Дмитрий Силлов - Пикник на обочине. Счастье для всех Страница 7

Нунан пожал плечами.

– Поверите ли – никакого, – ответил он. – В моей жизни ничего не изменилось. Наверно, я просто не умею мечтать и потому абсолютно счастлив.

И вышел из кабинета.

3. Рэдрик Шухарт, 31 год, сталкер

Он сидел за столом и смотрел на свое счастье. На то самое счастье, о котором он втайне мечтал восемь лет назад, в тот день, когда вместе с Кириллом Пановым отправлялся в Зону. На свой сбывшийся сон, что снился ему в тюрьме два долгих года почти каждую ночь. На сокровенное, запрятанное в душе у каждого человека, если хорошенько отмыть грязь, которая там накопилась.

На столе стояла пустая четвертинка и стакан, наполненный до половины. Еще на столе были расставлены глубокие тарелки с густым супом, банка с кетчупом, корзинка с хлебом, нарезанным крупными ломтями, а на плите дожидалась своего часа самая большая сковородка, в которой под тяжелой чугунной крышкой томилось мясо с бобами.

Радиоприемник, висящий на стене, бодро передавал новости. «На следующей неделе ожидается незначительное похолодание… Корпорация «Этак» объявила о снижении цен на свою продукцию… Вчера была достигнута договоренность с правительством Украины о взаимных исследовательских работах в аномальных зонах. Группа ученых Международного института внеземных культур собирается выехать в район города Чернобыль для работы в зоне отчуждения…»

Отец ел обстоятельно, то и дело вытирая губы ломтем хлеба, а потом кусая мокрый край желтыми прокуренными зубами. Рэдрик знал – сейчас он доест, вытрет тарелку коркой, бросит ее в рот, сыто рыгнет и проревет на весь дом: «Мария! Заснула?»

И тогда из-за стола встанет его восьмилетняя внучка. Мартышка… Хотя нет, уже не Мартышка, а Мария. Мартышки больше не было. Не было ребенка, похожего на лохматую обезьянку с настороженно-потусторонними черными шариками в глазницах. Просто нормальная девочка, без малейших следов бурой шерсти на теле, с глазами цвета утреннего тумана наложит деду полную тарелку второго и хитро улыбнется, когда тот крякнет: «Эх, под такое еще б одну четвертинку, а?» Просто встанет и поухаживает за своим родным дедом, еще крепким стариком, ничуть не похожим на живой труп с безгубым, ввалившимся ртом и остановившимися глазами.

Шухарт знал – все будет именно так и никак иначе. Потому что именно эту сцену он представлял все эти годы. Думал о том, как было б хорошо, если бы… Если б вот так, по-человечески, за столом, с самыми близкими на свете существами. Чтоб отец был жив, по-настоящему жив. Сидел себе за столом и ел, как тогда, в далеком детстве. Чтоб Мартышка стала нормальной девочкой, а не жутким порождением Зоны. И чтоб жена не боялась свекра и собственного ребенка, которые так страшно кричат по ночам, сидя на своих постелях – длинно, скрипуче, с клокотанием, словно перекликаясь с другими потусторонними порождениями Зоны, незримо бродящими в темноте за периметром.

Но Гута все равно боялась. Пожалуй, даже больше, чем раньше. Сейчас она сидела в углу на табуретке и нервно курила, не замечая, как падает пепел от сигареты на подол ее платья.

И ее можно было понять.

Рэдрик поднялся со стула, подошел к жене и попытался погладить ее по голове – так же, как раньше. Но не получилось. Она не отстранилась, но страх на ее лице сменился едва заметной гримасой брезгливости. И Шухарт понял – не надо. Сейчас точно не надо. А может, и никогда больше не нужно пытаться гладить по голове эту женщину, которой он незаслуженно принес столько горя.

– Уже второй день, – еле слышно прошептала она. – Скажи, ты представлял себе что-то другое? Хоть что-нибудь? Может, как Мартышка бегает во дворе, играет с детьми, как отец мастерит что-нибудь или хотя бы спит?

Рэдрик покачал головой.

Наверно, каждый человек мечтает очень узко и примитивно. Если гора золота, то непременно в середине комнаты, а не где-нибудь в углу. Если новая машина, то обязательно роскошный черный гроб на колесах. Если любовница, то сто процентов нереальная красавица с обложки журнала, которая в жизни непременно окажется редкостной сукой, а в постели – холодным бревном, как, например, та же Дина Барбридж.

Вот и он мечтал, как все. И домечтался… Видимо, если Зона хочет наказать, то она исполняет самое сокровенное желание. Вот и любуйся теперь на свою мечту, созерцай, блаженствуй, кайфуй от того, как две заведенные куклы вживую прокручивают тебе сценарий, которым ты грезил столько лет. Непрерывно. Отец выпивает, ест суп, потом орет точь-в-точь как тогда, в далеком детстве Рэдрика Шухарта. Дочка подходит к плите, накладывает ему мясо с бобами, он снова ест. Когда же тарелка опустеет, они оба улыбнутся, отец потреплет Марию по макушке, а та положит ему голову на плечо. Посидят так с минуту, а потом все начинается сначала. И если в четвертинке и тарелке ничего нет, то отец работает ложкой вхолостую. Можно убрать тарелку, но ложку он не отдаст. Она словно приросла к руке. Рэд пытался забрать – не вышло. Когда нет реквизита, театр работает как может…

Сейчас время обеда, поэтому все идет по-настоящему. Гута не может не накормить родню, так уж она устроена. Впрочем, не исключено, что отца и Мартышку можно и не кормить. За два дня никто из них ни разу не испражнялся. Такое впечатление, что еда просто исчезает, словно они кормят не живые существа, а саму ненасытную Зону, в которую, словно в бездну, проваливается все – еда, человеческие жизни, живые души… Но Гута не может. Поэтому сейчас они поедят, а потом начнется страшное.

– Больше всего я боюсь, когда она подходит к плите, а на ней нет сковороды. Тогда она начинает кричать так же, как раньше, по ночам…

Плечи Гуты затряслись, недокуренная сигарета упала на пол. Рэд незаметно затушил ее каблуком.

– Сделай что-нибудь. Сходи еще раз в Зону к этому своему Золотому Шару, попроси его. Пусть он вернет все как было… Люди в Хармонте считают тебя чуть ли не богом. Так сотвори чудо еще раз, но уже не для всех, а только для себя, меня, дочери и своего отца…

Шухарт скрипнул зубами. Одно дело блефовать в «Боржче», выводя Барбриджа на чистую воду, и совсем другое реально вернуть все как было. Не получится как было, да и не нужно это. Хватит обманывать. Всю жизнь врал, а себе – особенно. Они с Гутой родили ребенка, который изначально принадлежал не им, а Зоне. И не отец вернулся домой, а муляж, как выражаются ученые, «реконструкция по скелету». Кусок Зоны, обросший вокруг мертвых костей и поднявший их из могилы. Он, Рэд Шухарт, впустил Зону в себя, а потом впутал в это любимую девушку, ставшую его женой. И сейчас в полной мере получает свое счастье, выпрошенное у Зоны.

– Давай уедем, – сказал Рэд. – Просто соберем вещи и уедем. Это не твой ребенок и не мой отец. И никогда они ими не были.