Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ Страница 8

Ше-Киуно знал, что болезнь его неизлечима, но сам по себе сей факт не внушал Ани страха. Ходили слухи, что в высокогорных селениях Та-Нухской области никто из местных жителей не страдает синдромом Ше-Варко, а приезжие больные спустя какое-то время забывали о своем недуге. Причина такой устойчивости к заболеванию, опять-таки по слухам, крылась в некоем таинственном смолистом веществе, что добывали горцы в глубоких пещерах. Однако документально сей факт подтвержден не был, поскольку удивительное природное средство, способное даже варка излечить, в руки академических исследователей до сих пор не попало. Ше-Киуно был склонен считать, что на пустом месте слухи появиться не могут, а следовательно, хитрые горцы просто-напросто не желают никому показывать места, где добывают таинственное снадобье, прекрасно понимая, что в противном случае сами останутся ни с чем. Одно время Ше-Киуно начал было подумывать о том, не перебраться ли в Та-Нухскую область, поближе к загадочному источнику жизни, и даже принялся копить деньги на дальнюю поездку, но очень скоро понял, насколько глупа эта затея. Деньги и необходимость регулярно принимать ун-акс, который он получал небольшими порциями, накрепко привязывали Ше-Киуно к столице. Ун-акс не мог раз и навсегда избавить от болезни, но мог приостановить ее развитие и даже перевести заболевание в латентную фазу. У человека с синдромом Ше-Варко шансов дожить до рассвета было ничуть не меньше, чем у любого другого, при условии, что он имел возможность регулярно принимать ун-акс.

Казалось бы, чего проще – хочешь жить, не забывай каждые десять малых циклов делать укол. На деле же все упиралось в то, что ун-акс было почти невозможно достать. Формула препарата являлась собственностью фармацевтического товарищества «Группа Медикор», которое и занималось выпуском ун-акса. По официальной версии, в состав ун-акса входил ряд биологически активных веществ растительного происхождения, достать которые Ночью, когда растения цвели и плодоносили только в оранжереях, было весьма проблематично. Однако уже не первый большой цикл ходили слухи, что «Группа Медикор» умышленно снижает темпы выпуска ун-акса, дабы поддерживать стабильно высокие цены на препарат. Косвенным подтверждением сей версии, становившейся все более популярной в народе, служило то, что отсутствующий в аптеках ун-акс можно было свободно купить на улице у барыги, вот только стоимость лекарства, проданного с рук, была в три-четыре раза выше отпускной цены производителя.

Каждый новый кандидат в ва-цитики обещал непременно решить проблему бесперебойного снабжения нуждающихся ун-аксом по общедоступным ценам. И один из них как-то раз даже взялся было за дело. Только пыл его заметно поугас, едва вновь избранный ва-цитик понял, что без поддержки тех, в чьих руках находятся деньги, необходимые для регулярного смазывания основательно проржавевших шестерней государственной машины, долго он на своем месте не продержится. А в списке наиболее прибыльных предприятий, что составлялся по итогам большого финансового цикла, «Группа Медикор«неизменно оказывалась на третьем месте – следом за «Кен-Ове-Электроэнергия» и «Ген-модифицированными белками Ше-Матао». Вновь испеченный ва-цитик мог успокоить совесть, ежели таковая имелась в наличии, тем, что избиратели давно уже не принимают всерьез обещания тех, за кого отдают голоса.

Задумавшись, Ше-Киуно случайно нажал кнопку на пульте и переключил экран на первый канал. Высокий плечистый ва-ниох с наголо выбритым черепом, смахивающим по форме на земляной куранский орех, – его никто даже разгрызть не пытается, зная, что скорлупа у ореха толстая и прочная, а ядрышко до смешного крошечное, – и с сытой, лоснящейся физиономией вещал с трибуны Палаты государственных размышлений что-то насчет необходимости экономить электроэнергию, для чего умник предлагал прекратить выпуск лампочек мощностью выше сорока свечей. Слушая вполуха народного избранника, Ше-Киуно попытался вспомнить, когда в последний раз ходил на выборы? По здравом размышлении выходило, что первый и последний раз Ани Ше-Киуно посетил избирательный участок двадцать два больших цикла тому назад. Выбирали городского главу. Юному Ани только-только исполнилось семнадцать, и, получив право голоса, он добросовестно исполнил свой гражданский долг. Помнится, отправляясь на избирательный участок, он надел свой лучший костюм и даже подвязал воротник рубашки шнурком с золотой нитью. К выборам ва-ниохов в Палату государственных размышлений Ани стал на три года старше. Иллюзии по поводу демократичности всенародного волеизъявления благополучно развеялись, и Ше-Киуно со спокойной совестью выборы проигнорировал.

Странная вещь память. Порой изо всех сил стараешься вспомнить имя или название, которое знаешь наверняка, изводишься, из кожи вон лезешь, перебирая похожие по фонетике или смыслу слова, а нужное ускользает, точно кусочек подтаявшего желе, когда пытаешься поймать его двумя пальцами. А то вдруг ни с того ни с сего память выдаст что-нибудь такое, о чем ты вроде и не думал вовсе и, казалось, давно забыл. Ну с чего, спрашивается, вспомнил вдруг Ше-Киуно о тех самых первых для него выборах городского главы, имени которого Ани, кстати, вспомнить не мог? Ладно бы, просто так вспомнил, так ведь шнурок с золотой нитью на шее – вот что оказалось главным в воспоминаниях о событиях давностью в двадцать два больших цикла. В юности, да и сейчас Ше-Киуно нечасто повязывал шнурком воротник рубашки, только в особо торжественных случаях, поэтому, отправляясь на избирательный участок, Ани слишком туго затянул шнурок и, ставя крестик в пустом квадратике выданного ему бюллетеня, думал не о том, за кого голосует и зачем он вообще это делает, а о том, как бы поскорее выбраться на улицу и распустить наконец сдавивший шею узел.

Поджав недовольно губы, Ше-Киуно повел подбородком, будто и сейчас чувствовал праздничный шнурок на шее, а потом еще и ладонью по шее провел, ухватил двумя пальцами кожу, оттянул и только после этого улыбнулся. Видел бы Ани эту улыбку в зеркале – самому бы тошно стало.

Сунув ноги в теплые домашние шлепанцы, Ше-Киуно подтянул трусы, убавил звук экрана и кинул пульт на кровать. Проглотив острейшее желание немедленно заглянуть в узкий верхний ящичек письменного стола, Ани направился в ванную, чтобы добросовестно воспроизвести им же самим установленный ритуал.

Все необходимые действия Ше-Киуно совершал не спеша. Медленно. Значительно медленнее, чем обычно. Своего рода медитация: если сосредоточить все внимание на размеренных, неторопливых, почти плывущих движениях – наклон головы, поворот кисти руки, движения пальцев, – то это помогает забыть о верхнем ящичке письменного стола. Во всяком случае, можно хотя бы сделать вид, что забыл.

Итак…

Взгляд скользит по столешнице – чуть шероховатый темно-фиолетовый пластик с блестящей никелированной окантовкой – и хитро, вроде как случайно, сползает вниз.

Нет, заставляет себя улыбнуться в душе Ше-Киуно, сначала ванная. И он снова идет в ванную.

Временами Ше-Киуно кажется, что как-нибудь, глянув в зеркало, он увидит там другого человека. Быть может, это будет он сам, но он не сможет узнать себя. Это была вовсе не игра слов, – Ше-Киуно казалось, что однажды именно так и случится, – и страх перед ужасным концом обреченных варков здесь тоже был ни при чем: настоящее превращение не имело ничего общего со страшной болезнью, до неузнаваемости обезображивающей людские тела. К тому же варки, готовые лопнуть, уже не сознают того, что с ними происходит. Что произойдет в тот момент, когда собственное лицо покажется Ше-Киуно чужим? Станет ли он другим человеком или кто-то, кого Ани даже не знает – не видел ни разу в жизни! – вселится в его тело? Ше-Киуно боялся момента перерождения так же, как боялся Ночи, – страх, причина которого остается неизвестной, противоестественная жуть, заползающая в сердце, подобно червяку, буравящему рыхлую землю, тупо и бессмысленно, – и вместе с тем ждал, когда же наконец произойдет эта странная метаморфоза, которую он сам для себя придумал. Вот только зачем? Или нет, он ничего не придумывал, а каким-то непостижимым образом чувствовал или предугадывал то, что было предначертано судьбой?…

Нет.

Нет.

И еще раз – нет.

В том смысле, что не нужно думать о том, что не имеет смысла.

Хотя если так рассуждать, то бессмысленной окажется сама жизнь.

А кто сказал, что это не так? Кому удалось хотя бы раз тем или иным способом доказать обратное?

Вода – мокрая, лед – холодный, жизнь – дерьмо. Кто это сказал?… Какая разница, кто, если так оно и есть!…

Не думать ни о чем, просто совершать привычные простые движения, не торопясь, спокойно, очень медленно.

Ше-Киуно поднял руку и провел ладонью по зеркалу. Все хорошо – он видит в зеркале себя. Но если очень долго смотреть на свое отражение, то рано или поздно начнешь находить незнакомые черты. Ну, например, Ше-Киуно точно помнил, что три малых цикла не выходил из дому, а следовательно, и не брился. Почему же в таком случае – он провел ладонью по подбородку – щетина едва заметна?