Олег Ростислав - Закон Дарвина Страница 73

Окраина Ставрополя. Российская Конфедерация Независимых Народов

А я молодец, блин!

Я кончил свою тоску!

А ведь уже думал,

Что развалился в хлам!

Как пьяный казак, блин —

Шашкою на скаку!

Как пьяный казак, блин —

С маху и пополам!

Начало ноября выдалось теплым, солнечным и ясным. Трудно было поверить, глядя в почти летнее небо, что где-то северней уже идет снег, уже началась и вступила в свои полные права настоящая зима. Да и, если подумать, кому какое дело до тех мест теперь? Уже поговаривали открыто, что принято решение образовать на землях Донского и Кубанского казачьих войск Юго-Казацкую Республику, давно мечтавшуюся кое-кому «Казакию»; идея, казавшаяся еще недавно навечно похороненой, начала обретать плоть. И значит, все места северней всяко скоро окажутся заграницей… Да и черт с ними, что там хорошего?! Русские одни живут, а русские – не казаки… ясное дело…

…В старых казармах внутренних войск на городской окраине шла большая гулянка. Повод был – завтра со всего юга провожали на службу шесть тысяч казаков, первый здешний настоящий набор в «ооновскую дивизию» «Генерал Краснов», формировавшуюся в Воронеже. У казаков на военную службу принято провожать с песнями, шумно, весело – обычай сохранялся даже во времена самой кондовой советской власти. А уж сейчас, казалось бы, прямой повод гульнуть вовсю…

Только не пелось казакам. Не радовала новая форма, не радовали радужные пачки европодъемных, и даже водка не пьянила. Огромное, многотысячное сборище больше походило на какие-то дикие поминки, причем поминки тоже не казачьи – молчаливые, мрачные. Ходили смутные, но очень настойчивые слухи, что первой «войной» казачьей дивизии будет подавление бунта «в России». В той самой, которая уже – почти заграница.

Верить в это не хотелось. Казалось бы, ну и что, даже если так? А вот поди ж ты…

Ходили и другие слухи. Что набранные там, на севере, казаки перешли на сторону повстанцев. Конечно, они вроде и не совсем настоящие казаки, не природные… Но что же это, в своих стрелять?!

…За одним из столов, занятых кубанцами, сидели не только казаки. Вопреки обычаю чужих на такие гулянки не звать были за столами и двое больше чем «чужих», офицеры из штаба казачьей ооновской дивизии, французский капитан де Приво и шведский лейтенант Орама. Их позвали потому, что обоих казаки уважали – за честность, за храбрость, за воинское умение, за то, что не чванились «цивилизованностью», что хорошо знали русский язык. Рядом с ними сидели двое атаманов – слева и справа.

– Плохо пьют, – сказал Орама французу де Приво по-английски. – Молча пьют. Когда русские молча пьют… – Он не договорил.

Француз кивнул, спокойно и внимательно поглядывая по сторонам. Его сосед-атаман хмыкнул и на том же языке спросил:

– А о чем нам говорить? Вот разве что спеть… – и повысил голос, переходя на родной язык: – Казаки, кто споет?! – а потом снова вернулся к английскому, спросил у Орамы: – А вот язык как нам теперь называть? России нет, язык тоже переименуем? Ты нас назвал русскими, а мы – кто? Кто мы теперь?

Швед промолчал. Он не нашел слов для ответа и обрадовался тому, что двадцатилетний Славка, сын атамана, говорившего со шведом, парнишка, который первым записался в дивизию, вдруг грохнул по столу кулаком – крепким, мужским, наработанным до каменой твердости и тяжести еще в школе на летних полях, и, глядя в покрытую пластиком поверхность бывшего школьного стола, неожиданно высоко и чисто затянул – так, что все разом примолкли, даже те, кто успел хватануть водки и натащенного отовсюду самогону сверх меры:

Не для меня-а-а-а-а…Прыйдет вясна-а-а-а…За стол родня вся соберется…«Христос воскрес!» – из уст польется…То будут петь не для меня…

И сразу с нескольких мест поддержали – как будто не было последнего века:

 «Христос воскрес!» – из уст польется!То будут петь не для меня!

Де Приво прищурил глаза. Его охватило странное чувство. Пели – отчаянно, крича даже, но в то же время странно слаженно – молодые парни и мужики. Песня, словно круги на воде, расходилась в стороны от их стола – дальше, дальше, дальше, рождая невиданный, жуткий хор. Откуда это? Ну да, они называются казаки. Но кто из них эту песню – старую казачью, де Приво это знал еще на своей родине – хоть раз пел в обычные дни?

 А для меня-а-а-а-а…Ку-сок свинца-а-а-а…Он в тело – ой —в тело белоеВопье-о-о-отся…

Песня продолжала катиться, переливаться и греметь, хотя заведший ее Славка уже не пел сам – к нему между столами пробрался кто-то из приятелей и что-то прошептал на ухо – что-то, отчего Славка сперва отшатнулся, неверяще смерил взглядом кивнувшего парня рядом, а потом вскочил и тоже между столами запетлял прочь, к выезду. На него никто не обратил особого внимания, мало ли что… Но кто-то первым замолк, когда парень вернулся.

Замолк первым. И, как только что шла кругами песня, пошло кругами молчание. Оно двигалось вместе с медленно идущим обратно к своему месту Славкой. Казаки замолкали один за другим, и так же один за другим приподнимались, а потом садились обратно.

На руках Славка нес тело девушки. Неловко нес – растрепанные, спутанные русые волосы тяжело мотались в такт покачиванию запрокинутой головы, покачивались длинные стройные ноги – туфля только на одной. Сперва могло показаться, что на девушке красная блузка… но потом становилось видно, что блузка – белая, а красное – кровь из нескольких ножевых ран.

Там, где проходил Славка, подсаживалось за столы, придавив людей, тяжелое молчание. Молчали все. Даже ветер – неожиданно ставший холодным, почти зимним уже – примолк в черешнях…

…Она спешила сюда – провожать своего жениха. Лена дружила со Славкой с первого класса, так редко бывает сейчас. Она очень спешила, иначе не села бы в машину к зверям, считающим, что красивые ноги, веселая улыбка и облако золотистых волос – признаки шлюхи.

Звери умели улыбаться и даже говорить по-человечески. Но они оставались зверями. Зверями, которым по чьему-то злому умыслу позволили жить среди людей и которые расценили это как людские трусость и слабость.

Изнасиловать ее не смогли – она отбивалась слишком отчаянно. Тогда просто ударили ножом – раз, другой, третий – и выбросили около автобусной остановки. Потому что шлюха, она и есть шлюха, не больше. Тем более – русская шлюха, которая почему-то не хочет «дать» Господам.

Выбросили и поехали дальше…

…Славка положил тело девушки на стол – придержав его одной рукой, сильной рукой, а другой – сметая прочь водку, самогон, закуски… Постоял молча, сосредоточенно глядя в лицо Лены. Потом протянул к людям окровавленные руки и спросил – тихо, но услышали все: