Дмитрий Матяш - Изоляция Страница 76

Как у волка.

Автоматчик рванул прочь из пункта, но вместо него тут же, будто по волшебству, образовался другой «дог». Покрупнее, и глаза горят, что у дикой кошки. Лицо его показалось мне знакомым. Чертов тягач-изменник, подавшийся внаем. Сверчок, по прозвищу. Еще та гнида, и пистолет уже в руке. Впрочем, его наступательный акт закончился сразу же — армейский штык-нож, прилетевший с противоположной стороны командного пункта, встрял чуть ниже кадыка.

Я оглянулся. Спасибо, Рафат.

Не знаю, что там случилось у Трофимова, но я был рад его видеть снова. Уж думал, затоптали. Влетев в командный пункт в обрывках своей черной одежды, он, с одной стороны, вселял оптимизм (раз не прикончили, значит, есть надежда), с другой — его лицо, едва различимое в бликах тревожной лампы, предвещало куда более крупные неприятности. За ним никто не бежал, но я увидел знакомый «флакон», катящийся по земле. Задрали уже. Откуда они у них?! Да еще и с собой? На тюремке у Каталова одолжили, что ль?

Он не успел крикнуть, но это было понятно: «заря». Глохнуть я уже привык, а вот оставаться слепым — нет. Все, что я успел, так это подхватить с линолеума свой нож, он был ближе, чем автомат. Пребывая в белом тумане, я махал им, делал выпады как заправский шпажист, кричал как сумасшедший — все слова, какие только знал (я ведь почти не слышал, что кричу), — но все это лишь несколько мгновений. Удар в лицо был сокрушительной силы. Наверное, куском бетона или чем-то очень похожим. Скорее всего, им бросили. Я потерял равновесие, на белом полотне заискрили бенгальские огни, кто-то свалил на пол, руку выкрутили. Я звал Трофима, но не уверен, что он мог меня слышать сквозь этот свист в ушах.

Затем били ногами. Влажный от крови бок содрогался от каждого удара. Голову в этот раз уберечь не удалось, удары тяжелых берцев совершили в мозгу переворот. Совершив пару заранее обреченных на провал попыток подняться, окончательно утратил ориентацию в пространстве. Туман перед глазами понемногу рассеивался, но я мало что видел. Чувство гравитации покинуло меня, и я будто бы пытался оттолкнуться от потолка. Все происходило словно с кем-то другим, чьими глазами я мог смотреть на белый мир.

Я терял связь с реальностью. Боль скопилась в один пылающий комок и растворила меня в себе.

Я ожидал, когда наступит момент тишины. Когда пуля влетит мне в голову и погасит там свет. Хотя понимал — они не застрелили меня сразу только для того, чтобы было на ком вымещать зло. Мне знакомо это чувство. Пуля — слишком мягкая смерть для тех, кто дерзнул выступить против «догов». Тем более против двадцати «догов» самого Кули — бескрышного и западлянского гопника, когда-то промышлявшего вытряхиванием мелочи из карманов школоты.

Сраный гангста, блин.

Я выполнил твое поручение, десантник Евгений. Сделал все, что мог. Наверное, где-то совершил промашку, где-то оказался слабее, чем ты предполагал, но я тебя не подвел. Видишь ведь.

Не подвел…

Совсем неожиданно меня оставили. Наверное, решили, что я готов. Или на потом отложили, понимая, что никуда не денусь. Захлебываясь кровью, я перевернулся на бок. В бреду думал об Ольге. Что она предпримет, поняв, что операция провалилась? «Доги» теперь могут не покинуть расположения, они останутся здесь и будут ждать, пока у девушки сдадут нервы. Или истощится от голода. Тогда сама пойдет к ним с поднятыми руками. Или предпримет тщетную попытку выкатить самолет. И что они уж сделают с ней в этот раз…

Мне показалось, будто я слышу ее голос. Крики. Издали, как принесенные ветром с другого края села. Застрекотал автомат. Издали, оттуда же. Это ее автомат огрызается, бесспорно. Она покинула ангар, шум самолета стал громче. Я даже слышал, что именно она кричала все время. Всего лишь одно слово: «Глеб!»

Она звала меня. «Калаш» захлебнулся, сквозь стук отбойного молота в голове я слышал лишь возню, короткие рычания «догов», ее безысходный вопль.

— Олька…

Опираясь на стол с пультами, я поднялся на ставшие деревянными, выстроганными косоруким неумехой ноги. Сплюнул тягучий ком. В глупой надежде пошарил рукой по столу. Как и ожидалось, ничего подходящего там никто для меня не оставил.

— Глеб! — заметно ближе, четче.

Ток из потайных резервуаров, что где-то приначены в организме человека, поступил в мышцы. Подпитанный, как мне тогда казалось, энергией шарахнувшей молнии, я со всей возможной прытью рванул к ангару. Да, пожалуй, верньер отчаянности в этот миг у меня просто сломался на максимальной отметке. Потому что бросился я туда даже не с ножом, как Трофимов. Со мной были только голые руки.

Я уже увидел ее за спинами «догов», они схватили ее. Но кто-то дернул меня сзади за ворот и швырнул в сторону. Кажется, раздражительно процедив при этом сквозь зубы: «Да заляг ты, дубина!» Удержаться на ногах мне не хватило и всех извлеченных из потайных чакр сил. Оглянуться бы, кто там такой, увидеть, да куда там. Боль в боку не позволяла лишний раз и подбородком повести. Я рухнул на пол сорвавшейся с крюка свиной тушей.

Странно, а ведь собирался сворачивать шеи как минимум десятку «догов».

Лежа в ворохе бумаг, сплевывая кровь с языка, я слышал шум турбин, топот тяжелых армейских ботинок, ощущал, как дрожит под ними пол. Затем снова грянули ненавистные выстрелы. Крики… да что там происходит? В Трофимова вселился демон? Его не берут пули? Он — бессмертен? И кто меня обозвал «дубиной»?

А спустя всего пару секунд в бункере стало тихо. Относительно, конечно. Кто-то громко харкнул, кто-то матернулся незнакомым голосом, кто-то доложил кому-то о завершении зачистки. Вроде бы по-армейски доложил, отмороженные «полудоги» таким языком явно не пользуются. Кто-то кого-то еще пинал, правда, без особого азарта.

Но главное случилось вот сейчас.

— Глеб… — возле меня присела она.

Я распознал бы ее голос из тысячи. Ее рука легла на мою окровавленную лысую башку, скользнула к щеке, дрожащие пальцы нащупали пульс под нижней челюстью.

— Глеб, ты слышишь меня? С тобой все в порядке?

Счастье. Вот оно в чем счастье — знать, что девушка, которая для тебя вдруг стала ценней собственной жизни, просто жива. Просто есть. Возле тебя. Не важно, убьют ли нас позже и кто там еще посторонний хозяйничает в бункере. Важно, что у нас появилась еще минута. Значит, я ей точно об этом скажу, хоть язык мой и отвык говорить подобные вещи. Выйдет, что у моей жизни таки есть шанс побаловать себя хеппи-эндом, хоть и кратковременным.

— Да все нормально с ним, специально дохлым прикидывается, — сказали за спиной с язвинкой в голосе. — Чмокни его, увидишь как оживет.

— Трофим… — с трудом расклеив слипшиеся губы, — я тебе говорил, что ты похож на злую фею?

— Только один раз. Вставай, разлегся тут. У нас полно дел.

Он помог мне подняться. Ольга ринулась ко мне, едва я эволюционировал из стадии пресмыкающегося в стадию вертикально стоячего хомо сапиенса. Я заключил ее в объятия, ощутил тепло ее тела, ее чистый запах, к которому прочно приплелся запах авиационного керосина, ощутил слезы на ее щеках, ее влажные, соленые от крови губы…

— Ты жива… — проговорил я.

— Как ты? — Она запустила руку под бушлат, почувствовала липкую вязкость на пальцах.

— Ерунда, — солгал я. — Пчела ужалила.

Оля приподняла надорванный край свитера. Я зашипел сквозь зубы, когда она прикоснулась к краю раны.

— Ты ранен. Господи, ты весь в крови.

— Я все прекрасно понимаю, но… — бесцеремонно встрял между нами старлей. — Будет у вас еще время. Нашей цели никто не отменял.

Он отстранил Олю от меня, направил ее в сторону ангара.

— Давайте выполним то, ради чего мы сюда пришли. Я ему помогу, — объяснил девушке. Он присел возле трупа одного из своих бывших «коллег», достав нож, начал править ткань.

— Кто эти люди? — спросил я, видя мечущихся по бункеру бойцов. — Твои, с «конфетки»?

— Нет. Генеральские «сыновья», — ответил Серега, и только сейчас я заметил, что у него была расшиблена правая часть лица, глаз заплыл синей гематомой. — Они с нами.

Я в непонятке смотрел на груды трупов в коридоре: и тех, кого мы со старлеем уделали, и тех, кого нам явно помогли уделать посторонние. Откуда тут «сыновья»? Что они здесь делают, ведь они никогда не покидают бастион?

— Призрак, — объяснил Трофимов, видимо прочтя по глазам мои вопросы. В его руках появились два длинных куска ткани, похожие на разделанный рукав. — Подними. — Я закатал окровавленный край свитера, и старлей перемотал мне поясную часть, туго затянув узел на ране. — Пока хватит. До города доберемся, зашьют.

— Рафат… — Я поискал глазами молодого «договца». Нашел сразу, из темноты поблескивали лишь его безжизненные глаза. — Бакун?..

Трофимов не ответил. Сглотнул тяжело, сжал до скрежета челюсти, найдя точку для глаз на уровне плинтуса. Похлопал меня по плечу, мол, поймешь, не дурак. И пошел в ангар.