Олег Кожевников - Лёд и пламя Страница 74

Минут через пять этого священнодействия, появился лейтенант Семёнов в сопровождении ещё трёх бойцов. Увидев меня, он спрыгнул в наш окоп, и я вблизи увидел его лицо. Мужик был явно не в себе, физиономия вся красная, глаза лихорадочно блестят, ноздри раздулись от возбуждения. Даже ничего не спрашивая, он громко, слегка заикаясь, произнёс:

— Черкасов, кажется, свершилось! Финны, видно, сдулись! Они панически бегут со своих позиций. Мои ребята их преследуют. Нужно не дать возможности им закрепиться. Уже сегодня мы можем выйти к основным укреплениям «линии Маннергейма». Давай, вводи свою роту в прорыв. Да поспеши, а то не успеешь угнаться за моими ребятами. Все лавры достанутся моей роте. Ведь это мы первыми выйдем, из этого чёртова предполья. Ну ладно, старлей, я тебя предупредил, а теперь побегу догонять мои штурмовые группы. До встречи у стен укрепрайона!

Сказав это, Семёнов выпрыгнул из окопа. Встав в полный рост, он, напоследок, прокричал:

— Ура! Мы ломим, гнутся финны!

И, вприпрыжку, утопая по колено в снегу, побежал вслед, за всё больше удаляющимся звукам перестрелки.

— У-у-у, как молодой жеребец вслед за кобылой, — подумал я. Действительно, что ли, послать связного за ротой? А то можно и не успеть к раздаче сладких пирожков.

Но тут в моей голове будто прогремел приказ:

— Стоять! Ты что это задумал, парень? Давно кровавыми слезами не умывался? Ты куда это, поперёд батьки в пекло? Прежде, чем что-то делать, осмотрись, обнюхай все – салага.

Это был приказ моего подсознания. Опыт моего деда в действии. Внутри меня происходила страшная борьба между страстным желанием славы, боязнью упустить из своих рук, так тяжело доставшуюся моей роте, вполне заслуженную победу, и звериной осторожностью, смешанной с привычным чувством недоверчивости моего деда к всякого рода незапланированным действиям. Последнюю точку в этой внутренней борьбе поставили воспоминания о днях, проведённых в Эскадроне. Наш преподаватель по тактике постоянно твердил:

— Ни в коем случае не спешите предпринимать какие-либо спонтанные действия, если даже победа кажется очевидной. Нужно обязательно сначала всё разведать, убедиться в том, что вас не заманивают в ловушку и лишь потом, дёргаться.

Я решил поступать так, как нас учили в Эскадроне. Сначала всё разведать, а уже потом подымать роту. Чёрт с ней, со славой и лаврами победителя, я здесь не за этим. Главное – это так надавать финнам по сусалам, чтобы они заткнулись и больше никогда не гавкали в сторону России. Но, на всякий случай, я отослал Иванова в расположение роты с приказом – быть готовым по сигналу красной ракетой идти на помощь третьей роте. Определив все эти моменты для себя, я, после ухода Иванова, дал команду оставшимся бойцам. Персонально Шерхану поручил вытащить из «Максима» затвор и положить его к себе в мешок. Такой аппарат жалко было приводить в негодность. Я хотел после нашего рейда перетащить пулемёт в расположение наших войск.

Выбравшись из окопа, мы сразу же направились в сторону активно наступающей третьей роты. Только мы оказались хитрее, чем Семёнов, не побежали пешком, проваливаясь в снег, а надели трофейные лыжи. Этой амуницией все финны были обеспечены на 100 процентов. Лыжи обычно всегда лежали на окопах, по этому признаку мы в наших рейдах и определяли, где засел финн. Практически всегда, недалеко от лыж находился их владелец.

Порядок движения теперь у нас был несколько иной. Первым двигался сапёр, затем Шерхан, я замыкал нашу цепочку. Движение вне окопов представляло очень большую опасность, где угодно могли быть мины. Поэтому всегда в таких случаях впереди шли сапёры, а потому движение наше было медленным и, скажем так, вдумчивым.

В таком темпе мы одолели метров четыреста. Вдруг, невдалеке прогремел ружейный выстрел, и впереди идущий сапёр упал. Вслед за ним повалились в снег и остальные. У всех нас уже в крови было постоянное ожидание выстрела снайпера. Поэтому, руководствуясь, скорее всего, мгновенными командами спинного мозга, мы как стая пернатых, разлетелись, и через секунду уже сидели под защитой стволов деревьев. Укрывшись за толстой берёзой, я оглядел окружающую местность. Подозрительными мне показались два места, метрах в двухстах от нас. Крикнув Шерхану, чтобы он открывал огонь по левому завалу, я выпустил целиком весь магазин автомата по правой куче нагроможденных друг на друга, срубленных деревьев.

Я понимал, конечно, что для автоматной очереди это очень далёкое расстояние, но надеялся, что роем пуль можно будет спугнуть снайпера, и он себя обозначит, тогда станет ясен его сектор обстрела. Затем нужно будет постараться подобраться к нему как можно ближе. А это уже совсем другой разговор, и всё будет зависеть только от дальности броска гранаты. Я бросал гранаты довольно прилично, а Шерхан был, вообще, чемпион нашей роты.

Заменив рожок, я опять высунулся из-за ствола, чтобы опорожнить его, в сторону так не понравившегося мне завала. Но вдруг почувствовал обжигающий удар в многострадальную мою, левую сторону головы. Как и в прошлый раз, когда я попал под обстрел снайпера, вся левая сторона моего маскхалата оказалась забрызгана кровью. Но в отличие от прошлого раза – я не потерял сознание. Наоборот, мыслительные процессы в моей голове понеслись с удвоенной силой, слух улучшился, а зрение обрело невероятную резкость. Наверное, организм бросил в дело все скрытые в нём резервы, цель которых была одна – выжить.

Ощутив резкую боль, я моментально отшатнулся под прикрытие ствола, но даже при таком резком движении не потерял связь с окружающим миром. Поэтому, в момент ухода с траектории летящих в меня пуль, я услышал два винтовочных выстрела совсем недалеко от себя. Чтобы унять боль и остановить сочащуюся кровь, я присел, схватил охапку чистого снега и приложил к раненому месту. Только минуты через две, я смог выглянуть из-за дерева. То, что я увидел, сразу привело меня в чувство. Я сразу забыл о боли, о сочащейся из раны крови и прочих неприятных ощущениях.

На расстояния метров ста пятидесяти увидел несколько фигур в маскхалатах. Они неумолимо двигались, подступая всё ближе и ближе. При этом непрерывно стреляя из автоматов и винтовок. Они шли, чтобы убить меня. Обострённым зрением я всё замечал в малейших деталях. Что больше всего меня поразило в их виде – это белые маски. У одного финна в руках был ручной пулемёт. Всё это промелькнуло у меня перед глазами за долю секунды. Чисто механически, подчиняясь заложенным в меня инстинктам, я поднял автомат и короткими очередями открыл огонь по быстро приближающимся фигурам. Медлить было нельзя, финны были на лыжах и двигались очень быстро. Огонь Шерхана, который длинными очередями долбил по приближающимся лыжникам, был малоэффективен. Асаенов был ещё тот стрелок – попадал в мишень только метров с тридцати. Более эффективен был Якут – он уже подстрелил двух финнов. Но скорострельность винтовки была очень маленькая, и он, максимум, что мог бы успеть до гранатных бросков финнов – это сделать ещё пару прицельных выстрелов.