Апокалипсис на Церере - Виталий Сергеевич Останин Страница 76

Он дождался, пока я займу позицию, и аккуратно заглянул в провал. Тут же отдернул голову.

– Есть движение. Тела не вижу, но кого-то крепко обломками лестницы привалило. Шевелится. Гранаты ни у кого нет?

Прежде, чем кто-то из нас успел ответить, из пролома вылетел кусок лестничного марша и, пролетев метров десять, ударил в стену за Гринем. Я машинально прикинул массу обломка – четыре ступеньки из керамики, да еще с кусками металла, торчащими, как шипы, – и содрогнулся. С полтора центнера будет. Попади такой в кого из нас, от стены было бы нечего отскребать.

Вслед за ним в коридоре как-то вдруг оказался человек, которого до этого я видел только на камерах дронов. Венерианец с руками как у гориллы и гипертрофированной грудной клеткой. А я-то думал, что при здешней силе тяжести он ползать, а не летать должен!

Одно только то, что венерианец выжил после магического взрыва, устроенного Гринем, говорило, что он много опаснее колдунов. Да и то, как он двигался – будто персонально для него силу тяжести на станции отключили, – сообщало о том же. Когда же с его рук слетели три полупрозрачных диска, размером с голову каждый, и устремились ко мне, Стефу и Гриню, стало понятно, что он еще и колдовать умеет.

Страж увернулся от брошенного противником снаряда изящно, будто выполняя фигуру в танце. Нехристь тоже избежал удара, прыгнув в сторону. Я же просто оттолкнулся плечом от стены и упал, стараясь руками смягчить падение. Вышло не очень удачно: нога взорвалась болью, огненный стержень в плече воткнулся еще глубже, а легкие пропустили очередной вдох и, казалось, дотронулись до сломанных ребер. Но как минимум магический диск не развалил меня на двое, а всего лишь врезался в стену и исчез. Уже победа.

Пытаясь игнорировать многочисленные сообщения организма о том, что он отказывается работать в таких условиях, я навел винтовку в сторону противника и, не целясь, выпустил длинную очередь. Попал не попал – бог весть, времени присматриваться совсем не было. С таким врагом оставаться на месте было слишком опасно. Сжав челюсти до треска эмали, дважды перекатился, поймал силуэт венерианца и еще раз выстрелил.

Тот вытянул руку в мою сторону, пять игл ударились о прозрачный магический щит и отскочили. А мутант даже не посмотрел на меня. Все свое внимание он сосредоточил на граничнике, считая его, видимо, самым опасным противником. Сразу после моей последней очереди, будто получив сигнал, он налетел на него, связывая в каком-то гибриде боя на ближней и средней дистанции.

Кроме того, что он был колдуном, что стало понятно после тех прозрачных дисков, венерианец еще и дрался неплохо. Не лучше Стефа, но очень неплохо. Но по-настоящему опасным его делали не навыки рукопашного боя, не магия, а умение комбинировать оба навыка в одну непривычную, но весьма эффективную тактику боя.

Длинные его руки то наносили удары, от которых Стеф едва успевал уворачиваться, то метали снаряды из уплотненного воздуха. Он прыгал из стороны в сторону, подскакивал в воздух, игнорируя притяжение – можно сказать, летал. Резко менял векторы атаки – инерция, похоже, тоже находилась с ним в сговоре. А еще он умудрялся защищаться от редких выстрелов стража магическим щитом, тем же самым, которым закрылся и от моих игл.

Если взять колдунов корпораций, чьи силы Астерот разделил на три составляющих: разрушение, защита и проклятья, и совместить их в одном человеке, то как раз получился бы наш последний противник.

Гринь замер в нескольких метрах от сражающихся. Он держал лук натянутым, наконечник его последней стрелы светился крошечным солнцем, но стрелять нехристь не рисковал. Слишком быстро двигались противники.

Я тоже водил стволом, дожидаясь удачного момента. Защита у венерианца, конечно, имелась, но и ее можно было просадить – вспомнить хотя бы, как действовал Гринь при столкновении с троицей колдунов. Нужно лишь обеспечить достаточную плотность огня, длинной очередью выбить магический щит, а стрела Гриня закончит дело. Правда, начав стрельбу, я мог зацепить подопечного, так что приходилось ждать.

Схватка между Стефом и венерианцем все больше смещалась в сторону ближнего боя. И шла на очень высокой скорости. Прошло каких-то двадцать секунд, а лицо граничника уже усеивали крошечные капельки пота. Он выкладывался на полную, без отдачи, сжигая все ресурсы своего организма. Импульс ему был недоступен, но оставались генетические изменения, улучшающие скорость реакции и выносливость, имелись также наниты, способные быстро сращивать микроразрывы в мышечной ткани.

Его противник, напротив, утомленным не выглядел. Широкая грудь вздымалась ритмично, как кузнечные мехи, лицо – вполне человеческое, только несколько удлиненное – было бесстрастно. Лишь раздувающиеся ноздри свидетельствовали о напряжении. Кожа в тех местах, где ее не скрывал облегающий комбинезон, была совершенно сухой. При этом было похоже, что он сражался не в полную силу.

Блоки, удары, короткие очереди, уходящие в никуда, треск крошащихся пластиковых панелей стен, в которые вонзались магические снаряды венерианца, мерцание его щита, когда выстрелы граничника все же попадали в цель. Сближения, разрыв дистанции, толчки, перекаты – если бы сердце мое не сжималось от беспокойства за подопечного, схватка выглядела бы прекрасным танцем. Смертельно опасным, где каждый пропущенный удар может закончиться гибелью.

Я никак не мог помочь Стефу. Все мое существо требовало вскочить, игнорировать боль от ран и броситься в драку. Если не навредить венерианцу, то хотя бы отвлечь его, дать воспитаннику шанс пробиться сквозь его защиту. Но я сдерживался, понимая, что любое мое действие, будь я даже способен сражаться, только помешало бы стражу.

И тогда я сосредоточился на наблюдении. В приказном порядке велел всем эмоциям заткнуться и с почти полностью вернувшимся хладнокровием наставителя принялся изучать противника. Каждое его движение, каждый вздох, сокращение мышц и, конечно, применяемую им магию. Если возлюбить ближнего своего значит принять его как самого себя, то для победы над противником следовало буквально стать им.

Он быстрый, но почему? Если он вырос при силе тяжести, составляющей в лучшем случае половину привычной землянину и поддерживаемой на станции Церера, то его должно буквально прижимать к полу. Он, однако, порхает как бабочка и ничуть не тяготится. При этом само строение его тела, эта нездоровая вытянутость, гипертрофированная грудная клетка и длинные передние конечности свидетельствуют о жизни в условиях, близких к невесомости.

Хотя стоп! Если он житель венерианской космической станции, значит, у него и ноги должны быть длинными. А они как у земной гориллы – короткие и кривые, да еще ступни как кисти. Так не должно быть! Отсутствие привычной гравитации должно приводить к образованию хрящевой ткани между суставами. Всеми суставами, а не только рук