Сурен Цормудян - TOD MIT UNS Страница 7

— Эй, чувак. Дай дерну. — Чел лениво протянул худую слабую руку.

Марля, такой же болезннеый худой человек двадцати с лишним лет отроду, с грязными дрэдами под натянутой на самые брови шерстяной шапкой, некоторое время не реагировал, надув щеки, зажав губы и сжимая пальцами нос. Затем прокряхтел, закашлял, и протянул желтый мох приятелю, одарив его идиотской улыбкой редких желтых зубов.

— Да вы вообще охренели?! — воскликнул Диггер, поправляя свои очки на лице.

— Тихо чувак. Сейчас мультики будут. — Блаженно простонал Марля, раскачиваясь в своей позе.

Крот сплюнул и вернулся к своим изысканиям. Однако мешали мысли. На кой черт Самохин дал ему этих, с позволения сказать, помощников? Проку от них не было никакого. Наоборот. Они мешали. Доставали своей тупостью и необразованностью. Хотя… Чего уж от них ждать. Когда все медным тазом накрылось, они вроде даже в школу еще не ходили. Но все-таки. Зачем они ему? Первое время он постоянно отвлекался, зная их тягу к желтому мху, который произрастал на старых фортовых кирпичах внешних стен, после химических осадков. Все время следил, чтобы эти два обкурка никуда не свалились. Боялся за них, помня тот далекий, так и не стершийся во времени и в пепле всемирной катастрофы крик, мчащийся в глубокую шахту-ловушку. Да. Поначалу беспокоился. А теперь часто ловил себя на мысли, что было бы не плохо, если кто-то из них грохнется в какой-нибудь колодец и пополнит списки жертв наследия третьего рейха.

Понятно, что Самохин дал ему в помощь проводимых Кротом исследований самых бесполезных в общине пятого форта людей. Комендант общины никогда не воспринимал всерьез исследования Диггера. Хотя… Уж кто-кто, а он, майор Самохин, как никто другой должен был понимать чего стоят эти исследования. Ведь благодаря им были найдены места, где немцы выращивали неприхотливые и терпимые к подземелью растения, годящиеся в пищу. И даже подземный курятник с инкубатором. Все это конечно пришло в негодность еще очень давно. Но кое-что удавалось теперь использовать, давая дополнительный источник пищи, разнообразящий скудный рацион, основные пункты меню которого составляли крысы да слизни. И уж конечно Самохин должен был помнить, что если бы не Диггер-Крот, со своей фанатичной тягой к исследованиям подземелий, то остался бы майор там, на опушке леса и был перемолот ударной волной, как и большинство из тех, кто занимался поиском пропавших школьников в последние дни цивилизации.

Ему, Саше Загорскому, которого теперь гораздо чаще величали Диггер или Крот, и уже никогда и никто не назовет Гарри Потным, было больно вспоминать тот день. И дело не столько в том, что тот ясный для Калининграда день стал днем страшного суда для всего мира. Ему было больно за то, что пять суток он был во мраке. Он на пять суток дольше всех выживших на земле живет в этой сырой и темной агонии. А мог быть дома. С мамой. С отцом и бабулей. С собакой Лесси. Он еще пять дней мог видеть их живыми. И умереть с ними в один миг. Но ушел и пропал. И они наверняка выплакали все глаза, обивая пороги инстанций и прося найти пропавших детей. И так и не узнали, что он жив. Единственный остался жив. А они все мертвы. И Хруст… И Русик… И Ленка… Мертвы. Да что там. Весь мир мертв. И он выбрался на несколько минут, обессиленный. Уставший и отчаявшийся. Всего на несколько минут. Он стал спасением для майора Самохина и его водителя. Для двух немцев и МЧС-ника, которые ринулись следом в указанную Загорским нору. Давно уже умерли и немцы и МЧС-ник. Но свою жизнь они продлили благодаря ему. А Самохин и его водитель Борщов живы по сей день. Сам же Александр все время завидовал тем, кто сгинул быстро, не успев ничего понять. Его поедала боль и безысходность. И все что заставляло его цепляться и жить, так это его страсть. Нестерпимая страсть к тайнам той земли, того края, в котором он родился и вырос. Даже задавая самому себе вопрос, откуда у него такое увлечение, он толком не мог ответить, что стало его катализатором. Конечно, большинство подростков разных поколений от возникновения Калининградской области на прусской земле и до реквиема человечеству любили окунаться в тайны этих мистических, мрачных, овеянных легендами и страшными небылицами нацистов, которых несмотря ни на что побили-таки русские, безо всякой чертовщины, а своей, воспетой в песне яростью благородной. Но ведь мало кто знал столько, сколько он. В свое время Загорский перечитал все, что только можно было перечитать. Он не довольствовался одними только байками старших пацанов со двора, как это бывало часто. И не угасло это в нем и сейчас, когда, казалось бы, все это уже стало не важно. Многие так думали, но только не он. Сейчас в форте было достаточно места и для большего количества людей, нашедших здесь убежище. Но что если бы известны были многие другие помещения, открытые им позже, еще до катастрофы? Сколько еще можно было укрыть здесь людей? Скольких можно было спасти? А что если существует мифический подземный город с заводами, машинами, линиями метро и даже аэродромом? Никто в это не верил. Но только не он.

Александр достал из внутреннего кармана потрепанной военной куртки старую схему. Наследство от тех немцев, что помогали в поисках. Из складок схемы выпала фотокарточка, которую он всегда носил с собой. Крот быстро поднял ее и оглянулся на «помощников». Те уже сидели на краю парапета и тихо хихикали, не обращая на него никакого внимания. Загорский украдкой взглянул на фото. В центре Руслан. Слева от него шестнадцати летний Саша с серьезным видом. Как всегда. Справа… Лена, жмущаяся к плечу рослого Руслана, чье лицо было затушевано черным маркером так, чтобы и намека на него было. А может вся эта страсть ко всему немецкому из-за нее? Ленка Бергер. Русская немка, в которую он был тайно влюблен с первого класса…

Нет. Определенно нет. Александр даже мотнул головой, отгоняя эту мысль. Это все от отцовской коллекции наград вермахта, СС-овской каски и тубуса от противогаза, что хранились дома. А еще от рассказов прадеда, что пересказывал дед. Про то, как целый батальон, окруженный у Черняховска, тогда еще называвшегося Инстербургом, буквально исчез. Про то, как взятые топливные склады у Переяславки за одну ночь опустели. И только потом стало ясно, что по тайному трубопроводу, немцы перекачали все топливо в хранилища морской базы Пиллау. А еще про то, как бежал солдат в шестидесятых годах. И отправились его искать. И находили какие-то входы в землю в районе поиска. А потом пропадали и поисковики. Много чего слышал он в детстве. И заболел этим еще тогда, когда не знал он никакую немку Лену…

— Слышь, Чел, прикинь, у тебя рука онемела, гыыг, — нашептал Марля на ухо своему другу.

— Чего? — тот безвольно поморщился и тупо уставился на Марлю. — Чего? — повторил он.

— Я говорю, рука у тебя онемела, баклуха. — Марля продолжал тихо хихикать, держась за живот.

— Слышь, чувак. — Чел вытаращил очумелые глаза на свою безвольно повисшую правую руку. — В натуре, чувак. Млин… Палево-то, а… Палево-то, какое…

— Слышь, Чел. Опусти руку в воду. Тогда отпустит. Геге…

— Чувак, ну на хрена ты это делаешь, а? Палево…

Марля не выдержал и, рухнув на край парапета, принялся гоготать с повизгиванием.

Чел тем временем медленно, как сомнамбула, распластался на полу и, свесив безвольную руку, стал тянуться до воды, в которую недавно еще плевал.

— Блин, не могу Марля. Не достаю.

— Твоя рука резиновая. Она сейчас растянется! — продолжал ржать второй обкурок. — Ты чуешь?! Ты чуешь как она растягивается?!

— Да. Блин, чувак. Я чую. Она реально тянется. Блин, палево, чувак.

Марля уже стал задыхаться. Его смех выталкивал больше воздуха, чем поступало в прокопченные желтым мхом легкие. Тело сводили судороги, и он продолжал гоготать.

— Марля, кореш, оно смотрит на меня.

— БА-ХА-ХА-ХА! Кто?! Кто?! Ахахаха!!!

— Там. Оно. Там есть оно. Оно смотрит на меня.

Смех Марли невозможно было обуздать. Казалось, что вот он сейчас свалиться в колодец, наполненный темной водой, в которую уходила винтовая лестница. Но…

Жуткий визг заглушил и его смех, и собственное эхо в железобетонных коридорах непонятной ветки подземных катакомб. Затем всплеск воды и нет больше визга. А Марля продолжал смеяться, как одержимый. И топот сапог Диггера не отвлек его от этого занятия.

Прибежавший на страшный вопль Александр какое-то время ошарашено смотрел в колышущуюся черноту воды, облизывающей возникшими волнами и ржавую винтовую лестницу и покрывшуюся зеленым бархатом стену колодца. Затем схватил не перестающего ржать Марлю за ворот фуфайки и с силой тряхнул.

— Где Чел, твою мать! Что случилось?!

Обкурок перестал смеяться. Всхлипнул. Уставился прослезившимися от нестерпимого смеха глазами на воду. Тихо хохотнул и выдохнул:

— Во торкнуло-то.