Олег Кожевников - Лёд и пламя Страница 76

Такая позиционная перестрелка не могла продолжаться вечно. Тем более, Якут периодически вскрикивал:

— Ага, шайтан! Писец котёнку!

Что означало его крайнее удовольствие от удачно произведённого выстрела. Значит, он в очередной раз из своей винтовки попал какому-нибудь финну точно в глаз. Противник начал заметно нервничать и несколько раз пытался, выбравшись из-за стволов деревьев, бросится на нас в атаку. Но, нарвавшись на мой кинжальный пулемётный огонь, опять расползался по укрытиям.

Окончательной точкой в этом затянувшемся противостоянии послужила перестрелка, начавшаяся в тылу у финнов. Те дрогнули и начали отходить, и чем дальше от нас, тем это движение убыстрялось. Это не значило, что финны в панике побежали, это было планомерное, весьма профессионально проведённое отступление.

Минут через пять после того, как я прекратил стрелять, и мы стояли, перекуривали после только что оконченной встряски, появился комвзвода-1 Курочкин. Он доложил, что после моего сигнала красной ракетой все наши боевые группы выступили на помощь третьей роте. После прибытия Иванова с моим приказом, все успели подготовиться и занять позиции перед броском. В тыл наступающих на нас финнов как раз ударили бойцы из взвода Курочкина. В ответ на его доклад, я спросил:

— Слушай, Ряба, а все помнят о моём приказе, ни в коем случае не поддаваться азарту преследования и по сигналу зелёной ракетой немедленно возвращаться на исходные позиции?

— Да, этот приказ, наверное, сидит у каждого в мозжечке. Вы же, товарищ старший лейтенант, при выходе на задание каждый раз его талдычите. Любой дебил его запомнит.

Ряба хохотнул и продолжил:

— К тому же, в расположении роты каждого ждёт полный котелок всякой вкуснятины и тёплая постелька. Ну как тут не подчиниться такому приказу!

Удовлетворённый этим ответом, я достал ракетницу и зарядил её зелёной ракетой. Потом стал с напряжением прислушиваться, стараясь понять, как развивается бой. Несмотря на результаты этого боя и на то, сумеем ли мы вытащить третью роту из котла, я был намерен, как только начнёт темнеть, дать сигнал на отступление. Ведь коварные финны могут, и не насытится кровью одной только третьей роты. Ждать оставалось недолго, максимум, через полчаса должны были наступить сумерки.

Темноты ждать не пришлось, вскоре из глубины леса начали выходить красноармейцы третьей роты. Вид у них был удручённый, и их было совсем мало. Перекинувшись несколькими словами с сержантом из третьей роты, я поднял ракетницу и выстрелил зелёной ракетой. Потом дал команду своим бойцам и находящемуся с ними Рябе – готовить пулемёт к транспортировке и отступать на наши позиции. Сам тоже, выбрав подходящие трофейные лыжи и захватив уже снаряженные патронные ленты для «Максима», покатил в сторону расположения роты.

После ужина объединённых двух рот, я, собрав всех командиров у себя в теплушке, устроил разбор полётов. Из третьей роты присутствовал только старший сержант Васильев. Теперь он, как старший по званию, возглавлял роту. Все командиры, и политрук роты были убиты. Из младших командиров остался только он и сержант Малинин, ну, ещё и старшина Куприн. Тело Семёнова красноармейцы сумели вытащить из этого боя, хотя концовку этой схватки можно было назвать полным разгромом роты. Да! Этот наскок третьей роты был крайне неудачен, и она понесла громадные потери. Всего в операции участвовало 59 человек, выбралось из этого боя всего 28 бойцов. Тяжелораненых не было. Может, они и были, но их добили наступающие финны.

Моя рота тоже понесла потери, правда, не такие большие. В строю у меня оставалось 52 бойца. Ни один командир, или сержант не был даже ранен. То есть, рота была вполне боеспособна.

Под впечатлением от общих потерь я крепко задумался. Наши силы таяли, а финны только накачивали мускулы, на этом, конкретном участке фронта. Из показаний, захваченных моими ребятами в этой операции двух пленных, вырисовывалась совсем уж хреновая картина. Оказывается, финнами на наш участок фронта была переброшена не только рота из Скандинавского корпуса, а ещё и егерская рота. По-видимому, своими действиями мы сильно растревожили финское командование.

Итогом всех моих размышлений стало решение, закругляться с нашей «мельницей». Организовать ещё два рейд, и всё. Больше сил, чтобы двигаться вперёд, не было. Мы, можно сказать, сдулись. Придётся переходить к обороне и ждать подхода свежих частей. Да! Близок локоть, да не укусишь, а ведь до конца предполья оставалось так мало, всего-то, чуть больше пяти километров.

Последние наскоки я решил провести непременно – первый, сегодня под утро, всеми боевыми группами взвода Рябы и завершающий, завтра днём, объединёнными силами наших двух рот. Хотелось напоследок, громко хлопнуть дверью, уничтожив как можно больше врагов. Окончательно все, продумав и решив, я начал раздавать приказы. Затем объявил, что наша посиделка закончилась, пора идти на отдых, ведь предстоящая ночь и день будут очень тяжёлыми и кровавыми. Дождавшись, когда все разойдутся, я вышел на улицу и крикнул Шерхану:

— Наиль, все разошлись, теперь можешь идти сдвигать лавки и стелить матрасы. Завтра мы с тобой, мужик, идём на серьёзное дело, поэтому, нужно хорошо отоспаться. Сам видел, какие нам сегодня волки встретились – им палец в рот не клади, мгновенно откусят. Усталыми с ними лучше не встречаться – малейшая промашка, и всё, ты – труп. Поэтому мы должны быть бодры и стремительны, только это может нам дать хоть какой-нибудь шанс надрать им задницу.

Сказав это, я прислонился к стенке теплушки и закурил трофейную сигарету. Хотелось эту ночь выспаться на все сто, а завтра лично поучаствовать в заключительном нашем рейде. А именно, нужно было устроить финнам настоящий Армагеддон. Я намерен был повеселиться от души, чтобы чухонцы надолго запомнили этот наш бенефис и детям своим наказали – никогда не задевать русских. После того, как Шерхан всё приготовил ко сну, я зашёл в теплушку, упал на своё спальное место и мгновенно уснул.

И снилась мне победа, салют, счастливые женщины, тянущиеся ко мне с букетами цветов. На самом интересном месте, когда я остался вдвоём с одной из них, красивейшей в мире девушкой, моё, расслабленное в сладкой истоме тело, начал кто-то судорожно трясти. Открыв глаза, я увидел над собой, небритое, измождённое лицо старшего сержанта Курочкина. Машинально взглянул на часы – было четыре утра. Затем, отстранив сержанта, сел на матрасе и обеспокоенно спросил:

— Ряба, что случилось? Ты же должен быть сейчас в рейде?

Курочкин облегчённо выпрямился. Нелепо улыбаясь, он ответил: