Джеймс Камбиас - Темное море Страница 8

– Широкохвост! Сюда!

– Что тебе?

– Я разочарован. Как правило, ты голосуешь в мою пользу.

– Как правило, у тебя хорошие идеи. Теперешняя ужасна. Мне нужны мои высокие сети.

– Но ты получишь долю в общей добыче! Сможешь посвятить свое время другим занятиям и не останешься голоден!

– От собственных сетей я получаю больше. Мелюзга, запутывающая невод, многого не наловит. Они разбегутся или сами сожрут улов.

– Можем поставить кого-нибудь присматривать за ними.

– Этому «кому-то» надо платить. Дороговато, на мой взгляд.

– Ты слишком скуп, Широкохвост.

– Я скуп потому, что у меня холодный и неплодородный участок. Я не могу тратить время и средства на завоевание дружбы арендаторов или подмастерьев!

– Это полезные друзья. Они уравновешивают власть крупных собственников.

– А мелкие собственники вроде меня оказываются в жерновах между теми и другими.

– Это потому, что тебя некому защитить. Если б ты был моим другом, я помог бы отстаивать твои интересы. И мои друзья тоже.

– Отбирая у меня сети? Хватит, Гребнеспин! Мне нужно поесть и поспать.

Гребнеспин придвигается ближе, щелкает тише.

– Я готовлю новое предложение к следующему собранию. Оно повлечет за собой большие перемены. Поддержишь меня – сможешь урвать себе кое-что, может, даже больше потоковых прав.

– Я не собираюсь ничего урывать. Я хочу лишь спокойно пользоваться тем, что у меня есть, и чтобы меня оставили в покое.

– Ты глуп, Широкохвост. Говорят, в Бесконечном Изобилии ты самый умный, но ты только и делаешь, что попусту тратишь время на древние камни и полустершуюся резьбу. У землевладельца должны быть занятия попрактичнее. Политика, например.

– Уйди с моей земли! – сигналит Широкохвост. Его уже тошнит от щедрых обещаний и грандиозных схем, он хочет войти в свой дом и перед сном пропустить между усиков хорошую книгу.

– Не стоит говорить со мной так.

– Вон!

Гребнеспин шагает вперед, за пограничные камни, поднимает клешню – и в измученном, затуманенном «жалами» сознании Широкохвоста взвивается древний инстинкт. Захватчик на моей территории! Он кидается на Гребнеспина и что есть силы толкает его. Гребнеспин складывает клешни и толкает в ответ. Мгновение или два они пытаются оттеснить друг друга, взрывая ногами дорожку в поисках опоры.

Затем один из усиков Широкохвоста попадает в клешню Гребнеспина – щелчок, и пара верхних сегментов оказывается отсечена. Боль окончательно лишает разума. Широкохвост вскидывает одну из клешней и опускает ее острием позади головного щитка Гребнеспина. Тот не ждет удара, а между участками панциря на голове и спине в этот миг есть просвет. Конец клешни аккуратно взрезает мягкую кожу и глубоко вонзается в плоть под ней.

Оба на мгновение застывают. Широкохвост в ужасе от произошедшего. Гребнеспин бешено водит усиками, но его тело остается неподвижным. Затем Широкохвост выдергивает клешню, и его противник падает замертво.

– Гребнеспин! – сигналит Широкохвост, пытаясь заставить его подняться, но из раны позади головного щитка телесная жидкость хлещет как из источника, а сам Гребнеспин не двигается.

Широкохвост отступает на шаг, во что-то врезается. Это один из пограничных камней. Широкохвост ошалело вслушивается, пытаясь прийти в себя, и новое открытие потрясает его. Тело Гребнеспина – на общей земле, похоже, во время драки они вышли за пределы владений. И если смерть чужака на частной земле – личное дело хозяина, на общей это убийство.

Широкохвост не знает, что делать. Зато знает его тело. Уже слишком долго он не ест и не спит, а после схватки и последних сил не остается. Шатаясь, он проходит мимо пограничных камней на свою территорию и лишается чувств.

По некоему безмолвному соглашению Роб берет на себя обслуживание дронов и сенсорного оборудования. С Сергеем они общаются, оставляя восковым карандашом записки на двери мастерской. Что до работы оператора, с тех пор как Анри полностью монополизировал его услуги, остальные привыкли вести съемку и обрабатывать изображения самостоятельно.

На пятый день после возвращения к работе Роб стал находить человечков. Первый стоял на скамейке в мастерской: маленькая фигурка из ваты и скотча, пушистая ладонь поднята в приветственном жесте. Роб решил, что Сергей собрал его от нечего делать и, когда закончил работу, оставил фигурку на полке. На следующий день их оказалось уже два: девочка из теста сидела на микроволновке в камбузе, а проволочный танцор балансировал посередине стола, за которым Роб обычно ужинал.

Роб потратил полчаса, чтобы обойти «Хитоде» и проверить, не охватило ли ее обитателей новое повальное увлечение. Может, теперь все делали фигурки, чтобы занять время или украсить станцию? Но других человечков не нашел. В своей каюте во время дневной вахты он пролежал пару часов без сна, снова чувствуя себя четырнадцатилетним и пытаясь понять, не были ли фигурки частью общего злобного плана посмеяться над ним.

На третью ночь их было уже полдюжины. Одна, из обрезков пластика, сидела на раковине в ближайшем туалете, у его каюты во втором блоке. Вторая был в камбузе – ее свернули из листа нори. Третья – вылепленная из герметика – примостилась на спинке стула в мастерской. Еще одна – оригами из фольги – лежала в ящике с инструментами. И проволочный ангел висел над люком во второй блок, где Роб не мог его не заметить, возвращаясь к себе в каюту. Шестой человечек сидел на его подушке. Это была девочка из ватных шариков и фольги: пушистые волосы покрашены в черный, а на маленьком хлопковом лице – крошечная улыбка. Она держала сложенную записку: «Может, позавтракаем в 22:00?»

Роб не умел делать фигурки, но неплохо рисовал от руки. Он пожертвовал страницей из своего дневника и набросал шарж на себя в окружении человечков. Подпись гласила: «Договорились». Повесил рисунок на дверь и лег спать.

Станция жила по 24-часовому расписанию, и для простоты день отсчитывали с начала первой вахты. Так что в 22:00 до подъема даже самых ранних пташек оставался час. В 21:30 Роб закончил налаживать гибкое соединение в одном из дронов и следующие полчаса слонялся, не зная, чем заняться. Отправиться на встречу с таинственным незнакомцем? Принять душ и переодеться?

К 21:45 Роб решил не отступать и встретить таинственного корреспондента лицом к лицу, кем бы он ни оказался. Если кто-то столь изощренно решил макнуть его в дерьмо из-за смерти Анри, то он был полной задницей, и ему следовало сказать об этом прямо в глаза.

В 21:50 Роб весь на нервах сидел в камбузе, думая, не были ли человечки дурацкой шуткой. Но ровно в 22:00 появилась Алисия Неогри и щелкнула выключателем.

– Почему ты сидишь в темноте? – спросила она.

– О, я…

– Залег в засаде, чтобы подсмотреть, кто придет? – Она поставила на стол человечка, сделанного из пластиковых трубочек. – Что у нас на завтрак?

Решение, что приготовить, на «Хитоде» всегда давалось нелегко. Для команды ученых, выросших в мире сельскохозяйственного перепроизводства, где даже самые редкие ингредиенты были доступны на любом рынке, скудный выбор гидропонной фермы казался практически невыносимым. В итоге каждый привозил собственные припасы, и натуральный обмен становился образом жизни.

Роб, будучи американцем, потратил большую часть разрешенных десяти килограммов на сахар и кофеин, а потом вдруг в деталях вспомнил, как ходил еще мальчишкой в поход с кузенами и ел там яичницу, и потому ни с того ни с сего взял сто граммов яичного порошка.

– У меня еще остался яичный порошок. Можем сделать болтунью.

– А может, омлет? У меня есть сыр, а тут завалялось несколько свежих грибов, – увидев лицо Роба, Алисия рассмеялась. – Готовку беру на себя.

Пока Роб тер сыр и резал грибы, она капнула на сковороду немного синтетического масла и нагрела ее.

Повара на Ильматар быстро забывали о старых привычках. Огромное давление на дне океана сказывалось во всем. Вода не кипела, пока не нагревалась до температуры, достаточной, чтобы расплавить олово, хлеб не поднимался, а продукты вроде риса и макарон варились сами при комнатной температуре. К тому же сказывался ограниченный набор продуктов. Гидропонный огород производил разнообразную зелень, помидоры, картошку и соевые бобы, но никаких зерновых. На станции были креветки и кое-какие виды моллюсков, но никакого мяса. Молочные продукты и яйца хранились только в виде порошка.

В принципе персонал «Хитоде» всегда мог перейти на чистую глюкозу и синтетические жиры из пищевого ассемблера. Их можно было потреблять по отдельности или смешивать в подобие жирного сиропа, что казалось тошнотворным даже на слух, если только ты не возвращался после целого дня в холодной воде, мечтая лишь об одном – калориях в чистом виде. Без гидропонной фермы пострадал бы моральный дух коллектива, а вот без ассемблера экипаж «Хитоде» умер бы с голода.