Ксения Медведевич - Сторож брату своему Страница 121

– Отведи их домой, – сказал Тарег. – Сделай хотя бы это, засранец.

И показал на пошатывающуюся женщину с разноцветным тюком и мальчика.

Лайс стрельнул глазками и воровато кивнул.

– Вспоминай о Страшном суде, – процедил нерегиль. – Вспоминай о нем часто, пока будешь идти до их дома. И постарайся не обокрасть ее по дороге.

Снова плюнув Лайсу под ноги вместо прощания, Тарег пошел проталкиваться в сторону круто забирающей вверх улицы – в той стороне над крышами маячил облупленный силуэт Новой башни.

Он не оглядывался, но знал, что аз-Захири мелко топочет вслед за ним – вздыхая, всхлипывая и бормоча молитвы.

Поскольку шихна действительно следил за порядком в городе, а Тарег так и не последовал совету Лайса, его не очень ашшаритское лицо привлекло внимание стоявших у ворот цитадели стражников.

К нерегилю вразвалочку подошли и почти уперлись носом в нос.

– Глянь-ка, сумеречник… Правоверный?..

– А такие бывают? – искренне удивился Тарег.

Двое других зашли со спины и крепко взяли за локти. Целившийся носом хмыкнул и быстро обхлопал лохмотья – искал оружие.

– Хто такой? – ничего не найдя и выпрямляясь, поинтересовался гвардеец.

И брезгливо вытер ладонь о платок. Платок он вытащил из рукава некогда белой, а теперь серой от грязи туники. Похоже, гвардейцам в Медине давно стало не до выправки и приличий.

На тех, что держали сзади за локти, были кольчужные рукавицы, железо больно холодило кожу сквозь рукава. Брякали пластины панцирей, скрипела кожа кафтанов. Обыскивавший смерил взглядом и показал увесистый кулак в железной сетке:

– Ну?

И сдвинул шлем, так что стрелка наносника почти уперлась Тарегу в лоб.

– Меня зовут Рами. Я пришел к градоначальнику.

– Зачем?

– Это я убил сборщиков налогов в стойбище мутайр. Лаонцы, которых вы взяли неделю назад, ни при чем.

Почесав в затылке – для этого ему пришлось вовсе снять шлем – парень наморщился, осмотрел пальцы и встряхнул ими.

– Н-ну… – неуверенно протянул. – Так ты чё, сдаваться пришел?

– Идиот, – беззлобно сообщил ему Тарег. – Если бы я пришел сюда драться, вы бы давно лежали мертвыми.

Тут ему дали в челюсть, потом, для верности, саданули в зубы – губа тут же потекла кровью, а как же иначе, – и, заломив руки за спину, поволокли в ворота.

Попискивания языковеда быстро заглохли за спиной: ворота крепости ржаво заскрипели и, брякнув кольцом, грохнули створкой. Аз-Захири остался снаружи.

Где-то за стеной громко забрехала собака. И тут же завыла. Один из гвардейцев громко помянул шайтана и принялся читать Фатиху. Похоже, здешние хорошо знали про гончих Хозяйки.

Низкое рычание, похожее на урчание, послышалось над правым ухом. Оглядеться не вышло – прихватили за волосы на затылке, получалось лишь смотреть под ноги и немного перед собой. По закиданному соломой двору деловито шныряли опрятные люди с ящиками и кувшинами. Не собаки.

В ухо, тем не менее, снова зарычали.

Салуга – призрачная, муарово-черная – обнаружилась прямо перед капающим кровью носом. Сквозь прозрачную фигуру псины хорошо просматривалась мазанная глиной стена и большая дверь из жердей. За ней в пахучей темноте тихонько ржали и утробно погогатывали лошади.

– Смеешься?.. – зашипел Тарег на скалящуюся гончую. – Где сестрички-то?

Нездорово красные, цвета загнившей раны, глаза псины разгорелись сильнее. Клыки раздвинулись в издевательской ухмылке.

Лыбящуюся собаку можно было понять – его прикручивали к коновязи.

В густом темном воздухе плыло:

– Аллааху акбарул-лааху а-аакба-ааар!..

Дождь не переставал. Голос, утверждавший, что нет Бога, кроме Всевышнего, перекрывал его настырный шелест.

– Ас-саляяту хайрум-минан-на-аавм!

Молитва лучше сна, где-то высоко выпевал муаззин. Это значило, что в темной ветреной высоте занимался рассвет.

Во дворе стоял мокрый мрак, лошади фыркали и беспокоились за стеной.

Салуга смылась еще на закате – призыв муаззина растворил ее в сероватом уходящем свете. Перед тем как исчезнуть, псина зловредно оскалилась: мол, надолго не прощаюсь, а пока повиси без меня, дружок. Повиси-повиси. Скоро-скоро придет время умирать, маленький сумеречник…

В распахнутые ворота конюшни заводили мокрых, поводящих боками лошадей. Чавкали в грязи сапоги солдат и босые ноги конюхов.

Пара не особо грязных ярко-красных сапог остановилась перед глазами.

– Стрелок, говоришь?..

Чихнув, Тарег поднял голову и поглядел на собеседника.

Обладатель богатой обуви оказался невысоким крепким парнем явно степного вида, с безбородым желтым лицом, сплюснутым носом и раскосыми глазами наймана или джунгара. С бритой головы свисал длинный воинский чуб.

– Я шихна. Говори, что хотел сказать, – и Амр аль-Азим устало вытер рукавом лоб.

Дождь сеялся мелко, но противно. Шихна Медины недовольно покосился на истекающее моросью небо.

– Это я убил сборщиков налогов в становище мутайр. Лаонцы, которых вы схватили на стоянке племени кальб, ни в чем не виноваты. Отпусти их, – быстро проговорил Тарег давно заготовленные фразы.

И опять чихнул.

– Что, один? Прямо вот так один пришел и всех поубивал? А остальные ни при чем? – хмыкнул Амр аль-Азим.

– Я не вру. Клянусь… – Тут Тарег задумался, чем бы поклясться.

И тут же чихнул снова.

Неожиданно шихна присел на корточки и заглянул ему в лицо.

– Значит, слушай меня внимательно, Стрелок, – карие цепкие глаза смотрели серьезно.

В них не было насмешки. Только усталость.

– Все это, конечно, крайне благородно. Ну это: «я был один», «они ни при чем»… Но я тебе не верю. Как ты их порубал? Чем? Пальцем? Или уж сразу зеббом? Посмотри на себя, голодранец, – заплата на заплате, а туда же, я их порубал. Хочешь, чтоб я поверил, что ты, безоружный, полез на два десятка воинов?

– Их было четырнадцать, – устало поправил Тарег. – Айяров, не воинов.

Шихна хмыкнул и показал в ухмылке зубы:

– Какая разница?

И махнул ладонью в кожаной желтой перчатке.

Потом поднялся, звякнув пластинами гвардейского панциря. И фыркнул:

– А что лаонцы ни при чем, я уже знаю.

Чих снова одолел Тарега – видно, от удивления. Хорошо, что шихна соблаговолил разъяснить все сам:

– Почтенный шейх, – тут Амр аль-Азим высоко поднял палец в скрипучей коже, – рассказывал собранию законоведов и старейшин города о своих злоключениях. Клянусь Всевышним, я не слышал повести горше! Среди всего прочего шейх упомянул и о сумеречниках.

Тарегу понадобилось странно много времени, чтобы понять, о ком речь.

– Почтенный шейх?.. Аз-Захири?.. – переспросил он, наконец.

– Мы оказали шейху Юсуфу ибн Тагрибарди ибн Али аз-Захири прием, не достойный его славы и учености, да простит нас Всевышний, – уважительно произнес шихна и провел ладонями по лицу. – Помочь столь уважаемому человеку и одарить его подарками – большая честь для нас. Да.

Мысли начали путаться. Они скакали, как шарик для чаугана, и не могли сложиться ни во что путное. Если аз-Захири повезло встретить знакомых и вернуться к прежней жизни, то почему…

– Там… женщина… на площади, – выдернул Тарег из головы самую настырную мысль. – Она жива? Ее… сняли?

– Женщина? – искренне удивился Амр аль-Азим. – Ах, эта…

– Она жива?

– Если и жива, то скоро умрет, – пожал плечами шихна.

– Но…

– Она висит за то, что поносила посланника Всевышнего, да пребудет с Али мир и благословение Милостивого, – тут Амр аль-Азим снова воздел палец.

Тарег смигнул воду с ресниц. И даже раскрыл рот. Но не нашелся что сказать. Пришлось рот закрыть. Шихна меж тем мрачно созерцал его борьбу разума с чувствами.

И тут Амр аль-Азим спохватился:

– Тьфу, шайтан. Ты вконец заморочил мне голову своими женщинами и враками, о неверный. Сам-то ты чего тут мокнешь? А? Не задумался?

Чуб на желтой голове шихны распластался жиденькой прядкой, с которой текло – прямо за ворот кожаного кафтана. Поморщась на холодную струйку, Амр аль-Азим снял перчатку и мазнул пятерней по шее.

– Ну? Чего молчишь?

Смотреть приходилось снизу вверх, вывернутая шея болела.

– Тьфу на тебя, кафир, – человек сплюнув в грязь. – Про тех порубанных в стойбище мутайр я не знаю ничего. Ты это был или не ты – мне дознаваться некогда. Но вот оскорбление посланника – да пребудет с ним мир и благословение Всевышнего – дело нешуточное. А?..

И шихна вновь выжидательно уставился на Тарега.

– Я не понимаю, – морщась от боли в шее, пробормотал нерегиль.

– Не понимаешь?! – насупился Амр аль-Азим. – Ну я тебе память-то освежу…

И, нахмурившись еще сильнее, опять задрал вверх палец. Видимо, в Пажеском корпусе его на совесть учили шарийа:

– В Книге сказано: «A ecли oни нapyшили cвoи клятвы пocлe дoгoвopa и пoнocили вaшy peлигию, тo cpaжaйтecь c имaмaми нeвepия – вeдь нeт клятв для ниx, – мoжeт быть, oни yдepжaтcя!» Отвечай, кафир! Ты нарушал клятвы после договора и поносил веру?