Олег Дивов - Лучший экипаж Солнечной (авторская редакция 2008 г.) Страница 9

— Пророческий анекдот оказался, — заметил Вернер.

— Не то слово, Энди. А ведь действительно вся планета спала и видела, как бы от нас избавиться. Очень уж Россия была неудобное государство. Тоже в своем роде Израиль, только большой и с атомными бомбами. И вот нас не стало. А что толку? Пустыня. Говорят, правда, что живут какие-то племена на побережье Северного Ледовитого океана. Мутируют потихоньку. Идолам поклоняются, кретины.

— Что ж они там едят? — удивился Боровский.

— Друг друга.

— Тяжелый случай.

— Не знаю, — Рашен повернулся к собеседникам и усмехнулся одной стороной рта. — У меня от прадеда дневник остался. Настоящий, на бумаге. И там блестяще описано, как они в Париже крыс на вертеле жарили. Когда всех голубей слопали. Это что — жизнь? Которое поколение на Земле ест досыта? Пятое? Шестое?

— Допустим, на Марсе и Венере тоже народ не шоколадом объедается, — ввернул Боровский. — Такую же синтетику жрут, что и мы.

— Это ты к чему? — не понял Рашен.

— Я к тому, что воевать в принципе нехорошо.

— Ты бы это верующим сказал. Лет сто назад, а лучше все пятьсот. Всяким религиозным фанатикам.

— Простите, драйвер, а вы всерьез считаете, что без религий лучше?

— Религия — опиум для народа, — отрезал Рашен. — Костыли для нравственно безногих. И мощный способ зомбирования.

Боровский закусил губу.

— Есть такая русская поговорка: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет, — поддержал Вернер. — Вот и расшибли.

— Был еще такой умник — папа римский, — вспомнил Рашен.

— Злые вы, — сказал Боровский. — Одно слово — русские.

— «Синагога, бесплодная и бесполезная, найдет приют в стране неверных…» — процитировал Нострадамуса Рашен. — Ну что, Жан-Поль, обрезала вам крылья дочь Вавилона, а?

— Как бы теперь нас всех не ощипали, — сообщил Боровский зловеще. — Кругом засада. Либо Абрам на чужих наткнется, либо Собрание Акционеров флот разгонит. От чужих-то, может, еще отобьемся…

— Не надо про чужих, — попросил Рашен. — Не отобьемся мы.

— Ну да! — возмутился Боровский. — Как это?! Или мы уже не группа F? Не бригада Attack Force?

— Мы банда истериков и психопатов, Жан-Поль. И в бассейне у нас hui нарисован. Что ты знаешь о чужих? Что на них теория относительности не распространяется, это ты знаешь? Что они экранируются почти идеально, ты в курсе? А как они Плутон выпотрошили?!

— Дался вам этот член в бассейне… — буркнул Боровский. — Как будто его на двери у вас нарисовали…

— Знаешь… — Рашен машинально поглядел на динамик громкой связи и весь передернулся. Он никак не мог забыть, что система оповещения целый год ловила каждое его слово. Вернер не стал полностью лишать динамики их шпионских функций, он только обезопасил каюты старших офицеров и отсеки управления. Теперь здесь можно было говорить свободно, но Рашен все не мог отделаться от мысли, что ему плюнули в душу. — Знаешь… — повторил Рашен. — Когда эти гады внизу начали разлагать войска, я им первое время подыгрывал. Думал, что взвинченная и задерганная армия в случае чего скорее меня послушает, чем Адмиралтейство. А теперь… Даже не знаю. Страшный бардак на кораблях. Чудовищный. Теряем боеспособность не по дням, а по часам. Нам сейчас война нужна позарез, Жан-Поль. С кем угодно, лишь бы делом заняться. Только вот чужие… Слабоваты мы против них.

— Ну давайте тогда Землю на уши поставим, — предложил Боровский. — Бомбанем разок для острастки… Разве плохо, если вы станете Председателем Правления?

— А Задница — Генеральным Директором! — рассмеялся Вернер.

— Задница на все готов, — заметил Рашен без тени улыбки. — Он вниз год не спускался. Боится.

— Так я и говорю, — кивнул Боровский. — Захватим власть, запретим монополии, построим демократию, нарастим мощный флот, чужих распатроним. Пиратов и контрабандистов прижмем. И заживем по-людски. Тем более что с Марсом и Венерой отношения налажены. Их, главное, не пугать больше.

— Как все просто… — сказал Рашен с непонятной интонацией. — Как все просто, оказывается.

— А может, действительно все просто? — осторожно спросил Вернер.

— Я тут спросил Задницу, сколько мы народу ухлопали, — вспомнил Рашен, — а он кивает на крашеры и десант. Как будто группа F всю войну металлолом возила. Господа, вы готовы снова убивать? И не каких-нибудь чужих, а самых что ни на есть своих, а? Убивать просто за то, что они с нами могут оказаться несогласны…

— Да бросьте вы эти русские штучки! — посоветовал Боровский. — Военный вы или нет?

— Наверное, я так и не стал военным, — горько вздохнул Рашен. — Как я был пилотом, так им в душе и остался.

— А зря.

— На себя посмотри, тоже мне, массовый убийца. Вниз боишься ехать, прокладки у тебя, видите ли…

— Короче говоря, — заключил Боровский, — вы еще ничего не решили.

— Не бойся, — сказал Рашен. — Когда время придет, я быстро решу. Все равно нам идти на профилактику через месяц.

— Ага! А если «Тушканчику» пушки отвинтят? В целях профилактики, так сказать?!

— Не отвинтят. Мы еще полетаем.

— Хорошо бы! — рявкнул Боровский с вызовом.

По корабельному времени стояла глубокая ночь, когда тишину разорвали колокола громкого боя. «Тушканчик» вздрогнул: реактор выбросил энергию в накопители. И от этого толчка проснулись даже те, кого сигнал «к бою» едва-едва заставил разлепить глаза. Потому что круизер изготовился к стрельбе.

Ива влетела в боевую рубку второй, сразу после Фокса. Бомбардир уже сидел в кресле и одной рукой тянул на себя ремни, а другой нервными резкими движениями оглаживал контактную доску, выводя пушки на режим поиска.

— Что?! — крикнула Ива, прыгая на место, врубая одним движением всю ходовую автоматику и впиваясь глазами в монитор. — Где?!

— DN! — выплюнул Фокс. — NES! Бля! — теперь он уже терзал доску обеими руками. Корабль мелко завибрировал: главный калибр вышел на режим. С тихим шипением задраились люки в переборках.

— Боевая! — рявкнул в динамиках голос Рашена.

— NES! — отрапортовал Фокс. На боевом языке это значило «по enemy spotted». Брошенное им раньше DN было его личным изобретением и расшифровывалось как «I don't know».

— RM, — добавила Ива свое уставное «ready to move». Добавила с ленцой в голосе. До нее вдруг дошло, что пустует кресло старпома. Значит, Боровский вместе с Рашеном глядит на монитор контроля готовности и чешет в затылке, отмечая, кто опоздал.

— Это учебная, Майк, — сказала Ива. — Расслабься.

— Учебная тревога. Полная готовность две минуты тридцать одна секунда, — сообщил Рашен. — Всем отбой. Ну и что мне теперь с вами делать, астронавты?

— Быть такого не может! — выдохнул Фокс, невольно поднимая глаза к динамику. — Сколько-сколько времени?

— Все слышали? — спросил Рашен. — Две тридцать одна. Молодцы. До команды оставаться на местах. Сейчас мы вас обойдем и послушаем, какие вопросы. Ждите.

— Фф-фух! Ой… — Фокс поник в кресле и сжал руками виски. Ива откинулась на высокую спинку и принялась глубоко вдыхать и выдыхать, надеясь, что возбуждение рассосется само, не заставляя члены мелко трястись. «Тушканчик» несколько раз конвульсивно содрогнулся, будто у него тоже схватило голову.

— У «старика Пола» тоже отходняк, — заметил Фокс, доставая болеутолитель. — Хочешь таблеточку, Кенди?

— Нет, спасибо. А который час? — спросила Ива, отстегивая ремни. Спохватившись, она посмотрела на вмонтированный в манжет спецкостюма циферблат. — Ого, почти четыре уже… Слушай, Майк, как это может быть, а? Мы же рекорд флота на полминуты улучшили.

— На двадцать девять секунд, — невнятно уточнил Фокс с набитым ртом, тоже высвобождаясь из ремней. — Да, накликал Рашен проблему себе на голову. Нас ведь поощрять теперь придется. А ты помнишь, когда последняя учебная была?

— Не-а.

— Вот именно. А я тебе скажу: не было учебных тревог с самого конца последней кампании. Год уже. Потому что, как только все улеглось, Совет Директоров поставил вопрос о роспуске флота. А кому нужна учебная на корабле, который скоро по гайкам растащат?

— Ну и что? — спросила Ива, ослабляя застежки спецкостюма. Она была одета по полной форме, включая трехслойное белье. Сказались месяцы тренировок, когда все действия по тревоге доводились до полного автоматизма. В первый раз Ива надела спецкостюм в шестнадцать лет. А первую боевую награду получила в двадцать.

— Что-то я дерганый стал, — пожаловался Фокс. — Ты не заметила?

— Майк, ты был прекрасен, как всегда. Ты работаешь — это фантастика. У тебя настоящий талант.

Фокс довольно хрюкнул и потянул из кармана огрызок сигары.

— Э! — возмутилась Ива.

Фокс поглядел на зажатый в руке окурок и быстро его убрал обратно. Случаи курения на борту вообще не рассматривались дисциплинарным уставом ввиду их полного безумия.