Песнопение бога - Рина Харос Страница 9

Когда с трапезой было покончено, я довольно рыкнул и обернулся в человека, стряхивая со рта остатки непрожеванной шерсти. Жженая плоть, которая еще не остыла, приятно жгла горло. Блаженно прикрыв глаза, я раскинул руки в стороны и позволил солнечным лучам ласкать кожу. Звук бушующего моря действовал отрезвляюще. Недолго думая, я с закрытыми глазами вбежал в воду и нырнул, уплывая подальше от поляны, от которой все еще валил дым из-за выжженных деревьев и травы.

Я широко распахнул глаза и подскочил на кровати, издав протяжный стон разочарования. Один и тот же сон преследовал каждую ночь. Голод, разрастающийся в душе темной дырой, пытался сломить мою волю. Магия, что бурлила в венах и вопила об освобождении, металась, словно загнанный зверь, но я не мог позволить ей выбраться наружу. Не сейчас.

Я лежал на кровати, подсунув руки под голову, и всматривался в ночное небо, усыпанное калейдоскопом ярких звезд. Каждую ночь, проведенную без сна, задавался только одним вопросом: что я сделал не так? Чем заслужил? Что нужно предпринять, чтобы вернуть любовь брата и помочь ему освободиться от гнета собственной зависти и ненависти?

И я знал только один ответ на все свои вопросы: отдать ему Аванти́н – континент огня и пепла. Остров, от которого осталось только название. Некогда могущественная раса драконов имела власть, почитание, поддержку жителей, но чем больше разгоралась война на Олимпе, тем сильнее ненавидели моих предков.

Ве́дас, один из Высших, добровольно отрекся от титула и назначил моего отца своим преемником. Но когда мужчина только пришел к правлению, то вызывал множество недовольств – люди опасались, что он не сможет выполнить обещания сберечь и оставит жителей на погибель и произвол судьбы, как это когда-то сделала Алке́ста. Тогда джинн поклялся на собственной крови, что мой отец и его дети принесут на Аванти́н мир и спокойствие. Высший пообещал: на континент не смогут проникнуть боги, чтобы забрать ни в чем не повинные души для войны на Олимпе.

Жители континента поначалу настороженно и с опаской относились к новому правителю, но отец не опускал руки: он восстановил плодородие, использовав священный огонь, пожертвовал собственной кровью, чтобы целители могли изготовить эликсиры для излечения болезней. Бывало, что утром мужчина выходил из своей комнаты с темными кругами под глазами и неестественно бледным лицом, после чего мать тотчас же загоняла его обратно в спальню и вела все переговоры сама. Отец до беспамятства любил ее. Мать могла усмирить ярость и необузданность дракона одним лишь прикосновением или взглядом, ради которых мужчина готов был пойти на все – выслушивать многочисленные недовольства народа, что медленно начинали уважать нового правителя, использовать собственную кровь и плоть для исцеления болезней, лишь бы возлюбленная всегда была рядом и безмолвно поддерживала, не давая сойти с ума от груза ответственности.

«Мое спасение, лишь ты можешь потушить мой огонь», – так ласково называл отец супругу.

Мать, которую любили и к мнению которой прислушивались, всячески старалась поддерживать порядки на континенте. Мериса принимала во дворце нуждающихся, даровала им продукты, часть своих сил на восстановление здоровья или спасение жизни ребенка. Женщина не давала повода для бунта и тушила любую ссору на корню.

Но Мериса никогда не называла истинную природу своей магии. Когда речь заходила про войну на Олимпе, ее ладони сжимались в кулак, а лицо не выражало никаких эмоций. Лишь глаза, полные беспокойства, выдавали боль, которую она так тщательно научилась скрывать с годами.

Родители были к нам добры, когда сами были счастливы. Берт, мой старший брат, был в сложных отношениях с отцом. Если верить словам потомка могущественного дракона, он не оправдал ожиданий правителя, поставившего на кон все. Зачастую они общались на повышенных тонах, пока в комнату не влетала, словно фурия, мать и властным тоном отправляла спорщиков по разным комнатам.

После таких разговоров я находил Берта в своих покоях, съежившегося в углу. Тогда я усаживался рядом с братом, обхватывал его содрогающееся от слез тело и молчал, ожидая, пока он сам все расскажет. Лишь после того, как влага на щеках засыхала, Берт начинал говорить. Это помогало ему избавиться от тяжести в душе.

И в одной из ночей, когда мне едва исполнилось пятнадцать лет, почувствовал дикую ломоту в теле и жар, который становился все сильнее. Решил спуститься вниз, чтобы выпить воды, спотыкаясь и едва не скатившись кубарем по ступенькам. Ноги отказывались слушаться, но я нашел силы вырваться из замка, который вдруг стал слишком маленьким и тесным. Стоило оказаться на ближайшей поляне, рухнул на бок и зарычал от боли так громко и яростно, от чего перебудил весь дворец.

Магия была сильнее – она стремилась разорвать человеческое тело, которое было даровано нам мойрами. Я царапал кожу до крови, слышал хруст ломающихся позвонков, чувствовал, как жажда требовала трансформироваться. Лишь краем глаза заметил, как обитатели выскочили из дверей и окружили, словно стая диких псов, перешептываясь. Выбежавшая на зов мать кричала на отца, била и кусала его, пытаясь добраться до меня, но мужчина лишь крепко сжимал ее в своих объятиях, не позволяя подойти ближе.

«Лишь через боль можно прийти к тому, кем тебе суждено стать», – эти слова отец повторил матери, пытаясь утешить рыдающую женщину. Оба знали: если я не смогу освободить дракона, то умру – пламя просто сожжет тело изнутри, оставив лишь жалкую кучку пепла. Огонь выбирал сильных духом и телом и, если его надежды не оправдывались, уничтожал неугодных.

Затуманенным взглядом наблюдал за тем, как удлинялись ногти, кожа покрывалась темно-фиолетовой чешуей, а вместо крика слышался нечеловеческий рык. Выгнувшись дугой, я вцепился дрожащими руками в землю, вырывая из нее клочья, а в следующее мгновение будто переселился в другое тело – отец и мать казались маленькими точками, верхушки деревьев почти касались морды, приятное тепло разливалось по глотке, перетекая в нос. Новое чувство возникло в районе спины – я пару раз встрепенулся и почувствовал тяжесть крыльев. Поначалу неумело, затем более уверенно пару раз взмахнул ими и позволил себе немного воспарить над землей. И чем больше я отдалялся от нее, тем сильнее чувствовал голод, разрастающийся в глубине души.

Это была жажда крови.

Тело, не привыкшее к трансформации, через несколько минут вновь приняло облик смертного. Меня три дня лихорадило, мерещились тени и силуэты девушки, которая мелькала