Василий Орехов - Зона поражения Страница 71

Я увел свою группу влево.

Однако через четверть часа поисков я убедился, что другого пути нет. Все прочие тоннели либо оказались завалены грунтом, либо обрывались тупиками и лабораторными помещениями. Несколько раз мы наткнулись на брошенные стоянки бюреров, большие комнаты, заваленные всяким мусором. Дышать в них не представлялось возможным – на полу по колено было засохшего дерьма. Наверное, именно поэтому общины карликов все время кочуют табором по катакомбам, периодически меняя места стоянок.

Снова остановившись перед пугающим коридором, я начал тщательно прислушиваться к тишине.

– Что, плохо? – поинтересовался Донахью.

– Тс-с-с! – оборвал я его.

Интересно, тот едва различимый шум впереди действительно похож на бормотание бюреров или это уже нервное?

Я снова перевел взгляд на Мартина:

– Плохо – это не то слово. Боюсь, там, впереди, – гнездо бюреров. Но у нас другой дороги нет. Запомните: первыми ни в коем случае не стрелять! Только при нападении. Если взрослых дома нет, у нас есть шанс проскочить без ущерба…

Мы медленно и осторожно двинулись вперед.

Мои опасения подтвердились самым блестящим образом. Бормотание усиливалось по мере того, как мы приближались к концу коридора. Помещение, которым заканчивался коридор, было сквозным, это я помнил, приблизительно восстановив в голове карту. Но нам еще следовало как-то его миновать.

Я быстро окинул взглядом открывшийся перед нами зал. Это действительно было гнездо. Вдоль стен, в ворохах грязного тряпья и скомканной бумаги, сидели женщины-карлики с омерзительными голыми младенцами на руках, злобно сверкали на нас глазами, непрестанно что-то бормоча – то ли переговариваясь, то ли просто по привычке. Некоторые что-то жевали – похоже, трупы расстрелянных мной бюрерских мужиков пришлись кстати. Детеныши постарше возились и кувыркались прямо среди мусора на полу. Воняло здесь, как в хлеву.

Посреди помещения у бюреров был установлен переносной алтарь, вокруг которого в завораживающем и живописном беспорядке были разложены различные предметы: старая покрышка от колеса, пара проржавевших до основания автоматов, кислородный баллон, перевязанные шпагатом пачки бумаг, уже почти превратившиеся в труху, армейский ботинок, какой-то выпотрошенный до основания научный прибор. Эти и многие другие вещи были расположены по своим местам любовно и точно, словно расставленные рукой художника-авангардиста, их цепочки завивались спиралями вокруг алтаря и снова распадались на отдельные ручейки.

Похоже, все боеспособные бюреры внезапно покинули тоннели, срочно отправившись куда-то по приказу Хозяев. Нашлось, видимо, какое-то более важное задание, чем выколупывать нас из крепости. В гнезде остались только самки и детеныши, ментальная сила которых была сравнительно невелика.

И еще, что мне совсем не понравилось, – раненые.

Около десятка карликов, подстреленных нами в тоннелях, лежали в углу на полу. У некоторых были раздроблены конечности, одному пуля пробила голову. Завидев нас, они зашевелились, начали свирепо скалиться, бормоча что-то неразборчивое. Стеценко инстинктивно вздернул автомат.

– Нельзя стрелять, – одними губами произнес я.

– В чем дело? – поинтересовался Стеценко.

– Главный!

Огромный жирный бюрер сидел возле алтаря, привалившись к нему спиной. Он был на голову ниже меня, но соплеменникам должен был казаться гигантом. Его брюхо напоминало пивной бочонок, его мясистое лицо, видневшееся из-под нахлобученного капюшона, сплошь состояло из морщин и складок, словно печеное яблоко. Отвратительные вывернутые губы вяло шевелились, как два толстых бледных червя. Вожак этого клана бюреров был ранен – у него оказалось разворочено все плечо. И надо же: на правой руке не хватало трех пальцев, причем рана была совсем свежая. Вот кто сунул руку в вакуум-затвор, в безумной ярости пытаясь сдвинуть его. Вот кто вел в атаку ту визжащую, копошащуюся, отвратительно воняющую массу карликов, которую мы не сумели сдержать возле командного пункта.

Я поднял автомат, чуть задрав дуло вверх, демонстрируя, что в любой момент могу открыть огонь, но не собираюсь этого делать. Толстый карлик дышал тяжко, с присвистом, внимательно наблюдая за моими действиями злым взглядом. Он тоже не спешил атаковать, понимая, что силы равны и в случае столкновения не избежать серьезных потерь с обеих сторон.

Жестом велев ведомым соблюдать тишину, я осторожно, боком, не сводя глаз с главного бюрера, двинулся через зал, перешагивая через ползающих детенышей и подозрительные ворохи тряпья, под которыми тоже могли спать твари. Следом за мной потянулась остальная команда. Ловушек можно было не опасаться: бюреры ни за что не встали бы здесь лагерем, если бы в помещении имелась хоть одна аномалия. Самки провожали нас настороженными взглядами, однако вожак сохранял хладнокровие, поэтому они тут же теряли к нам интерес, едва только мы проходили мимо.

В полном молчании мы медленно пересекли зал. Раненые мужики недовольно болботали в своем углу, но вожак не давал сигнала к атаке, и они были вынуждены подчиняться. Я уже собирался нырнуть в следующий тоннель, с облегчением оставив за спиной это крысиное гнездо, когда одна из мерзких сморщенных обезьянок, ползавших по полу, вдруг вцепилась ручонками в ботинок Донахью. Американец попытался аккуратно высвободиться, однако хватка у маленькой твари была, как у бульдога. Крошечный бюрер, еще более отвратительный от того, что его уродство не было скрыто под балахоном, висел на ноге Мартина и верещал что-то дурным голосом. Если бы дело происходило на одном из столичных вокзалов, не было бы сомнений, что он выпрашивает денег, а вот что ему понадобилось от Донахью здесь, так и осталось загадкой. Самки заволновались, начали приподниматься со своих мест. Оскалился вожак, быстро и яростно забормотал что-то. Сходство поведения общины бюреров с поведением обезьяньей стаи было поразительным.

Донахью начал паниковать. Он попытался стряхнуть детеныша с ноги, и наконец с грехом пополам ему это удалось. Крошечный карлик шлепнулся на жесткий пол и зашелся в крике. Общество возмущенно зашумело, несколько раненых воинов вскочили на ноги. Вожак внезапно издал хриплый вопль, вытянул вперед руку, и в голову Мартину полетел сорвавшийся с алтаря тяжелый армейский ящик из-под снарядов. Американец едва успел увернуться – ящик ударился углом о стену за его спиной и треснул сверху донизу.

Чуть согнув ноги в коленях, Галлахер полоснул по главному бюреру из автомата, и тут же зал словно взорвался бешеными воплями и мечущимися фигурами. Предметы с алтаря стеной ринулись на нас, точно их смахнула огромная невидимая рука. Донахью опрокинуло на пол потоком вещей; пока он пытался встать, ремень автомата сам собой соскочил с его шеи, и «калаш» шустро юркнул по полу в кучу мусора на противоположном конце зала. У Стеценко автомат просто вырвало из рук, не дав ему сделать ни одного выстрела. Меня обрушившаяся лавина предметов задела только краем, потому что я стоял почти у самого выхода, так что я остался на ногах, отделавшись несколькими синяками. Вскинув «калаш», я обстрелял лазарет бюреров, с удовлетворением наблюдая, как летят во все стороны кровавые ошметки тел. Мечущихся по залу самок, попадавших под выстрелы, отбрасывало далеко в стороны. Мелкие твари под ногами яростно верещали, я не глядя давил их черепа тяжелыми ботинками.

Долго воевать нам не дали. Первым умолк автомат Галлахера. Я видел, как яростно американец борется с невидимым противником за обладание оружием, не желая выпускать его из рук. Однако воля вожака бюреров была сильнее: Сэм зацепил его, но эта живучая тварь не желала умирать даже с пробитой в трех местах грудью. Хрустнула лучезапястная кость, зарычал от боли Галлахер, и его «калаш» вывалился на пол. Я перенес огонь на вожака, но мой автомат тут же захлебнулся и умолк. Ноги мои налились свинцом и словно приросли к полу; я дернулся пару раз и понял, что увяз крепко. Вожак бюреров – телекинетик высшего уровня, по силе он превосходит нескольких своих лучших воинов, вместе взятых. Стеценко и Донахью продолжали беспомощно барахтаться на полу, не в силах подняться на ноги, и я понял, что их тоже придавило.

Галлахер между тем продолжал извиваться и корчиться, вытянувшись во весь рост. Жилы на его шее мучительно напряглись, на лице отразилось страдание. Казалось, что невидимый великан одновременно тянет его за голову и за ноги. Похоже, вожак решил наказать его за свои раны.

В бессильной ярости Донахью катался по полу, неспособный встать на ноги.

– Отпусти его, мразь! – заорал он.

Невидимая сила тянула Галлахера вверх, все выше и выше. Он уже касался пола только носками ботинок. Едва они оторвались от пола и Сэм оказался между небом и землей, его стало медленно и деловито выкручивать, словно мокрое белье.

Галлахер заорал. На пыльный пол упала его ковбойская шляпа, а на нее – первые капли крови. Ментальная сила бюрера продолжала беспощадно плющить и комкать его тело, словно пластилиновую куклу. Глаза американца неестественно вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, крик превратился в хрип, когда его голова начала поворачиваться вокруг собственной оси под невозможным углом. Руки и ноги Сэма затрясло предсмертными судорогами.