Пепел власти - Руслан Муха Страница 8

От вида кормления мне тут же захотелось есть. Не в силах совладать с чувством голода, я тут же зарыдал.

Эл подтянула меня к себе, что-то ласково произнесла и свободной рукой взяла меня. Младенец, побеспокоенный суетой, тут же бросил грудь и закричал. Но Эл поспешила достать вторую грудь и приложить меня к ней, а ее младенец тут же продолжил есть.

Я ни секунды не колебался, а тут же приложился к груди. Запах молока в буквальном смысле опьянял. А вкус этого молока показался самым чудесным. Лучшим чем то, что я когда-либо пробовал.

Я не испытывал ни капли отвращения, хотя в других обстоятельствах ни за что бы ни стал пить грудное молоко, да еще и прямо из женской груди. Но сейчас это было вполне естественно. Сейчас это был вопрос выживания.

Младенец Эл, наевшись, уснул. А я продолжал есть и есть, пока Эл не вскрикнула и не отняла у меня грудь. Видимо, еда закончилась, а я так и не ощутил чувства сытости. Но это все же лучше, чем смоктать хлеб.

— Тайлария, — сказал мне Эл, указывая на младенца.

Она произнесла еще несколько фраз и снова показала на своего ребенка. Даже приподняла меня, чтобы я мог получше его рассмотреть. Но глядеть там было особо не на что. Обычный красный сморщенный новорожденный. Но из того, что сказала Эл, я догадался — это девочка.

Странно, язык точно был мне незнаком, но где-то в глубине подсознания, я его узнавал. Словно я знал этот язык очень давно, а потом забыл.

Эл продолжала говорить, она уложила меня рядом с Тайларией, а сама достала сверток с остатками еды и принялась есть.

Я смотрел на младенца и думал о том, что теперь у меня есть сестра. Пусть и не родная, но сестра. У меня не было сестры в прошлой жизни. Но почему-то я помнил, что когда-то в другой жизни сестра у меня все же была. Я помнил, что заботился о ней, я защищал ее, а она в ответ дарила мне свою любовь и заботу. Когда-то очень давно, жаль, что я почти не помню ее.

Тайлария открыла глаза и уставилась на меня.

«Ну здравствуй, сестренка», — мысленно поприветствовал я ее.

Она замахала ручкой, выпутываясь из плаща, и резко ухватила меня за руку, будто бы тоже хотела поздороваться.

Так я познакомился с Тай-Тай, со своей пусть и некровной, но сестрой. И уже тогда я понял, что наши судьбы связаны навек.

* * *

Несколько дней мы шли вниз по берегу реки. Эл соорудила из плаща для меня что-то наподобие гамака, и теперь я висел у нее за спиной, а Тай-Тай она несла на руках.

Я видел, чувствовал, как Эл тяжело. Она явно не была привыкшая к таким длительным прогулкам, да еще и с ношей в виде двух младенцев.

Но Эл все делала правильно. Если мы будем продолжать идти вдоль реки, то наверняка, в конце концов, выйдем к людям. Но наша мать, кажется, потеряла в это веру и практически опустила руки. Она все чаще делала остановки, запасы еды у нее стремительно иссякали, а улыбку на ее лице я практически перестал замечать.

К закату третьего дня она увидела вдалеке вьющийся к небу дым. Это так ее обрадовало, что она, радостно восклицая, положила Тай-Тай на листву, вытащила меня из гамака и подняла над собой, показывая, что впереди. Таких дымков было много, я насчитал по меньшей мере с десяток, там впереди точно было селение.

Это придало Элайне сил, она начла идти быстрее, не обращала внимания на хнычущую Тай-Тай, которую уже пора было кормить. А вечером мы вышли к небольшому поселению.

Я уже догадался, что попал в мир средневековья или близкий к тому. И когда мы подошли к первым бревенчатым домам, увидели повозки, людей в простых рубахах и шерстяных тулупах, еще больше в этом убедился.

Местные смотрели на Эл с подозрительностью, но никто не пытался с ней заговорить. А она просто шла вперед.

Я думал, она остановится и попросит о помощи, о ночлеге, о еде в конце концов. Но она почему-то этого не делала. Эл шагала куда уверенно и целенаправленно, а затем я понял куда. Впереди возвышалось каменное здание с куполообразной крышей, которое разительно отличалось и своей архитектурой, и высотой от простеньких бревенчатых домов поселения.

На вершине здания высилась белоснежная, словно из мрамора, статуя, изображавшая молодую женщину в причудливой короне, зубцы которой были похожи на маленькие башенки. Глаза женщины были умиротворенно прикрыты, а руки подняты ладонями вверх. В ее ладонях лежали большие самоцветы — в правой красный, как рубин, а в левой зелёный, как изумруд.

Не сложно было догадаться, что мы направляемся к храму.

Уже после, когда немного подрасту, я узнаю, что этот храм был построен в честь богини Манушермы. Богини-матери, которую в империи очень почитали. Считалось, что именно она наряду с богом-отцом даровала жизнь всему на Лоре-Адаре.

Обитали в этом храме незрячие монахини, которые добровольно отрекались от зрения для того, чтобы служить Манушерме. Была в их слепоте и практическая сторона. Потеряв возможность видеть, они открывали в себе грани магии души и видели куда больше, чем зрячие.

Мы дошли до храма, и Эл остановилась. Большая арка входа была в три человеческих роста, тяжелые деревянные двери в ней были слегка приоткрыты. Элайна вошла внутрь, мы оказались в большом с высоким потолком каменном помещении. В самом центре помещения снова стояла статуя богини, только поменьше. Вокруг нее водили хоровод и пели молитвы незрячие монахини. Они были одеты в глухие просторные красно-зеленые платья, их головы украшали причудливые золотистые головные уборы, похожие на чалму.

Элайна не смела мешать, а стояла на входе, дожидаясь, когда вечерний молитвенный ритуал завершится.

Пение монахинь завораживало. Тай-Тай и вовсе перестала хныкать и уснула, а я наблюдал не в силах отвести глаз.

Одна из монахинь, чей наряд и головной убор немного отличался от остальных, стояла в центре и водила руками, вырисовывая в воздухе белые магические узоры. Когда она заканчивала узор, он взмывал к потолку и рассыпался сотнями маленьких искр, а монахиня тут же принималась рисовать новый узор.

Завершился ритуал тем, что монахини пали на колени и затихли, а главная, создав очередной узор, похожий на гроздь винограда, вскинула его, и он рассыпался на множество виноградин, каждая из которых отправилась к монахиням и проникла в них, бесследно исчезнув. Монахини в завершение одновременно