Александр Гордиан - У черты Страница 9

— Прости!

Глеб хотел поймать ее руку, но жена резко отстранилась. Нервно закурила и почти сразу же бросила сигарету в пепельницу.

— Мне пора ехать…

Сон растворился в глубинах подсознания, чтобы вернуться еще не раз.

Сталкер проснулся.

— …мне пора ехать, — услышал он.

Рамзес всегда просыпался сразу. Мгновенно: зрачки еще возвращались под веки, а организм уже заканчивал срочную мобилизацию. Эту технику Глеб осваивал долго и мучительно, но она того стоила. Девушек опять же впечатляло, некоторых до визга.

Сталкер открыл глаза. Пузатенький человек стоял над ним и помавал руками, не решаясь потрясти.

— Доброе утро! — дружелюбно сказал толстяк, и Глеб безошибочно определил в нем врача. — Вижу, проснулись?

Глеб осмотрелся, стараясь не делать резких движений. За окном деревенский пейзаж, пасмурный день, судя по неяркому свету. Чистая низкая комнатка совсем не похожа на больничную палату. И все же — врач.

— Поразительно, — сказал толстяк, — еще вчера я настаивал на срочной госпитализации. У вас уникальный организм, гражданин… больной.

Глеб неопределенно хмыкнул, не протестуя, но и не соглашаясь, и врач спохватился.

— Впрочем, я и сейчас посоветовал бы стационар, но отказаться ваше право. Сильный организм, несомненно. Здесь лекарства. Прошу рассчитаться, мне действительно пора ехать.

Он положил руку на гору медицинских коробочек. Глеб открыл рот ответить, но его опередили.

— Окей, док. Жду вас послезавтра, — было сказано глубоким женским голосом. Бархатным, но бархат явно стелен поверх стали. И еще грассирующий акцент, едва уловимая неправильность в произношении.

Глеб оглянулся. Молодая женщина в армейских брюках и куртке-штормовке перебирала купюры в бумажнике. Глеб подметил и высокие скулы (татарские предки, не иначе), и крепкую спортивную фигуру. Нос с горбинкой, серые глаза. Темные волосы, очень короткие, даже не «под мальчика», а еще короче — практичная мужская стрижка, только круглые маленькие уши смешно торчат.

Обаятельная девушка… могла бы быть. И лицо кажется знакомым. Что-то связанное с ней произошло совсем недавно, очевидно, когда сталкер выходил из Зоны в полубессознательном состоянии. Мысли начинали путаться, как только Рамзес напрягал память.

— Не-е… — нужно, хотел сказать Рамзес, я сам заплачу, но поперхнулся иссохшим горлом.

— Воды побольше, — посоветовал врач, скрываясь за дверью, и Рамзес с ним был абсолютно согласен.

Девушка села у изголовья и протянула Рамзесу кружку.

— Плохая вода, — сказала она, будто извиняясь. — Из… как это?.. земли. Из колодца.

Вода и впрямь оказалась не очень, уж Глеб разбирался в таких вещах. Впрочем, где здесь, в Зоне и окрестностях, здоровая вода? Рамзес цедил питье строго по науке: смачивал язык, небо, и только потом глотал, наслаждаясь холодной щекоткой в пищеводе.

Девушка разглядывала его без какого-либо стеснения. В здешних краях сказали бы: вылупилась, бесстыжая, но в местах не столь консервативных такой взгляд назывался открытым. Правда, не очень дружелюбным. Было что-то в этих огромных глазах, чего Глеб не мог понять. То ли прищур, то ли пристальность, совершенно нехарактерная для совсем молодой женщины. Акцент и заминки на самых простых словах подсказывали, что девица приехала издалека, и русский для нее не родной язык. Или основательно подзабытый. Видимо, дочь эмигрантов, изучавшая родные напевы на примере родительских ссор. Из того, заграничного бытия открытость. Из другой, родительской жизни оценивающий прищур и жесткость.

Многое читал Рамзес в этом взгляде, что мог прочитать мужчина, не обделенный женским вниманием. Девочка интересная, как говорится, с перчиком. С тайной, загадкой, которую неплохо бы разгадать, хотя опыт подсказывал, что загадка та высокого уровня сложности.

Напившись, Глеб вытянулся на скрипучей раскладушке и провел ревизию организма, напрягая поочередно мышцы от пальцев ног и выше. Что ж, бывало и хуже, решил он и сел в кровати. Кружилась голова, нужно было вставать, но — пикантный момент — Рамзес понял, что не одет. Совершенно. Он покосился на девицу.

Девушка, хмыкнув, откуда-то вынула и положила рядом с Глебом стопку чистой одежды. Отвернулась, пока Глеб одевался.

— Ленка стирала, — сказала девушка в пространство. — А это — дом ее матери. Можешь быть им благодарен.

И ни слова, ни аха, мол, лежите, больной. Девица определенно начинала Глебу нравиться.

— Я благодарен.

Глеб попробовал встать. Голова закружилась сильнее, несколько мгновений сталкер боролся с обмороком. Он дождался, пока разлаженный организм мобилизуется, и сделал первое упражнение. Тело подчинялось неохотно. Глеб выполнил второе, третье и, наконец, вошел в ритм.

Разминаться учил опять таки Мишка Ворон, два года назад. Перед упражнениями ветеран обычно медитировал, рассуждал о потоках энергии, точках силы и прочей мутной философии. Разминал язык, так это называл сугубый материалист, иногда, по обстоятельствам, верующий, Рамзес. Насколько Мишка верил в свою философию — вопрос темный, Глеб подозревал, что не особо и верил, но комплекс собрал толковый. Обманчиво простые движения подстегивали не хуже иного энергетика.

Девушка сидела, опершись подбородком на кулак, а кулаком на спинку стула, и смотрела как Глеб, который позавчера наладился умирать у ее ног, разминается.

— Ух ты! — удивилась она. — И на шпагат можешь?

— Я много чего могу, — не стал скромничать Глеб.

— Уважаю! Мышцы должны быть сильными, но… как это?… компактными. Большие мышцы нужны только в спорте, а в жизни их кормить приходится и на себе таскать. Хочу тебя спросить: ты, часом, не дурак?

— Не замечал, — признался Глеб. — А что?

— Ну… — девушка неопределенно повела рукой. — Когда ты вскочил и начал размахивать ногами, я удивилась и решила уточнить. Значит, ты передо мной… как это?.. выпендриваешься?

Рамзес смахнул со лба нездоровый пот.

— Ты кто, прелестное дитя? — начал он и сразу же понял, что взял неверный тон.

Сталкер привык, что женщины млеют от его самцовости, наработанной многочисленными ходками за Периметр. Ему приелось когда-то любимое занятие — азартная борьба за подругу. Возраст и Зона сменили приоритеты, и теперь Глеб общался исключительно с девушками сильно моложе себя. С которыми проще. Которые не напоминают жену до спазмов в горле. До желания напиться вдрызг и подраться вкровь.

С этой проще не получалось, у этой характер блестел в глазах.

— Меня зовут Инга, — ответила девушка, едва заметно раздувая крылья носа. — Инга Порывай. А ты?

Инга?! Сталкер помнил озеро и бесстрашную пловчиху, а вот лица не помнил. Не смотрел в лицо, если честно. Как пацан, ей-богу.

— Глеб, — представился Рамзес после секундной заминки. — Я не выпендриваюсь. Правило такое — не разогретые мышцы могут подвести.

Не объяснять же, что это физическая потребность где-то на уровне рефлекса.

Инга кивнула.

— Штаты? Европа? — спросил Глеб. — Выговор у тебя нездешний.

— Штаты. Но родилась тут… неподалеку.

Интересно! Глеб поставил галочку против этого пункта в воображаемом списке. Нужно обдумать.

— Спасибо тебе. Это ведь ты меня вытащила?

— Да, — абсолютно без рисовки подтвердила девица. — Ты что-нибудь помнишь?

— Автобус, — неуверенно сказал Глеб.

— Тебя хотела арестовать полиция… то есть милиция. Я дала пятьсот долларов, потому что ты отнял у копа автомат.

— Автомат не помню, — растерялся Глеб, утирая полотенцем лицо. — Но я хотя бы пристрелил вымогателя?

— Нет, но собирался, — девушка вдруг улыбнулась, и улыбка оказалась чудо как хороша. Западал Глеб на девичью улыбку, имел слабость. Никакие прелести не цепляли его, как уголки губ и ямочки на щеках.

— Обычно, они берут триста, — Глеб не мог отвести взгляда. — И велят проваливать с их территории.

— Тебе тоже велели, — девушка стала серьезной, — но ты был… как это?.. не-транс-пор-табелен. Я думала, ты умрешь.

— Я живучий, — Глеб вспомнил завистливые шепотки за спиной.

— Ты сталкер! Говорят, все сталкеры живучие.

Глеб неопределенно повел головой.

— А ты здесь какими судьбами?

Инга протянула визитку.

— Фонд защиты экстремальной природы, эксперт и директор в одном лице.

Она не стала упоминать, что еще состоит в попечительском совете на пару с папенькой, который меньше чем на председателя не соглашался и денег давать не хотел. Других единиц штатное расписание Фонда не предусматривало.

Глеб принял картонный прямоугольник. Легкомысленные виньетки, красивый логотип. В углу длинный телефонный номер, хорошо запоминающийся, и ничего более, ни имен, ни должностей. Таких картонок и Глеб мог наштамповать сколько угодно. С самыми вычурными и бессмысленными названиями.