Николай Басов - Неуязвимых не существует Страница 8

Дамба оказалась практически разрушенной. Широкая дыра в десяток метров шириной, через которую перетекал поток, больше всего напоминавший речку. Но помимо того, что к югу от дыры тянулось водохранилище глубиной метров двадцать, а с другой стороны имелось столько же метров пустого пространства, что обещало нескучное, но безусловно смертельное падение на острые камни, на подходах к этой дыре качались, словно гнилые зубы, еще два широких участка дамбы. По ним не то что на шагоходах, по ним пешком пройти было страшно. А использование какой-либо техники вообще обещало немедленную смерть.

И все-таки мы пошли. По очереди, как игроки в русскую рулетку, мы носили бетонные шпалы, пытаясь забить ими дыру, считая каждый поход туда лишь временной отсрочкой. Так и случилось ближе к вечеру, когда до конца смены, как нам обещали, осталось часа два.

Сорвался молоденький, лет двадцати паренек. Ближний к дыре участок дамбы закачался, один его край обсыпался, как будто построенный из песка, и шагоход скатился в ледяную, раннеапрельскую воду водохранилища. Парень даже не пытался высвободить руки и ноги из манипуляторов, они-то почти не держали, выбраться из шагохода было несложно и недолго. Кандалы – вот была причина его смерти. Прикованный к машине, зная, что помогать ему никто не будет, паренек даже не пискнул, ушел под воду и быстро, чтобы не мучиться, выдохнул воздух из легких. А может, он был даже рад такому повороту событий.

Охранники тут же забегали, откуда-то вытащили тягач, запустили вниз, под воду, добровольца в аквастате, и через четверть часа шагоход уже выволокли на дамбу, как игрушечного робота на веревочке. Заключенный висел в манипуляторах и погубивших его стальных петлях, как безвольная груда тряпья. Его вытащили, отложили в сторону, чтобы составить акт, а машину отправили на дозаправку. Пребывание в воде существенно разрядило аккумуляторы.

Потом мы передали машины ночной смене таких же бедолаг, нас построили, сковали по двое и отвели в барак, устроенный в центре площадки с вышками. Как ни хотелось есть, как ни были мы измучены непривычной работой и страхом неожиданной, бессмысленной гибели, я все-таки нет-нет да и осматривался по сторонам.

Собственно, шансов сбежать было немного, но больше, чем в тюрьме. Вот только нужно было действовать согласованно и как минимум из двух точек. Надежд, что Джин поможет, было мало, он был скверный солдат. Я знал это наверняка, ведь познакомился с ним во время манипуляций с его аурой, будто мы дружили с рождения.

Потом нам выдали ужин. А двое самых забитых заключенных сходили куда-то, притащили надувные матрасы, раскидали их прямо по сырой, весенней земле, разложили грязнейшие, вшивые спальники, разумеется, без намека на гигиенические вкладыши, и нам скомандовали отбой.

Когда стало совсем темно и тихо, я решился и быстро, так что и сам это едва заметил, выбросил телепатический щуп, стараясь понять, следят ли за нами ментаты? Ничего не понял, попробовал еще раз, чуть дальше. Снова ничего, значит, мой план можно было выдавать и простому человеку, который не умел создавать ментальные маскировки, не умел прятать задуманное, а умел только явственно и отчетливо соображать на заданную тему.

– Джин, ты драться умеешь?

Мой шепот, хотя он прозвучал очень невнятно, показался мне самому едва ли не колокольным звоном.

– Нет, а что?

– Отсюда можно удрать.

– Не верю. Ты откуда-нибудь уже убегал?

– Только на полигоне. Но я и не попадался.

– Тебя учили удирать из таких тюрем?

– Это не тюрьма, из тюрьмы бежать сложно. Отсюда – возможно.

Он перевернулся на спину, посмотрел в низкий, темный потолок. При желании его мысли можно было бы прочитать, будто он их высвечивал фонариком в темноте, как в старых кинотеатрах высвечивали кино.

– Хорошо, попробуем. Но если меня… – Он замялся. Если бы не его блокированный участок сознания, я был бы спокоен. А сейчас даже слегка разволновался, что и как он скажет? – Если меня убьют, обещай, что отомстишь.

– Как и кому? – Я подумал, может, стоило влезть в закрытый участок его сознания и все выяснить? Нет, у него будет ментальный шок, а завтра он мне нужен боеспособным, как хорошая бомба.

Вероятно, мой вопрос показался ему глупым, он даже поморщился.

– Нужно завалить Сапегова.

Собственно, затем меня сюда и прислали. Но дело провалилось, и хотя сначала харьковчане пылали деланной, показной ненавистью, сейчас отношение ко мне ощутимо менялось. Тем, кто не прошел курса подготовки, это было трудно объяснить, но я-то видел, что через пару лет меня вообще могли по обмену вернуть в родную Контору.

Хотя, конечно, могли и не вернуть. Могли сделать все, что пожелают, например, попросить харковчан ликвидировать меня при попытке к бегству, чтобы кого-то наверху не мучила совесть. А потому удирать, если была возможность, все-таки следовало.

– Клянусь.

Должно быть, я увлекся и начал говорить чересчур громко. Или это слово не умел произносить шепотом, в общем, из какого-то угла кто-то заорал, как резаный, чтобы мы трахались потише. Это привело меня в большее соответствие с действительностью. Очень тихо, чтобы никто, кроме Джина, не расслышал меня, я объяснил, что и как нужно делать. Джин испугался, а потом и вовсе попробовал отнекиваться. Тогда, пользуясь тем, что столько раз работал с ним пассами, я сделал ему легкое внушение. Это не был какой-то ломовой приказ пойти и погибнуть или освободиться. На такие вещи люди трусоватые реагируют по-разному, он, наоборот, мог вскочить, побежать к охране и выдать меня. Я просто усилил его веру в успех, и он заснул почти довольный.

Я не спал гораздо дольше. Джин мог ошибиться и мог даже погибнуть. Мне же не хотелось ошибаться и тем более погибать. Это было бы совсем не по-штефански.

9

Сигнал Джину я подал незадолго до обеда. Как бы мне хотелось попробовать, просчитать время, убедиться, что все реально и выполнимо, может быть, даже потренировать роли и исполнение… Но пробовать тут не годилось, следовало действовать или ждать. Ждать я уже не мог, почему-то мне казалось, чем дольше я проваландаюсь, тем меньше у меня будет способность к сопротивлению. Ресурс времени тоже следовало учитывать.

Почти все время мы подсыпали железобетонные блоки и крупный, самоцементирующийся гравий с наполнителем в ближайшую из промоин и добились некоторого результата. Такого, что один из охранников подошел к самому началу дамбы и остановился почти в трехстах метрах от остальных, и к тому же в довольно закрытой зоне. А это значило, что очень быстро остальная охрана в происходящем не разберется.

Этот парень был из молодых, скорее всего, очень старательный. Он и вчера всюду совал свой нос, везде поглядывал, очень любил покомандовать. Особой жестокостью не отличался, но действовал ретиво, а это сейчас меня бесило больше всего.

На нем сверкали темные, не бросающиеся в глаза доспехи, и это тоже работало в нашу пользу, быстро отыскать его не сумели бы даже вооруженные инфракрасными очками наблюдатели, тем более что на самом деле такой сложной техники тут ни у кого не было, она просто не нужна. К сожалению, доспехи оказались мощными, легко их не продавишь. Но они и весили сотню килограммов, мне такие в жизни не поднять, так что очень уж резво этот парень бежать не сумеет.

Я вообще не понимал увлечения наших охранников тяжелыми, очень жесткими доспехами. От кого они в них прятались, от безоружных заключенных? Но заключенным полагается бегать, то есть маневренность, легкость на ноги для них гораздо важнее, чем личная безопасность… Но так уж у харьковчан повелось, и не мне было протестовать. Наоборот, я был им втайне благодарен за то, что они вообще не вылезали из своих личных броневиков.

Правда, было одно соображение, которое как бы обосновывало эту тяжесть – на правую конечность половина наших охранников наглухо примонтировала скорострельные пулеметы системы Штольца-Гатлинга. Это были довольно мощные девятимиллиметровки, с поворотными стволами, со скорострельностью от одиночных до 1200 в минуту. Они могли бить и разрывными, но, кажется, разрывными охранников все-таки не снабжали, считалось, что это не оправдано. Отдача во время полной очереди возрастала до полутоны, а это значило, как бы сильны ни были наши мутанты, только в усиленных доспехах, в которых следовало упереться как следует в землю, и можно палить.

Левая клешня у выбранного нами охранника была пустая, он оставлял ее, чтобы выкурить сигару или глотнуть из фляжки чего-нибудь подкрепляющего дух и тело. Еще он мог доставать ею четырехствольный стандартный гранатомет из кобуры у плеча. Эта штука была очень похожа на большой четырехствольный пистолет тех времен, когда еще не изобрели револьвер, только эти сорокамиллиметровые гранаты пробивали даже те доспехи, которые носили охранники. Ясно было, что эта пушка предназначалась как раз для тех вертухаев, которые вздумают помогать бежать кому-либо из заключенных. А вот это мне уже нравилось, потому что эта штука могла не только остановить мнимого предателя, но и справиться с остальными.