница 7

– Али-баба, ты – урод! – раздался сверху раздраженный голос. – Я ж тебе, идиоту, сказал резинкой шмалять, а не жаканом! И что теперь будем делать, мать твою?

– А я чем, по-твоему, шмалял, Встанька?! – В голосе того, кого назвали Али-бабой, звучала почти детская обида. – Резинкой и стрелял! Не веришь, вернись, глянь на гильзу – там она, в балке, валяется!

– Тогда чего этот головоруб не корчится от боли и не кроет нас матом, а лежит как мертвый? – гневно полюбопытствовал первый говоривший.

– Почем я знаю?! – взвизгнул Али-баба. – В голову, наверное, попал!

– В спину ты ему попал, я точно видел, – вступился за провинившегося стрелка третий голос. В отличие от первых двух – совершенно невозмутимый. – Просто наш хваленый Мракобес не так крепок, как о нем болтают. Гляньте: получил по хребтине и сразу скопытился! Я всегда знал, что он без своего кореша гроша ломаного не стоит. А ну, Встанька, иди проверь, как там это тело себя чувствует? Главное, чтобы болтать могло, а остальное нам, в принципе, и не нужно.

– Че я-то? – возмутился Встанька. – Это Али-баба, снайпер хренов, его в канаву сбросил, вот пусть сам туда и лезет!

– Не ссы! – подбодрил его невозмутимый. – Вон его автомат – в ручье валяется. А вон сабля – возле мертвяка. Давай, не ерепенься. Прикроем, ежели что.

– Неправильный ты вожак, Черепок, – критически заметил Встанька. – Для справки: я с вашей компашкой только по личной просьбе твоего брата пошел. А Череп мне приглядывать за тобой велел, а не на побегушках у тебя быть! – И, обреченно выдохнув «э-хе-хе», начал спускаться по склону, осыпая меня комьями сухой глины, что вырывались у него из-под ботинок.

Его, а также Али-бабу, Черепка, Черепа и многих других их приятелей я хорошо знал. Чуть больше года назад, когда Меченый уничтожил «выжигатель мозгов» и открыл сталкерам дорогу на север, «Долг» подвергся крупному расколу. Инициатором его выступил вышеупомянутый Череп, он же – полковник Борис Черепанов, прежде – влиятельный долговец, бывший некогда наряду с Петренко одним из приближенных к Воронину офицеров. Надо заметить, что раскол в клане назревал давно, а заявление генерала о том, что «Долг» отказывается участвовать в штурме Саркофага, стало последней каплей, переполнившей терпение Черепа и его единомышленников. Их братия постоянно роптала на политику Воронина и требовала от него более решительных действий в отношении враждебных нам кланов. Генерал в свою очередь всегда осуждал подобный радикализм. Вступать в открытую конфронтацию со всеми, кто не разделял идеалы «Долга», означало развязать в Зоне полномасштабную войну, чреватую немалыми человеческими жертвами. Если кто и выиграл бы от этого, то только «Монолит». Будучи самой могучей силой в Зоне, он попросту позволил бы «Свободе», «Долгу», наемникам и прочим группировкам сначала обескровить друг друга, а потом нанес бы по ним добивающий удар и стал единовластным хозяином Зоны.

По этой же причине Воронин не повел нас на ЧАЭС, куда так рвался Борис. Генерал предвидел, что оборона сектантов запросто отразит неорганизованную стихийную атаку, какой бы массовой она ни была. Что в итоге и случилось. Ослушавшаяся приказа фракция Черепанова – а это ни много ни мало была практически четверть нашего клана! – также понесла серьезные потери и отступила, скрывшись в районе Свалки и Темной Долины. Где по сей день, именуя себя отрядом «Буян», грызлась с остатками другого изрядно потрепанного при штурме клана – «Свободы». Оттуда же, очевидно, прибыла и подкараулившая меня группа раскольников во главе с младшим братом Черепа – Веней Черепком. На кой только хрен, хотелось бы знать?..

Я пошевелил руками-ногами и отметил, что Черепок прав: я действительно впал в пораженческое настроение от банального удара по спине, пусть и крепкого. Стыд и срам! В приличном сталкерском обществе за это засмеять могут. Теперь думать о бегстве было поздно, о сопротивлении – глупо, а о самоубийстве – неохота. Да и не станут они расстреливать меня, надумай я броситься под их пули с воплем «банзай!». Не прикончили сразу, сейчас не прикончат и подавно. Влепят в живот еще одну резиновую пулю, а потом ботинками по ребрам пройдутся для острастки. Сказал же Веня: делайте с Мракобесом что хотите, лишь бы он разговаривать мог.

Вот только о чем мне с ними толковать? У нас и прежде не находилось общих тем для разговора, а за тот год, что мы не виделись, я даже здороваться с «буянами» расхотел. А вот они, кажется, нет. Разве только их нынешнее приветствие даже близко не напоминает пожелание доброго здравия.

– Как самочувствие, Мракобес? – участливо поинтересовался Встанька, держа меня на мушке автомата. – Сам идти сможешь? А то ежели придется тебя еще из канавы на своем горбу тащить, боюсь, мой радикулит мне этого не простит.

– Не хнычь, сам дойду, – буркнул я, медленно поднимаясь на ноги. Спина болела так, словно по ней припечатали ломом, но само падение с откоса не причинило мне вреда. Чего нельзя было сказать о подъеме, который грозил закончиться для меня в лучшем случае парой зуботычин, а в худшем – каким-нибудь увечьем. Воображение в этом плане у раскольников богатое.

Пока я, кряхтя от боли в спине, карабкался на склон, Встанька подобрал мой «Абакан» и, повесив его на плечо, двинул за мной, готовый, если что, прострелить мне задницу. Я ему такой повод предоставлять, естественно, не собирался. Хотя, будь у Встаньки желание истратить на меня лишний патрон, он сделал бы это безо всякого повода, просто от души. Встаньке было уже за сорок, командующему им Черепку – от силы двадцать пять, однако Веня не шибко уважал своего ветерана. Странно, почему тот вообще связался с раскольниками. Насколько я помнил, под командованием Воронина ему тоже жилось припеваючи.

Паче чаяния, в морду я не получил. Напротив, Черепок с приятелями протянули мне руки и подсобили выбраться из ложбины. Правда, лишь затем, чтобы тут же связать запястья снятой с Бульбы гароттой и погнать куда-то в сторону леса. Под началом Черепка помимо Встаньки и поигрывающего моим мачете калмыка Али-бабы находилось еще трое бойцов: земляк и неизменный напарник последнего – Сим-сим, угрюмый крючконосый дылда Гоша Багор, а также удерживавший гаротту за палку и страховавший меня от глупостей дюжий поляк Гжегож, коего мы в свое время окрестили Жегловым, исключительно из-за созвучия его имени с фамилией знаменитого советского сыщика. Больше ничего общего у этих двух Жегловых не было.

Выстроившись друг за другом, мы перебрались через рассекшую поляну балку – настолько узкую и заросшую, что я даже не заметил ее в бинокль, когда изучал окрестности. В ней и прятались повязавшие меня «буяны». И теперь они торопились убраться с открытого пространства в ближайший лесок, дабы не маячить на виду поблизости от Бара – заведения, где им сегодня вряд ли окажут теплый прием.