Андрей Быстров - Лезвие вечности Страница 71

– Но кто вы? Чего вы добиваетесь? Какой вам от всего этого прок?!

– Мы? – Борис улыбнулся. – Ну, назовите нас Полицией Будущего. Мы – люди, которым небезразлична судьба человечества. Эта папка в любом случае отправится в небытие. Сейчас, если вы сожжете ее в камине, или потом, но только вместе с вами. Ваш выбор?

Бек отшвырнул папку. Она поехала по крышке стола и свалила на пол бокал. Бек даже не заметил этого.

– Генрих Рудольфович, вы проявили завидное упорство, – продолжал Борис. – Оно было бы достойным уважения, если бы не ваши методы. Знаете, когда вы выследили меня в Англии…

– В Англии? – переспросил Бек в полнейшем недоумении. – Я не выслеживал вас в Англии. Я и не знал, что вы там были…

– Ладно, оставим, не оправдывайтесь… Генрих Рудоль­фович, пора прекратить эту бессмысленную войну. Она с самого начала не нужна была ни вам, ни нам. Но вас, как мы поняли, ничто не способно образумить, кроме одного. И вот я здесь, с этой папкой, яблоком раздора. Но ее, папки, фактически не существует. Она есть, и ее нет. Ею невозможно воспользоваться.

– Да… Да, я понимаю вас, но…

– Не расстраивайтесь слишком. В конце концов, что вы теряете? Все ваше – при вас. А это… так, мираж, сон.

И неужели вас самого прельщает роль врага рода человеческого?

– Хорошо. – Бек решительно встал и вынул из кармана золотую зажигалку «зиппо». – Я сожгу папку. Охота за этой информацией не принесла мне ничего, кроме потери людей и денег, а получив ее, я могу потерять все.

– Абсолютно, – кивнул Борис, глядя, как огонь пожирает брошенные в камин листы. Он перевел дыхание с облегчением, теперь с настоящим облегчением. Все, теперь уже конец.

Он подобрал с ковра неразбившийся бокал и налил себе вина.

– За упокой этой жути, – провозгласил он. – А знаете, Генрих Рудольфович, ведь кое-кто уже пытался дублировать людей по этой методике.

– Да? И что с ними стало?

– С искусственными людьми?

– Нет, с их создателями.

– Они умерли. Точнее, умер вдохновитель и глава проекта, а их центр был уничтожен вместе со всей информацией.

– Я так и думал. Полагаю, я поступил мудро.

– Я тоже так полагаю. – Борис выпил вино и поставил бокал на стол. – Генрих Рудольфович, и еще…

– Да?

– Верните рукопись моего романа. Я хочу закончить его.

– Так это все-таки не камуфляж?

– Я писал книгу. Почему бы и нет? Не считаете же вы, что я только и способен стрелять и убивать?

– Да нет… – Бек как будто смутился. – А роман увлекательный… Любопытно было бы дочитать.

– Я пришлю вам экземпляр с автографом, – пообещал Борис.

– Если будут трудности с изданием, обращайтесь ко мне.

– Ну уж нет… Крепкая литература в протекции не нуждается.

– Гм… Как посмотреть. – Бек открыл сейф и достал рукопись с нижней полки. – Вы взяли этот сюжет из ваших реальных приключений?

– Что? – Борис на миг остолбенел, потом рассмеялся. – Нет, Генрих Рудольфович. Литература – это литература, а жизнь – это жизнь. Они не должны иметь никаких точек соприкосновения.

– Никаких?

– Ну, скажем, почти.

Вид денег в сейфе направил мысли Бориса в иное русло.

– Генрих Рудольфович, коль скоро вы открыли сейф, выдайте мне двадцать пять тысяч долларов.

– Зачем? – удивился Бек. – У вас что, денежные затруднения?

– Нет, – ответил Борис. – Но тут есть тонкость. Это должны быть именно ваши деньги.

– Почему мои?

– Потому что ваш Котов разгромил квартиру моего друга, а делать ремонт ему не на что. Конечно, я мог бы заплатить, но не находите ли вы, что это ваша проблема?

– А… Ну что же, раз так, берите. В сумку Бориса поверх рукописи посыпались запечатанные пачки долларов.

– Распорядиться, чтобы вас отвезли? – спросил Бек.

– Да, пожалуйста.

Бек взялся за телефонную трубку.

– До свидания, – сказал он Борису, когда тот шел к двери.

«Вряд ли мы когда-нибудь увидимся», – подумал Бо­рис.

Он ошибся. Они увиделись приблизительно через три часа, и причиной их новой встречи стали обстоятельства не менее загадочные и драматические, чем все происходившее до сих пор.

21

Из окна кабинета Бек смотрел, как отъезжает от виллы серебристый «мерседес», увозящий Градова. Прихватив бутылку хорошего виски, Генрих Рудольфович покинул кабинет, по дороге успокоительно кивнул шефу охраны и спустился в гостиную. Там он задернул шторы, чтобы укрыться от палящего солнца, и откупорил бутылку. На вращающейся стойке с видеокассетами он выбрал фильм, включил магнитофон.

Это был «Охотник на оленей» Майкла Чимино, любимая лента Бека. Тяжелый и мрачный фильм импонировал Беку потому, что повествовал о двух вещах – о стойкости человеческого духа и о том, что не бывает духа несгибаемого. Война раздавит кого угодно, а понятие «война» Бек трактовал широко.

Если бы кто-то подсмотрел сцену, разыгравшуюся в кабинете Бека, то мог бы подумать, что Генрих Рудольфович выдохся, поскольку сдался так быстро. Но это была лишь форма. Содержание, как всегда, лежало глубже. В различных обстоятельствах вынужденная реакция может выглядеть и малодушием, и мужеством. Очень трудно оценивать поступки людей правильно.

Ступени лестницы вели Бека к поражению. От эйфории первых дней, внезапно блеснувшей мечты – через перманентные неудачи реальных шагов – к осознанию недостижимости цели. Когда пришел Градов, Генрих Рудольфович уже подвел для себя итог, и его занимала в большей степени тактика оппонента, нежели борьба всерьез.

На экране играли в русскую рулетку, крутили барабан заряженного одним патроном револьвера, щелкали у виска. Играли пленные американцы, кровожадные вьетнамцы выли от восторга. Герой должен был погибнуть, потому что это – записанный на пленку фильм, и, сколько его ни запускай, все равно увидишь одно и то же. Логика событий неумолима, как логика движущейся магнитной ленты. Запись на пленке можно стереть и записать что-то новое, но это будет уже другой фильм, с самого начала другой.

Генрих Рудольфович налил рюмку виски, выпил, потом без перерыва еще одну.

– Пустяки, – произнес он вслух. – Подумаешь… Визгу много, а шерсти мало. – Он засмеялся и подмигнул собственному отражению в большом зеркале. – Кое-что я поте­рял… Но кое-что ведь и осталось, верно?

22

Бориса доставили к дому Мезенцева. Не чуя ног, он взлетел по лестнице, поднял руку к звонку и вдруг замер.

Дверь была приоткрыта, совсем чуть-чуть. Почему? Если кто-то из них вышел из квартиры… Или они оба… Зачем оставлять открытой дверь?!

Он толкнул дверную ручку, шагнул в прихожую.

– Оля? Андрей?

Молчание.

Оказавшись в гостиной, Борис сразу увидел человека, лежащего у стены в луже крови, лицом вниз. Градов вопреки очевидному не желал узнавать в нем Андрея, хотя одет он был как Андрей и сложен так же… Наклонившись, Борис с усилием перевернул лежащего.

Волосы Мезенцева слиплись от крови, кровь заливала лоб, щеки, закрытые глаза. Борис метнулся в кабинет, в кухню. Оли нигде не было. Тогда Борис вернулся к Андрею, попытался нащупать пульс. Несколько кошмарных мгновений ему казалось, что он держит руку трупа. Но тоненькая нить все же билась…

Градов кинулся в ванную, смочил полотенце в холодной воде, оттер кровь с лица друга. Мезенцев едва слышно застонал, разлепил веки.

– Борис…

– Это я, Андрей! Держись, я вызову «скорую»…

Борис сорвал трубку с разбитого аппарата, кое-как починенного Мезенцевым. Он долго объяснял, что произошел несчастный случай, что у его друга травма головы… Господи, да что же они выспрашивают, когда надо спешить?!

Наконец ему пообещали выслать машину. Борис вновь склонился над Мезенцевым.

– Андрей, ты можешь говорить? Что здесь было, Андрей? Где Оля?

Мезенцев снова издал тихий стон.

– Какой-то мужик… Я не отпирал, он сам вошел… Я его не знаю… Кажется, ударил меня… Ничего не помню…

– Сейчас приедет «скорая», я вызвал… Держись…..

Борису было ясно, что из квартиры необходимо уйти до приезда врачей. В подобных случаях они обязаны ставить в известность милицию, а Борису встречаться с ней не с руки. Но он не хотел покидать раненого друга, несмотря на то что ничем не мог помочь. Он выбрал промежуточное решение: широко распахнул дверь на лестницу, прислушиваясь к шагам. Периодически он смачивал лоб вновь лишившегося сознания Андрея холодным влажным поло­тенцем.

Снаружи, снизу донеслись голоса.

– Вроде этот подъезд…

– Смотри по номерам. Да, наверх надо…

Борис выбежал в прихожую, схватил сумку и поднялся на один лестничный пролет. Сверху он видел фигуры в белых халатах. Так, для Андрея он сделал все, что было в его силах… А Оля?

Мимо квартиры Мезенцева Градов спустился на улицу. Обогнув машину «скорой помощи», он зашагал прочь. Куда, зачем? Нет никакой возможности найти Олю. С чего хотя бы начинать? Обращаться к властям абсолютно бессмысленно, не говоря уж о том, что самого Бориса запрут под замок как личность крайне подозрительную, а расскажи он и малую часть своей подлинной истории, вообще отправят в сумасшедший дом. И ни одного человека, способного не то чтобы помочь, а просто поверить…