Мария Семенова - Ошибка «2012». Мизер вчерную Страница 71

Как тут не стать серым и седым и не дрожать как на морозе?

— Вот он, ваш красавец, забирайте.

Прапорщик осторожно, чтобы Мгави сразу не упал, выпустил хлипкое плечо. Узник жалко всхлипнул, дёрнул головой и опустился на кровать — живое воплощение всего горя Чёрной Африки.

— Чтоб ты сдох, белый палач! И с тобой все ваши чёртовы расисты! — проводила Мамба прапорщика на своём родном языке и вычертила в воздухе Похоронный знак, нацеленный ему в спину.

Потом занялась Мгави.

Тот успел свернуться в позу зародыша и неотрывно смотрел в одну точку на потолке.

— Да, негр, досталось тебе, — проговорила колдунья. — У этих русских, похоже, не только перестройка. У них ещё и свой ку-клукс-клан… — Она жутковато, с ненавистью, усмехнулась. — Ну да ничего. Мы тебя поправим, негр, ой как поправим. Ты ещё будешь есть мясо с костей своих врагов. Это я, Чёрная Мамба, тебе говорю, и я не я буду, если Сила не вернётся к тебе и…

Она хотела говорить ещё, настраивая на нужный лад его и себя, но споткнулась на полуслове. Мамбу накрыло знакомое и очень гадкое ощущение. Всё как будто померкло, в мире разом поубавилось красок, а прямо в голове сперва зашептал, а потом прямо-таки заревел повелительный голос: «Убей его! Убей! Убей ни на что не годного Пса. Вытащи у него из ноги берцовую кость и забери Флейту. Куда принести, я скажу потом. А сейчас убей его, убей!..»

Мамба почувствовала себя куклой-марионеткой, подвешенной на очень прочных, хотя и невидимых струнах. Где они брали начало, рассмотреть она не могла, а вот заканчивались в сердце, в лёгких, в печени, в селезёнке. Они отнимали свободу действий и желаний, оставляя только одну мысль, бежавшую по кругу: делай, что велят…

Иногда Мамба повиновалась. Всякий раз, как позже оказывалось, — к своей выгоде. Но не сейчас. Не сейчас!

«Да пошёл ты!» — разъярилась Мамба. Закрыла глаза и перековала свой гнев в ножницы по металлу. Огромные тяжёлые ножницы, способные рассечь даже канаты великого моста в Сан-Франциско[162]. С длинными массивными ручками, могучими закалёнными лезвиями и чудовищной возвратной пружиной. Раз! — и за ножницы взялись исполинские ладони. Два! — и перекусанные струны досадливо зазвенели. Три! — и Мамба с облегчением перевела дух.

«Ну что, ублюдок обезьяны? Я тебе покажу кукольный театр…»

Выругалась про себя и с шипением выдохнула, успокаивая взбесившийся пульс. Всё, выбор сделан, с этими тварями надо кончать. Настало время разорвать поводок.

Однако перво-наперво нужно было вылечить Мгави…

Её муж Абрам любовался картиной «На свободу с чистой совестью». Там был восход, голуби и бескрайнее поле цветущих маков.

— Распаковывай баул, — мрачно велела Мамба.

Помимо прочих необходимых вещей, в бауле сохранялся особый набор наподобие заготовки для национальной подливы. Яркая коробочка содержала абсолютно фабричного вида пакетики, не вызывавшие беспокойства у служебных собак, натасканных на наркотики. Картинка на обложке изображала толстую жизнерадостную негритянку с поварёшкой в руке, у аппетитно дымящегося котла. В облаке пара красовалась броская надпись: «Гонго-Бонго». Название звучало почти пародийно, почти как «мумба-юмба» или «ням-ням» в качестве названия дикарского племени. Что ж, продолжайте недооценивать то, чего не в силах понять!.. Ингредиенты, запечатанные в бумагу, пластик и фольгу, не имели ничего общего с корицей и лемонграссом, равно как с белым, красным, чёрным, зелёным и даже розовым перцами из соответствующего списка на трёх языках. Из чего в действительности состоял Гонго-Бонго, людям со стороны лучше было вовсе не знать. Пусть считают его соусом, которым дикари собирались приправлять безвкусную для них европейскую пищу. Меньше знаешь — крепче спишь…

Взяв два пакетика, Мамба вооружилась чёрным, ещё её бабке принадлежавшим чугунком пойке и двинулась на кухню.

Там у газовой плиты стояла сухонькая старушка, грустно смотревшая, как в курином бульончике постепенно распухали зёрнышки риса.

— Спаси и сохрани, — перекрестилась она при виде надвигавшейся Мамбы.

Однако, поняв, что та не призрак и к тому же свободно говорит по-русски, радушно показала, как здесь зажигают газ и из какого крана лучше течёт вода.

Минут через пять они уже разговаривали словно две добрые соседки на кухне коммунальной квартиры. Утирая глаза уголочком платка, старушка рассказывала, как приехала к единственному сынку, привезла ему копчёной колбаски… А сыночек: «Спасибо, мама, только ты мне её сперва в кашицу растолки, поскольку жевать стало нечем». — «Как же нечем, сынок, неужто у вас тут санчасти совсем нету?» — «Есть, мама, как же не быть. Есть санчасть и в ней докторша — Фрау Абажур. К которой приходишь с зубами, а выходишь с пустой челюстью». Вот такая, дочка, история получается. У тебя у самой-то здесь кто? Муж, сын или, может, брат? А, племяш… Ты уж прости, тоже чёрненький? Ну да… Этим иродам судейским всё одно, будь ты белый, чёрный, жёлтый или вовсе в полосочку. И тоже небось зубы повыдергали?..

Мамба внимательно слушала и сочувственно кивала, в определённой, очень сложной последовательности размешивая содержимое пакетиков. Когда на поверхности появились первые пузырьки, по кухне начал распространяться весьма специфический запах.

В полном смысле смрадом его нельзя было назвать. Пожалуй, он не был даже особенно неприятен. Но те, кого он касался, вдруг понимали, что воспринимают его как бы не одним только обонянием. От этого запаха вдоль позвоночника необъяснимо прокатывался холодок, руки покрывала гусиная кожа, на теле вставали дыбом все волоски, а по тёмным задворкам сознания начинали шевелиться неизъяснимые тени.

Возможно, именно так пахнул первобытный бульон, в котором под ударами молний соединялись аминокислоты, методом проб и ошибок выплетая божественную двойную спираль…

— Да ты никак супчик варишь? — заглянула в пойке старушка. Охнула и истово перекрестила Мамбу. — Господь с тобой, доченька! Вот, возьми ещё своему кашки… Моему-то всё одно много, он теперь по ложечке, по две, нутро больше не принимает…

С горкой положила на тарелку рассыпчатой, словно поминальная кутья, каши, покрутила носом, словно собираясь чихнуть… Завернула кастрюльку в полотенце и ушла в коридор.

— Спасибо, — несколько запоздало, уже в спину, сказала ей Мамба и, не прерывая замысловатой последовательности движений, тоже принюхалась к пару, поднимавшемуся из пойке.

Гонго-Бонго был совсем ещё слаб. Ему предстояло томиться и томиться под крышкой. Да и то на этом ублюдочном газу может полной силы и не достичь. А начнёшь разводить костёр, живые угли готовить, — чего доброго, не так поймут…