Андрей Посняков - Саркофаг Страница 7

Откуда ни возьмись – следили, дожидаясь любого приказа? – вынырнули дюжие хлопцы. Пленника развязали и, еще разок обыскав, вывели наружу.

Желтый туман уже золотился от вставшего солнышка, денек начинался погожий. Вот если б еще голубое небо с белыми облачками, тогда бы совсем было хорошо… А так…

Охранники привели Максима на поле, показали старшего – коренастого вислоусого мужичка лет пятидесяти – Акимыча:

– Делай, что он скажет.

Молодой человек пожал плечами и улыбнулся:

– Так ты, выходит, здесь бригадир?

Акимыч, юмора не поняв, а скорее, не приняв, недружелюбно осклабился:

– Ты меньше лыбься-то. Видали мы таких. Короче: вот – грядка, а вон – ящики. Норма до вечеру – тридцать пять. Выполнишь – поужинаешь, ну, а на нет, как говорит наш председатель, и суда нет.

Без лишних слов Макс взял ящик и принялся таскать с грядки морковь, аккуратно ее укладывая и отрезая ботву… нет, не ножичком и даже не осколком бутылки – подобные вещи тут, судя по всему, не поощрялись. Действовал, как все рядом, оторванной от того же картофельного ящика жестяной полосочкой, не особенно острой. Но все же резать ботву можно было и ею, и молодой человек быстро приноровился, только вот таскать ящик одному было не очень сподручно, а его нужно было отнести на край поля, к шоссе, и там сдать Акимычу, делавшему в блокноте пометку. Максим, конечно, парень был не слабый – ящики лихо таскал на плечах… Но процесс был весьма утомительным.

– Ты, парень, пару себе найди, – с опаской оглянувшись по сторонам, посоветовал сосед по грядке. – Не, не сейчас – потом, в бараке.

– Меня, кстати, Максим зовут, – улыбнулся молодой человек.

Впрочем, его тут же одернули:

– Не лыбься! И не смотри в стороны… Не то живо плетей отведаешь!

Пожав плечами, Макс почти до самого вечера работал молча, тем более и поговорить-то толком было не с кем. Доходяги-соседи работали так себе, не то чтобы спустя рукава, просто не могли так, как новый пленник… или невольник? Морковный раб – так, наверное, лучше сказать.

Руки постепенно приноровились к однообразным движениям – сорвал с грядки морковь, обрезал, бросил в ящик, так что молчание стало Максиму на руку – исподтишка он внимательно обозревал окрестности, стараясь не упустить из виду любые детали: близость полей к шоссе, кусты, деревья, количество и организацию охраны. В общем-то, поле как поле – начиналось от дороги и тянулось, тянулось, тянулось, заканчивалось где-то у горизонта… у каких-то унылых строений… у автозавода, господи! Интересно, а там сейчас что? Ясно, что ничего не выпускали – энергии-то нет, бензина – тем более. Но корпуса были огорожены высоким забором, находившимся, насколько смог заметить молодой человек, во вполне приличном состоянии.

За автозаводом угрюмо маячил город Санкт-Петербург, плохо различимый сквозь туманное марево. Дорога – шоссе – явно проходила мимо корпусов и была перегорожена все тем же забором и воротами, время от времени распахивавшимися и пропускавшими… нет, не машины – телеги! Запряженные лошадьми и быками возы, груженные овощами. Да-а-а… Кто-то – председатель Николай Николаевич? – делал неплохой бизнес, продукты – это сейчас была основная ценность.

Охранники – все, как на подбор, дюжие молодые парни, наверное, бывшие спортсмены или «братки», – к своим обязанностям относилась вполне добросовестно. Двое конных с ружьями и собакой патрулировали все подступы к шоссе, еще двое, тоже с овчарищей, все остальное поле. Не очень-то и убежишь! Здесь, на морковке, судя по количеству людей, работали максимум две бригады, остальные трудились за шоссе, а плотники – вообще черт знает где. Что-то ремонтировали или строили – на то и плотники.

Да, морковку здесь трескали все, можно сказать – уплетали за обе щеки, но только когда не видел никто из охраны. Если попадались – получали удар плетью. Впрочем, в этом отношении охранники вовсе не зверствовали, так что каждый смог угоститься в меру, даже и Макс, недоумевавший, почему это морковь убирают так рано. Судя по теплой погоде, зеленой траве и листьям, стояло самое начало сентября, для картошки-то рановато, а уж тем более для моркови. Быть может, не рассчитывали успеть до зимы? Странно…

Максим выполнил норму незадолго до конца рабочего дня, упарился, но все же был доволен – если председатель не обманывал, можно было рассчитывать на ужин. Сидевший у морковной горы Акимыч сделал очередную отметку в блокноте, где новый работник был записан просто под именем – Максим, фамилиями здесь никто не интересовался.

Солнце садилось, туман далеко на западе уже переливался блеклыми алыми отблесками вечерней зари. Темнело, и Акимыч, привстав, ударил ломиком в висевший неподалеку рельс, возвещая о долгожданном конце рабочего дня.

Люди морковных полей – так Максим именовал про себя всех работников – послушно выстраивались по отрядам, к одному из которых приписали и Макса.

– Так! – дождавшись, когда все невольники построились, бригадир поднес к глазам блокнотик…

Все напряженно затихли.

– Косой, Буза, Профессор и Хвостик! – важно произнес Акимыч. – У этих лентяев – меньше всех. Так что им сегодня грузить. Им… и тебе! – Указующий перст бригадира выделил из толпы Максима. – Да-да, тебе – ты ведь у нас новенький. Вот и привыкай помаленьку.

Косой, Буза и Профессор оказались чем-то похожи – небритые, угрюмые и пахнущие какой-то мерзостью. Волосы у всех троих давно превратились в колтуны, в общем, типичные бомжи, вконец опустившиеся граждане из тех, что живут по подвалам. У Профессора еще имелись очки – разбитые и перевязанные синей изоляционной лентой.

А вот Хвостик был совсем другое дело – худенький и длинный юнец лет шестнадцати, с длинными, рыжеватыми, затянутыми на затылке в хвостик (видать, отсюда и прозвище) волосами.

Становилось все темнее, колонна морковных рабов, сопровождаемая двумя конными стражами, потянулась наконец к ангару. Двое других охранников все чего-то ждали, с нетерпением поглядывая на край поля… где наконец появились всадники. Смена.

– Здорово, дядя Ваня! – радостно помахал рукой один из стражей. – Привет, Лешик. Смотрю, вы опять в ночь.

– А нравится нам ночью службу нести, – подъехав ближе, хохотнул дядя Ваня… тот самый бородач. Узнав Макса, ухмыльнулся: – Старый знакомец! Что, работать не любит?

– Да нет. Его Акимыч – как новенького…

– Понятно – в профилактических, значит, целях. Ну вот что, орлы! – Привстав в седле, дядя Ваня осветил фонарем всю четверку. – Смотрите мне – работать на совесть, лентяев я не люблю. Не успеете вовремя с погрузкой – спускаю Сэма! А он уж вас потреплет, будьте покойны! Верно, Сэм?

Огромная псина зло ощерилась и зарычала.

Ящики загружали в возы, которые с наступлением ночи принялись сновать по шоссе от поля к автозаводу. Для освещения дороги по краям шоссе возчики развели костры – по ним и ориентировались.

– А почему они днем не ездили? – кидая морковь, негромко спросил Макс.

– Днем они с других полей возят, – повернув голову, быстро отозвался Хвостик. – С картофельных.

– Ага… вот как.

– Бывает, правда, и днем к нам приедут, тогда норму точно не выполнить – грузить надо. Так что лучше уж ночью. Правда, не для нас лучше… для остальных.

Парнишка, похоже, был не против поговорить, однако делал это крайне осторожно, только когда на что-нибудь – или на кого-нибудь – отвлекалась охрана. Вот и сейчас отвлеклась, на Профессора:

– Ай, что же ты творишь-то, гаденыш? – выхватив из-за пояса плеть, картинно возмущался дядя Ваня. – Ты что мимо телеги бросаешь? А еще профессор! А ну-ка…

Плеть, со свистом разрезав воздух, опустилась на рубище Профессора… тот даже не вздрогнул, видать, привык.

Буза и Косой тоже никак не среагировали на наказание своего собрата, а вот Хвостик – так очень даже. Весь согнулся, словно бы хотел стать ниже ростом, неприметнее, лишь бы его не тронули, лишь бы…

– Что, попадало уже? – улучив момент, спросил парня Максим.

– Угу, – со вздохом кивнул тот. – И не раз. Больно.

– Понятно, что больно… А мы что, тут до самого утра будем?

– Как управимся. Куча-то сегодня большая.

– А потом? Утром? Снова на грядки?

Подросток лишь молча кивнул.

– Да. – Макс покачал головой. – Порядочки, мать их за ногу… Слышь, хочешь со мной в паре?

– С вами? – Парнишка радостно закивал, даже, казалось, перестал бояться надсмотрщиков. – Конечно же! Вы не беспокойтесь, я работать могу… только вот не люблю, когда бьют или издеваются.

– Ишь ты… Да кто же это все любит?

– Разные люди бывают…

– Даже так? Ты, случайно, не на философском учился?

– Нет, в десятом классе. В гимназии при Русском музее, знаете?

– Про гимназию не знаю, а про Русский музей уж точно слыхал! – негромко расхохотался Максим. – И что, долго у вас школы и музеи работали?