Виктор Буркон - Фатум (СИ) Страница 8

«Всего четыре очка, просто идеально! — прикинул он. — Так шулер точно не спасует, а магия амулета подстроит ему смертельную ловушку!»

— На все! — решился Кен и высыпал на стол всё содержимое пояса сэра Алистера.

Вокруг мгновенно поднялся несусветный шум. Многие из здесь присутствующих душу бы продали за такую кучу денег.

— Согласен! — сквозь крики возбужденной толпы, ответил шулер. — Как славно, что есть на свете такие дураки! — добавил он, обращаясь уже не к Кену, а к появившемуся непонятно откуда Бишеку.

— Точно, — подтвердил Арн, задорно подмигнув ошалевшему оруженосцу.

«Так Бишек и косоглазый знают друг друга? — поразился тот. — Почему? Что это значит?»

Почувствовав, что задыхается, оруженосец рванул на себе воротник, но легче всё равно не стало, ведь он уже понял, что именно произошло:

«Чёрт! Как ловко эти двое подсунули мне фальшивый амулет! Выпало пару раз один-один и я повелся! Чёрт! Обыкновенный магнит! — чуть не заплакал Кен. — И как же я не догадался? Эти железные вставки и подозрительные манипуляции со стаканчиком! Во я дурак!»

Тем временем шулер бросил кости. Выпало шесть-четыре и Кен, не веря в реальность происходящего, тупо уставился на безжалостные цифры. Он проиграл. Золото, принадлежащее Кристине Вальде, теперь в руках этого косорылого упыря, а он, несчастный простак, с этой секунды навеки проклят! Дикий крик ярости сам собой вырвался из глотки оруженосца. Не помня себя от гнева, он вскочил на ноги и кинулся к обидчикам, намереваясь задушить их голыми руками. Однако подельники негодяев были готовы к такому развитию событий и, набросившись сзади, мигом скрутили озверевшего оруженосца.

— Спокойно, дружок, умей проигрывать, — ласково сказал косоглазый, ловко сгребая деньги со стола.

Но Кен от этих слов лишь распалился. Он начал брыкаться, пинаться и вырываться, с удвоенной силой и почти вырвался, когда что-то тяжёлое обрушилось на его затылок и погрузило сознание в глубокую тьму.

Глава 3. Чёрная магия

Ласло Бьёрн, староста деревни Житка, сидел один в просторном зале своего большого и удобного дома. Он был не в духе, чертовски не в духе. Ещё бы, ведь этим утром всего в тридцати верстах от его деревни барон Д'Аржи, патрон и законный хозяин Житки, потерпел сокрушительное поражение от армии герцога Ги Лавайе. Вне всяких сомнений, преследуемый врагами барон теперь попробует укрыться в одном из своих городов, Генцо или Тайтле, и выберет для бегства кратчайшую дорогу, проходящую именно здесь, через Житку. Всё это грозит обернуться настоящей бедой для вверенной Бьёрну деревни, и хорошо ещё, что старосте хватило ума подготовиться к неприятностям заранее — по его настоянию ценности и сбережения земляков надёжно припрятаны, а зерно и продукты перетащены в тайники. Правда немало пришлось оставить и на виду, ведь нельзя же обидеть хозяина пустым столом, да и мародёры герцога не оставят Житку в покое пока не возьмут своё. Что уж говорить о женщинах — жалко их, но никуда не денешься, война есть война. Тут староста тяжело вздохнул, вспомнив о своей собственной семье, которую накануне отправил в город. Как там они без него? Справятся ли? От этой неопределённости на сердце становилось неспокойно, а в голову лезли нехорошие мысли и Ласло уже порядком извелся, когда дверь комнаты вдруг распахнулась, впуская внутрь запыхавшегося слугу:

— Едут, едут! — почти прокричал паренёк, с обеда сидевший на смотровой вышке и следивший за дорогой. — Это хозяин едет, зуб даю!

— Сколько всего человек? — уточнил Ласло.

— Много, наверное, целая сотня, — возбужденно ответил паренёк.

Староста криво ухмыльнулся, поняв свою промашку: глупо спрашивать парнишку о количестве солдат, если он умеет считать только по пальцам. Целая сотня может в равной степени означать тридцать человек или триста. То есть либо кучка сбежавших с поля боя дезертиров, либо и в самом деле свита барона. Остаётся дождаться ответа самому.

Спустя примерно четверть часа на маленькую площадь Житки въехало около пятисот всадников. Все они носили малиновые и тёмно синие цвета дома Д'Аржи, изрядно поблёкшие под толстым слоем дорожной пыли. Кони под ними были взмылены и едва не падали от усталости, а сами седоки пребывали в крайне раздражённом состоянии. Тесная деревенская площадь моментально наполнилась бряцанием оружия, топотом и грубыми криками: одни требовали вина, другие пива, а некоторые, не теряя времени, принялись ловить свиней и другую домашнюю скотину.

«Убытку от них, как от заправских грабителей! — мрачно подумал староста, и, испугавшись собственных мыслей, поправился: — Ладно уж, тут ничего не поделаешь, хозяин есть хозяин, и вся наша деревня принадлежит ему вместе с потрохами».

Отбросив ненужные эмоции, Ласло разыскал в толпе небольшую, но весьма колоритную кампанию. Возглавлял её красивый широкоплечий мужчина, лет тридцати, беззаботно болтавший с мрачным громилой, от одной рожи которого кровь застывала в жилах. Чуть позади них, держались две грудастые барышни, по-мужски сидящие на дорогих, породистых лошадях. Как и все вокруг они носили стальные доспехи, которые впрочем, совершенно не скрывали их великолепных форм. А замыкал эту маленькую кампанию, высокий и худой человек, закутанный с головы до ног во всё черное. Бьёрн сразу же признал всех пятерых — Жером Д'Аржи с любовницами, а с ними хольд Бенуа и тот самый глоран, который по слухам подбил барона на эту с треском провалившуюся авантюру. Кажется, его кличут Армен или что-то в этом роде.

«Чёртовы глораны! Век бы вас не видать вместе с вашей грёбаной магией!» — раздражённо подумал глава деревни и желчно сплюнул.

С трудом подавив неприязнь, староста подошёл к хозяину и, низко поклонившись, предложил расположиться в своём доме. Вскоре вся выше перечисленная кампания плюс пяток наиболее знатных дворян из числа вассалов Д'Аржи собралась в том самом просторном зале, где незадолго до этого Ласло одиноко предавался меланхолии. К этому моменту барон успел привести себя в порядок, сменил костюм и предстал в одежде, скроенной по последней столичной моде. Бесцеремонно усевшись во главе стола, он потребовал вина, жаркого и всяческих разносолов. Д'Аржи ел, пил и беззаботно веселился, будто б не проиграл решающего сражения, и в спину ему не дышала вся армия Ги Лавайе.

Глядя на развлекающегося хозяина, ни в грош не ставящего судьбу его деревни, Ласло просто кипел от затаённого гнева. Но куда сильнее его возмущали любовницы барона, одевшиеся совсем уж неподобающе случаю. Под их домашними платьями, скроенными из тончайшей, безумно дорогой ткани, вообще ничего не было, и каждый из присутствующих мог воочию убедиться в совершенной красоте их юных тел. Сконфуженный и возбужденный глава деревни, пытался не смотреть в их сторону. Усилием воли он заставил себя сконцентрироваться на лицах мужчин, некоторые, из которых и вправду заслуживали внимания. Как, например, печально-известный хольд Бенуа, обожающий расчленять людей при помощи своего амулета силы: смертоносной цепи-удавки.

«Какая же всё-таки гнусная у него рожа!» — удивлялся Ласло, разглядывая исподтишка суровую физиономию хольда.

В отличие от своего господина, Бенуа вышел к столу в дорожной одежде и даже не потрудился стряхнуть с неё пыль. Его неряшливый, угрюмый вид разительно выделялся на фоне остальных присутствующих, а полное равнодушие к полуобнажённым красоткам само собой наводило на мысли о мужском бессилии.

«Видимо молва не врёт, и звериная жестокость Бенуа объясняется именно этой причиной», — вспомнил Ласло и, подавив невольную ухмылку, быстро перевёл взгляд на волшебника глорана.

Тот тоже не слишком-то заботился о своей внешности. И хотя он снял свой дорожный плащ, под ним оказалась какая-то чёрная, бесформенная хламида, выглядящая ничуть не лучше. Да и лицо глорана старосте не понравилось. Его чуждые черты были слишком непривычны неискушенному взгляду Ласло, и напоминали ему одну из тех гротескных масок, что надевают лицедеи на ярмарочных представлениях. Зато вассалы барона выглядели и вели себя вполне естественно. Они много ели и много пили, бурно обсуждали недавнюю битву и постоянно возвращались сальными взглядами к прелестям двух полуобнаженных гурий. Правда, храбрости им явно недоставало. За целый вечер, никто из них так и не осмелился упрекнуть хозяина в поражении или втихую потискать одну из его соблазнительных подружек.

«Хотя в присутствии такого пугала, как Бенуа, любой здравомыслящий человек поостерёгся бы от подобных опрометчивых поступков», — усмехнулся Бьёрн и тут же простил дворянам их малодушие.

Если быть честным, Ласло и сам ощущал себя не в своей тарелке, и с нетерпением ждал завершения неуместного ужина. И вот, наконец, после трёх невыносимо долгих часов, это случилось. Произнеся пафосную напутственную речь, барон отпустил Бьёрна вместе с другими вассалами, а верного Бенуа попросил посторожить вход снаружи. Когда же двери за хольдом закрылись, Д'Аржи бесстыдно обнял своих полуголых любовниц и неожиданно затеял с глораном серьёзный разговор: