Олег Таругин - Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа Страница 84

Везуха закончилась в тот самый момент, когда я, отмахнувшись автоматом от одного из не попавших под мою очередь противников, пропустил простейший в общем-то удар. То есть не то чтобы «пропустил», скорее «подставился», совсем позабыв про оставшийся в затормозившем наконец бэтээре экипаж. Результат не заставил себя ждать — меня до невозможности пошло ударили в спину прямо из раскрытого десантного люка, возле которого я имел неосторожность находиться в тот момент.

Слабое, конечно, утешение, однако сознания я все-таки не потерял, просто грохнувшись лицом вниз возле высоких бэтээровских колес и тут же получив носком тяжелого солдатского берца по ребрам и еще разок прикладом — сверху. Обидно, очень обидно и непрофессионально, особенно если учесть, что к этому моменту я в той или иной мере (в смысле, что некоторых только ранил), расправился уже практически со всеми на свою беду прикатившими в бронетранспортере солдатами.

А в следующее мгновение я понял, что все-таки провалил задание. Обладатель тяжелых кирзачей отскочил на несколько шагов и, вскинув автомат (далеко, ой далеко, при всем моем желании — не достану; и Серега ничем помочь не сможет — меня от него полностью закрывает приземистый корпус бронемашины), нажал на спуск — полученные от майора инструкции, похоже, не предполагали моего пленения.

Однако выпущенная по мою душу очередь оказалась какой-то странной. Сначала негромко хлопнул одиночный выстрел, тут же потонувший в привычном грохоте переведенного на автоматический огонь «калаша». Что сие может означать, разбираться я не стал. Едва осознав, что пули не рвут, орошая кровавыми брызгами запыленную резину колес, мое бренное тело, рванулся, выхватывая из-за голенища нож, и швыряя его в стоящего справа противника. Того, что стоял левее, я достал ногой, а своего несостоявшегося палача — прикладом автомата, который так и не выпустил из рук. Подхватив с земли оброненный кем-то АК, резко обернулся, короткой очередью срезая высунувшегося из люка «мазута» — того самого, что своим предательским ударом едва не угробил весь мир, — и лишь после этого взглянул в сторону, откуда раздался спасший меня одиночный выстрел.

В нескольких метрах от бронетранспортера медленно опускался на колени паренек-патрульный, словно по наитию спасенный мной в винницкой лесопосадке и сейчас сторицей возвративший этот тяжкий долг… В одной руке он держал пистолет, вторую прижимал к разорванной автоматной очередью груди, а. избитое лицо было повернуто в мою сторону. Он смотрел прямо мне в глаза, но — удивительное дело! — я не видел в его взгляде ни боли, ни страха. Его глаза, в отличие от первой нашей встречи, были живыми! А сам он умирал…

Так продолжалось лишь несколько коротких секунд; затем губы раненого дрогнули, и я разобрал в этом коротком движении его последние слова: «Спасибо тебе…» Парнишка покачнулся, из последних сил пытаясь устоять на коленях, однако не сумел и ничком упал на горячий от солнца и крови бетон. «И тебе…» — эхом повторил я, отворачиваясь. Мне надо было спешить: тепловоз был уже в десятке метров перед стрелкой, да и в бэтээре за спиной по-прежнему оставался опасный враг. Подав высунувшемуся из кабины Сереге знак «внимание», направленный в сторону бэтээра, разбираться с уцелевшими членами экипажа которого у меня времени не было: если что — капитан прикроет, не маленький, я затрусил к злополучной стрелке, задержавшись лишь на один миг, чтобы поднять с земли тубус так и не использованного против нас РПГ.

Через несколько секунд я уже был на борту вновь набирающего скорость тепловоза — до защитного купола, скрывающего под своими непробиваемыми сводами самую страшную тайну человечества, оставалось всего полторы сотни метров…

— В общем, как въедем внутрь — я к Маятнику, а ты — вали все, что будет двигаться. И, на всякий пожарный, помни про эту хренотень с временным откатом, гут? — закончил я краткий инструктаж, глядя через небольшое оконце на стремительно приближающийся красно-белый шлагбаум, сразу за которым начинался спуск к куполу. — Все понял?

— Понял, не дурак, — мрачно буркнул капитан, приседая под стенку кабины и поудобнее ухватываясь за поручень здоровой рукой. — Ты это… давай, майор, держись покрепче — сейчас тряхнет.

— Угу. — Капитанский совет был вовсе не лишним: тепловоз, конечно, штука серьезная, но неизвестно еще, какие у них там внизу ворота. Если такие же броне-плиты, как на входе в бункер, то удар, будет действительно неслабым. Представив вход в бункер, я вспомнил и спасшего меня патрульного, ухитрившегося незаметно выбраться наверх и решившего зачем-то идти за нами. Имени его я так и не узнал, да теперь и не узнаю. Но все равно, спасибо тебе, парень, ты ведь и сам не знаешь, что совершил…

Бросив в окно последний взгляд — до столкновения оставалось лишь несколько секунд, — я присел рядом с Сергеем, прижавшись спиной к перегородке, отделявшей тесную кабину от дизельного отсека. Каким бы сильным ни был удар, сдвинуть с места многотонную силовую установку ему вряд ли окажется под силу. Самое ценное наше приобретение — гранатомет РПГ-22 — я аккуратно положил на колени и покрепче обхватил свободной рукой: переводить уже взведенную «трубу» из боевого положения обратно в походное[34] я не стал в целях экономии времени, не зная в то же время, как она перенесет грядущее столкновение — не хватало еще пальнуть ненароком!

Больше в кабине никого не было — пацана-машиниста, как только он как следует разогнал локомотив, я собственноручно спихнул с тепловоза: сам прыгать он боялся, а лишних жертв после боя около стрелки мне не хотелось. Сам таран описывать не стану — со стороны это, наверное, смотрелось достаточно эффектно. Стотонный тепловоз, врезающийся на скорости под семьдесят километров в час в металлические ворота и неожиданно исчезающий под землей, однако ни я, ни капитан этого, как вы понимаете, не видели. Зато прочувствовали — и ощущения эти, скажу честно, были не слишком приятными: если шлагбаум и наружные ворота мы снесли, практически не ощутив этого, то удар по внутренним, все-таки бронированным, стал тяжким испытанием и для тепловоза, и для нас. Хотя бы потому, что последняя «дверца» оказалась цельной стальной плитой толщиной сантиметра три, а происходило все это действо в узком железобетонном тоннеле длиной всего метров тридцать…

Удар получился такой силы, что у моего (подобного я, честно говоря, никогда еще не видел) автомата отстегнулся и улетел куда-то в угол магазин, а мне самому едва не вывихнуло руку из плечевого сустава. Впрочем, капитану с его единственной полностью дееспособной рукой пришлось еще хуже: Серегу и вовсе швырнуло на пол лицом вниз. Но, как бы оно ни выглядело со стороны и ни ощущалось изнутри, тепловозу все же достало сил сорвать бронеплиту с направляющих и, сойдя для полноты картины с рельсов, вломиться внутрь, толкая перед собой эту погнутую чудовищным ударом многотонную железяку.