Олег Верещагин - Никто, кроме нас! Страница 79

Но вот такая встреча была не более возможна, чем учеба Папика в этом самом инкубаторе. В смысле, такого не могло быть в принципе.

Но было. Папик – в обносках, с голыми пятками, но с автоматом – сидел в лесу и ел зажаренную на костре утку. Как бы не соврать, но в окончательной победе русских Генок подсознательно уверился именно в этот момент.

Честно сказать, сперва Генок собирался что-нибудь такое ляпнуть, поинтересней. Но потом сообразил, что ответом вполне могут быть не слова, а самая обычная очередь из автомата. Поэтому, лежа на животе за кустами, напряженно раздумывал: а что же ему, собственно, говорить-то?!

Мальчишек было двое. Оба – лет по пятнадцать-шестнадцать, чумазые, в маскировочных обносках и грязных, но несокрушимых берцах с двойной застежкой, в ярко-зеленых беретах, с кое-каким снаряжением и с оружием. На поясах – штыки, у одного – «АКС-74», у второго – незнакомый Саньке пулемет с лентами. Они сидели под деревьями, отдыхали, но не переставали смотреть – каждый за спину товарищу.

Санька сидел за невесть как и когда попавшим в цнинские леса гранитным валуном и поглядывал вниз через кусты, как эти двое молчат и, тоже неподвижно сидя, смотрят по сторонам. Он подумал, что Сереня был прав, когда утром сказал: «А почему мы ведем себя так, как будто никого, кроме нас, на свете не осталось? Может, сначала надо поискать не врага, чтобы тупо его завалить, а других таких же лесовиков?»

Да, Сереня умный пацан. Он был прав. Эти двое явно не были захватчиками – ни по возрасту, ни по внешности, ни по знакомым Саньке беретам. Такие носили мальчишки из тамбовской кадетки, с погранцовской роты.

Санька чуть переместил пулемет. Он уже привык к тяжести MG и ощущал ее, как присутствие хорошего друга. Но пулемет хорошо, а двое парней-погранцов – лучше. Особенно еще с одним пулеметом. Тем более что они выглядели не напуганными и не прячущимися.

– Пацаны, – сказал он громко.

И изумился: оба тут же оказались – перекатами – за ближайшими деревьями, из-за которых немедленно высунулись стволы. Деловито, быстро и почти бесшумно.

– Пацаны, – уже растерянно повторил Санька, – я свой.

Конечно, это звучало глупо. Но потом послышался все-таки не выстрел, а напряженный голос, произнесший бессмертную фразу:

– Свой своему поневоле брат… Эй, свой, из какого фильма слова?

– «Брат-два», – вспомнил Санька. И добавил: – Ну чего, поговорим? Есть о чем!

Степка Пеньков и Алешка Барутов были кадетами-погранцами из тамбовского корпуса, предпоследний курс. Во время наступления «большого П», как они определяли все произошедшее, по корпусу саданули «Томагавком», не пожалели. Уж что там и как там было – сложно рассказать, но кое-кто из оставшихся в живых кадетов побежал не к мамочке (а таких было очень много – наверное, одно дело в мирное время там учиться, а другое…), а драться. Бой на восточной окраине Тамбова был коротким, но яростным и кровопролитным. Конечно, не прорваться противник не мог по определению, но обошлось ему это дорого, хотя спонтанными защитниками никто не руководил. Мальчишки утащили с поля боя своего офицера-воспитателя, раненного в живот и голову, но он все равно умер у них на руках. Потом видели, как полтора десятка попавших в плен раненых или контуженных защитников – ментов, каких-то гражданских, каких-то военных, двух кадетов с последнего курса – связанных побросали на дорогу и переехали танком. Туда и сюда.

Дальше был лес, скитания с выходами к населенным пунктам и дорогам и злой, отчаянной пальбой по всему, что этой пальбы заслуживало. Кадеты питались тем, что находили в лесу (тут у них шло удачней, чем у детдомовцев) или отбивали. Кстати, пулемет Алешки – «Миними» – они тоже отбили, свой автомат Алешка утопил в болоте недалеко от Галдыма, когда уходили от погони.

Санька слушал погранцов и кивал. Потом спросил, поглаживая плавный изгиб пулеметного приклада:

– Ну и это… пацаны… что дальше думаете делать?

– Побежим сдаваться, – мрачно ответил Степка. – Только носки «Кометом» постираем и полосок себе на жопе нарежем, чтоб было издаля-а видать: свои, пиндосы.

Алешка нехорошо засмеялся и тоже спросил:

– Ну а ты, человек мира? Ты чего делать думаешь?

– Да я не думаю, я делаю, – сказал Санька. Он решился. – Со мной пойдете?

– А пошли ты с нами, – Степка. – Не один хрен?

– Не один, – покачал головой Санька. – У нас это… типа базы есть.

Я шел и размышлял, почему мы ведем себя так, как будто тут никого, кроме нас, нет.

Я уже спрашивал ребят об этом и искренне надеялся, что мы найдем в лесах других таких же, как мы. Может, найдем нашего физрука со старшими ребятами?

Ходить по лесу мне за последнее время понравилось. Чувствуешь себя неожиданно спокойно, и нервы не мотаются. Вообще, по-моему, когда кругом зелень – это самая правильная жизнь. Я и в приюте мог подолгу смотреть на обгрызенные тополя напротив, хотя они стараниями коммунальных служб на деревья мало походили. И даже оставшаяся за плечами одинокая ночевка в лесу оказалась вовсе не страшной. Я усиленно начал бояться еще когда только-только устроился на ночлег… и вдруг понял, что в лесу не страшно, а красиво и загадочно. Уснул без страха – и проснулся в мире, который был полон косыми лучами утреннего солнца и миллионами сверкающих капелек росы.

Правда, я сильно промок. Но дело шло к полудню, и просохнуть я успел тоже.

А еще я успел выйти на полузаросшую тропинку. По ней уже сто лет никто не то что не ездил, но, похоже, и не ходил, однако я насторожился и замедлил шаг. И услышал треск выстрелов впереди.

…Тропинка выходила к кустам, цепочкой огибавшим большущий луг. Чуть в стороне была проселочная дорога. Вот такие декорации. И на их фоне разыгрывался нехилый спектакль.

У края луга стояли три «Хаммера». Один горел. Рядом с ним лежал труп, другой свисал из верхнего люка. Еще два трупа лежали на дороге, а пять виднелись на лугу. С десяток живых шустро ползали по лугу в разных направлениях.

«Трх!» Я не понял, откуда донесся звук, но один из ползунков ткнулся лицом в землю. Остальные открыли беспорядочную пальбу в разные стороны, и я увидел, как вскинулся и осел под шумок еще один. Потом – тоже непонятно откуда, вроде бы отовсюду – донесся мужской голос:

– Пиндосы, а пиндосы! Бросай оружие, а то всех перещелкаем!

Пальба в разные стороны. Як в кино. Но в жизни, похоже, удача отвернулась от воинов демократии. Еще один – это я видел точно – получил пулю в висок, другой – в затылок вроде бы.

– И их осталось восемь, – пробормотал я, теперь точно подсчитав уцелевших.

Картина мне нравилась. Только я не мог понять, кто же так здорово постреливает и сколько их, этих стрелков? А голос опять раздался: