Джей Эм - Убийца теней Страница 11

Но Ярла девчонку остановила:

– Да погоди ты, я же тебя не гоню.

– А я думала, рассердитесь, что гляжу, – простодушно протянула Саулина.

Вот уж действительно, простодушный человек, и такая в ней светлота… «Светлота» – это у видунов слово такое. Когда в человеке недобрых «помутнений» не видно, и даже наоборот, доброе чувствуется, говорят, что в нём «светлота» есть. Так же как «помутнения», не обычным зрением видишь её, ощущаешь только. Как если к свету с закрытыми глазами повернуться: увидеть – не увидишь, но различишь.

У двухбережников вот другие слова имеются – «святая», «святой». Вроде, похоже. Но уж конечно, такую девчонку не назвали бы они «святой». Во всяком случае, пока она какого-нибудь дела «во имя веры» не совершила. Говорят, когда начало зарождаться учение Двух Берегов, чего только «во имя веры» не творили новообращённые. Скажет, например, человек: «Вот, я верю, и в доказательство этого руку в огонь положу». Скажет, да и сделает. А то и полностью в огонь пойдёт… Как святой Лорк Норвейрский, к примеру. А если ничего подобного за человеком не числится, то не станут его святым величать. Особенно какую-то девчонку с корзинкой картошки.

– Да чего сердиться? Жалко, что ли. Тебя Саулина звать?

– Ага, – кивнула, качнула рыжими косичками.

– А меня Ярла.

– А вы, госпожа Я…

– Да без «госпожи», – перебила Ярла.

«Госпожой» пускай стражники зовут, да хозяева постоялых дворов, да чиновники разные. Перед ними чаще всего и надо себя как высокородная держать – такие уж люди, больно много смысла придают общественному положению. А кто иначе, с теми не нужно «госпожи». Потому что по отцовской-то линии Ярла на такое обращение права не больше имеет, чем эта вот Саулина. Не знатный род Бирги. Только что не как все: видуны. Поэтому-то многие собеседники, которые про это знают, и добавляют лишний раз «госпожу». На всякий случай.

Саулина свои круглые серо-голубые глаза ещё сильнее округлила:

– А-а… ладно. А как же вы это вот так умеете?..

Понятно, подтягивания имеет в виду.

– Училась, вот и умею.

Вспомнилось Ярле мимоходом, как в детстве отец её подтягиваться учил. Самое сложное было. Все остальное делала: присядет хоть сотню раз, из лежачего положения туловище столько же раз поднимет, чтобы живот крепкий был. Но схватится за перекладину – и ни в какую тощие девчачьи руки сгибаться не желают, чтобы кверху тело подтянуть, тоже тощее, но в висячем положении тяжёлое неимоверно. Долго не желали. А отец не отставал: пытайся, как получается, плечи, спину напрягай, тянись. И научилась всё-таки Ярла трудному делу. Охотнику без этого никак: мало ли, куда лезть придётся, за какой край цепляться да подтягиваться. Навык необходимый.

Подумала-подумала Саулина, да и вздохнула:

– Вот бы мне так…

Попробовать Ярла не предложила, ясно ведь, что сходу не получится. Саулина хотя и много трудится, и руки, наверное, у неё не совсем слабые, но этому упражнению если девчонка нарочно учиться не будет – не выполнит. Да ещё не на перекладине, а за дверной косяк цепляясь – тут и пальцы сильные нужны. Но Саулина на верх двери смотрела так заворожённо, точно на диковинку, что ясно: без посторонних глаз подтянуться попытается обязательно. Может, даже упражняться начнёт, если время выкроит. Но это вряд ли: уж больно много работы на неё хозяева Тиверо навалили.

«А здорово было бы девчонку поучить», – подумалось Ярле. Жаль, не до этого сейчас. А потом… потом она, Ярла, домой вернётся, а Саулина здесь останется.

– Комната твоя где? – из праздного любопытства поинтересовалась Ярла.

– На чердаке.

Ну да. Небось, каморка какая-нибудь.

– Ты в служанки-то почему нанялась? Родители небогато живут?

– Да я сирота. А хозяевам здешним роднёй прихожусь. Кормят они меня.

– А платить не платят за работу?

– Бывает, дают денежку…

Понятно всё с этими хозяевами. Удобно устроились. Экономно. Не зря и в госпоже Тиверо, и в супруге её Ярла алчные «потемнения» разглядела.

– Ой, – спохватилась Саулина, – пойду, картошку чистить надо.

– Одна ты, что ли, тут за всю прислугу?

– Нет, одна-то не управилась бы. Конюх есть, он же и садовник. Бельё прачкам отдаём стирать. А тётушка Тиверо за повариху… – последние слова не очень уверенно прозвучали. Помолчала Саулина и добавила: Ну, как за повариху… указывает, чего на обед приготовить, чего на ужин, какие продукты класть, а я уж стряпаю. Ещё комнаты убираю.

– А садовник? Тоже тебе «указывает»?

– А как же! Сегодня одну грядку полить нужно, а другую – прополоть. А завтра наоборот.

«Повезло тебе, добрые у тебя тётушка с дядюшкой», – невесело усмехнулась про себя Ярла, вслед Саулине, дальше со своей картошкой заторопившейся, глядя.

Ну, у неё своё, а у Ярлы своё. Пробежаться надо бы, хотя бы недолго, для бодрости.

В рубахе и штанах, кафтана не накидывая, спустилась Ярла в столовую, а оттуда на улицу вышла. Обследовала двор вокруг «Карася». Ничего, подойдёт, как раз кружок сделать можно. Позади до́ма, правда, грядки со всякой съедобной зеленью устроены, те самые, которые Саулина по указке садовника пропалывает да поливает. Ну ещё бы без приусадебного хозяйства обошлись Тиверо: так ведь денег на покупку продуктов для постояльцев меньше уходит. Вон морковная ботва топорщится метёлками, капуста кочаны сворачивает, лук жухлый – не на перья, на луковицы. Но тропка есть, мимо всех этих посадок, их не затоптавши, пробежать можно. Ну и побежала Ярла.

Другие постояльцы, кто проснулся уже, удивлённо из окон выглядывали: чего это девка, как сумасшедшая, носится? А Ярла знай себе нарезает круги. Пробежаться – оно самое милое дело. Тут тебе и ноги упражняешь, и сердце с лёгкими.

А как положенное время отбегала, в столовую вернулась. Из рукомойника, что возле двери в закутке приделан, побрызгала в лицо водой, и обратно к себе в комнату поднялась. Вечное неудобство бега: времени чуть потратишь, а рубаху на чистую меняй. Переоделась, ношеное бельё отложила. Надо будет Саулину попросить, чтобы вместе с другим прачкам снесла.

Теперь снова вниз, в столовую – позавтракать. Пшеничная каша с маслом, кусок сыра и те же любимые илленийцами печёные яблоки. То есть, не те же, что вчера, свежие. И отвар яблочный – запить. Хорошо.

Где-то – на главной городской площади, наверное – часы пробили половину третьего дневного часа. Можно и в советный дом отправляться.

Советный дом, как знала Ярла от гонцов, на этой самой площади, где, по её предположению, били часы, и находился. Называлась площадь почему-то Букетной – не иначе, много цветочниц там свой красивый, но недолговечный товар сбывают. Дорогу к площади подсказал первый же прохожий. Идти оказалось недалеко.

Над одним из зданий, обступивших Букетную площадь, высилась, оправдывая догадку, островерхая башня с часами. Нетрудно понять, что это и есть лореттский советный дом. Но что-то больно уж на стенах его вычурных узоров налепили, как будто там не старшины заседают, а комедианты устраивают представления.

Но сама площадь ничего, чистая. Относительно чистая, конечно: мусорные-то кучи есть. Ещё бы им не быть, когда по воскресным дням на площадях ярмарки проходят, и торгуют далеко не одними цветами на них. Чего только не остаётся потом: и никудышный овощной-фруктовый товар, и солома, и навоз не от одних лошадей, но и от прочей живности, которая на продажу. Но всё-таки видала Ярла и похуже городские площади, чем Букетная, гораздо похуже. Немощёные, с непросыхающими лужами, в которых свиньи ванны принимают. А тут и брусчатка и, вон, посередине, даже фонтан с фигурой, видимо, кита изображающей.

Впрочем, Ярла не за тем здесь, чтобы местную архитектуру и достопримечательности разглядывать да оценивать.

У входа в советный дом встретил её непременный стражник. Поприличнее немного, чем тот, на пристани – и на том спасибо. Хмурится… Но это ничего. Письмо с герцогской печатью ему под нос – и всё, готов. «Проходите, госпожа». А куда проходить-то? На второй этаж, старшины там в большом зале заседают.

Неужто и правда вот так просто, без проволочек удастся к здешним управителям попасть? Если да, то Лоретт – исключение из правил какое-то. Обычно сто лет в этих советных домах торчишь, прежде чем градоначальники принять соизволят. Ну ладно, не сто, но столько, что поважнее что-нибудь сделать можно успеть. Вечно одна и та же песня: сначала вызывают – скорее, да немедленно, да неотложное дело, напасть на наши головы! А придёшь: вот, мол, я – какой-нибудь писарь занудство разведёт: подождите да обождите, надо доложить, а сразу нельзя доложить, потому что совещание важное, или все срочно куда-то отбыли, или ещё какой понос с золотухой. Одним словом, лучше, когда не город, а частное лицо охотника нанимает. Там – сразу к делу, без лишнего крючкотворства.

Но неужели Лоретт от других городов в этом смысле в лучшую сторону отличается? Да нет, ничего подобного. Никаких вам отличий, никаких исключений из правил. И здесь писарь на полдороге перехватил, тощую, по-гусиному длинную шею вытянул, залопотал: вам куда, да вам кого? А-а, насчёт случаев смертельных, бесчинство пресечь и прекратить? Нет, и насчёт смертельных нельзя сразу, вот прямо сейчас – никак. У главы старшинства с самим герцогом Хосвейном личный разговор. А как закончат – заседание старшин начнётся, и тогда уж госпожу сумеречную охотницу в свой черёд войти пригласят. В свой черёд, потому как ещё ожидающие есть.