Марина Дробкова - Имперский марш Страница 18

– Ань, с чего ты взяла, что эта книга – волшебная?

– Ну как же! – Я вскочила, замахала руками. – Там руны и задания, почти такие же, какие выдает механизм во время игры в пазлы. И еще там много другого, чего я совсем не поняла, но это точно волшебство. Заклинания и…

– Механизм! – воскликнул Сергей. – Так он все еще работает? Здорово!

– Ты знаешь про механизм? – спросила я недоверчиво.

– Я один из тех, кто его и делал.

– Да ты что! – закричала я, захлебываясь от восхищения. – Ничего себе!

– Тут нет ничего особенного, Ань. Но ты меня перебила, слушай дальше. Так вот, людям не разрешали иметь много детей – вдруг из них вырастут техно? Чем больше народу, тем сложнее контролировать. Кто протестовал, того сажали в тюрьму.

– А мои мама с папой?

– Когда все случилось, они были маленькие – тридцать лет с тех пор прошло. А вот одиннадцать лет назад группа людей, таких, как твой папа, пыталась организовать сопротивление. Незадолго перед этим мы и сделали два таких механизма…

– А где второй? – перебила я.

– Я даже не знаю, – замотал головой Сергей. – Его другие техно делали. Где-то тут, на острове, в одном из домов. Мы специально так придумали, чтобы была игра для детей, но с заданиями по математике. На тот случай, если… погибнем, и некому будет объяснить вам, что такое умножение и деление. Икс и игрек. Ну и так далее. Так что это не совсем волшебство. Хотя для техноволшебника, – тут же поправился Сергей, – скорее волшебство. Ты права.

– Подожди… – До меня начало доходить. – Это что же получается: нас держат на острове и не разрешают становиться техно?

– Вот именно.

– Но это же несправедливо! Надо же что-то делать! Нельзя же…

Я снова уселась, не в силах справиться с волнением.

– И что, например? – с любопытством спросил Сергей.

– Не знаю, – нахмурилась я. – Наверное, надо пойти к мэру и сказать, что нам это не нравится. Если пойдут все, он не сможет… Он должен будет…

Я беспомощно посмотрела на Сергея. Ну что же он мне не подскажет!

Но Сергей только улыбался.

– А чем закончилось ваше сопротивление? – спросила я.

Сергей кивнул: «Я ждал этого вопроса. Нас разгромили, Аня».

– Не догадываешься? Нас разгромили.

Энтузиазму во мне сразу поубавилось. Действительно, если бы все было так просто, это получилось бы еще одиннадцать лет назад!

Я уставилась в пол.

– Мои родители умерли? Или… они где-нибудь в тюрьме?

– Я не знаю, Ань. Меня самого…

Я быстро посмотрела на Сергея.

– Что?..

Мое сердце громко сделало: «бум!» и унеслось куда-то вниз. Сергей замялся.

– Ты не пугайся только, ладно? Мне было пятнадцать лет уже тогда, поэтому я все прекрасно понимал. Мы ведь считались опасными преступниками. Когда мы засели в крепости – той, что была на площади, где сейчас остатки стены, – против нас выпустили ядовитый газ. Ну такое вещество – подышал и умер. Многие взрослые действительно погибли. Но я был еще подросток, к тому же – сильный техно. Это я сейчас почти ничего не могу, а тогда мог… В общем, когда я очнулся…

Сергей замолчал и стал ожесточенно скрести затылок.

– Очнулся я здесь, в городе за Воротами. И с тех пор мне всегда пятнадцать лет.

Ната Караванова закончила полоскать штаны и рубашки малышей и присела на низкую скамеечку отдышаться, пока Лялька выкручивала. Хорошо, что наконец-то подросли Леся и Никитка, им уже три, и они почти не писаются. Леся так вообще молодец. А вот раньше – сколько было мороки с их простынками и штанами!

Вон под окном стоит тумба, которая называется Стиральная машина. Раньше туда можно было наливать воду. Машина работала от генератора: внутри крутился «барабан», и белье, в которое еще добавляли мыло, после стирки получалось почти чистым. Машина дребезжала и ездила по всей прачечной, развлекая мелюзгу, да и старших детей тоже. Она много раз ломалась. Дядя Коля то и дело менял в ней разные части, и машина оживала снова. Но однажды – это было как раз в тот день, когда у них появились Никитка с Лесей, и пришлось загружать их пеленки, – от машины повалил дым, и она встала намертво. Дядя Коля вместе с Виталиком долго копались в железных кишках, но в конце концов привратник, стирая со лба черную полосу, сказал: «Все, карапузики. Танцы закончились. Вот вам новая тумба».

И машина стала тумбой, на которую ставили корзины с бельем. Удобно.

Новую паром не привез, стирали теперь вручную.

Натка вытерла руки о фартук и потихоньку от Ляльки достала из кармана шорт записку, которую тетя сунула ей в спортзале со словами: «Побыстрее узнай, кто это писал». Легко сказать, узнай! Если б тут было по-письменному, Натка смогла бы, наверное, определить, чей почерк. А печатные буквы у всех одинаковые:

«Аня Пчолкина ночю уходила из интерната». Еще и с ошибками. Можно было бы подумать на кого-то из малышей, которые только печатными буквами и умеют писать, но откуда малышне знать про Аню? Они на первом этаже, за ними смотрит Даша и по очереди кто-нибудь из нянек. Вряд ли кто-то из карапузов настолько шустрый, чтоб засечь ночные вылазки Насекомого. Об этом и старшие-то не всегда знают. Кроме того, надо быть очень смелым, чтобы ябедничать на старшего. Можно ведь и по уху получить. Самое правильное и быстрое – спросить у Даши. Она сразу вычислит «писателя» по ошибкам. Но как раз Даше-то доверять и нельзя! Об этом всегда напоминает тетя – так, чтобы никто из детей не слышал. Ната как-то раз спросила: почему нельзя? Но тетя ответила непонятно, и Ната отстала. Нельзя так нельзя. Проще запомнить это и не выяснять. Тете виднее, она директор. Ну а кроме Даши, может знать только Лялька – ей иногда поручают проверять тетрадки, потому что она уже большая, почти выпускница. Но что, если это написала сама Лялька? Тогда она соврет.

Пока Ната думала, Лялька закончила отжимать первую партию мелюзговой одежды и сложила ее в корзину.

– Топай на чердак. А я пока – следующую.

Ната встрепенулась, быстро сунула записку в карман и, стащив с тумбочки полную корзину поволокла из прачечной.

«Конечно, у Ляльки нет никаких причин ябедничать на Аню, – думала Ната, открывая дверь подвала, чтоб выйти на черную лестницу. Лялька и сама частенько бегала, только не из интерната, а например на чердак, чтобы поболтать через слуховое окно с Виталиком, который сидит на крыше. Так же и Виталик не стал бы писать записки, он уже взрослый. Да ни один мальчишка не стал бы! Если бы кто-то злился на Аньку скорее полез бы драться. Хотя мальчишек и учат, что девочек бить нельзя, но Насекомое не обычная девочка, она за себя сможет постоять. Уж поколотить Ваньку с Олежкой ей будет нетрудно. Со Славкой они вроде дружат, а Женек не такой. Он не станет ни драться с девчонкой, ни писать на нее ябедные записки».

Ната обхватила корзину двумя руками и затопала по ступеням вверх. Скорее всего, решила она, это либо Анькины соседки по комнате – могли ведь что-то не поделить, поругаться, – либо двойняшки. Просто потому, что они самые скандальные. Можно еще спросить у самой Ани – вдруг она знает доносчика. Но Аня, как назло, куда-то делась.

Вот и сушилка. Здесь гулял сквозняк, потому что окно уже кто-то открыл.

– Сестренка! Эй!

– Виталик?

Ната поставила корзину и подошла к окошку. На крыше действительно сидел Виталик.

Ее братом он, конечно, не был. Виталик просто называет сестренками их с Аней, вроде как заботу проявляет.

– Сестренка, позови Ляльку! Мне ей надо кое-что сказать!

– Ей некогда, Виталик. Лялька стирает.

– Слушай, ну постирай ты за нее, а? А она развесит твою корзину. Очень надо! Правда.

– Ну ладно. – Ната пожала плечами. Она вообще редко спорила. Надо так надо.

Когда Натка вернулась в прачечную, Ляля как раз закончила отжимать следующую партию.

– Ого, ты уже? А где корзина?

– Тебя там Виталик ждет. Говорит, срочно.

Лялька смутилась и ничего не ответила. Взяла в углу вторую корзину и быстренько переложила в нее белье.

– Ты тогда… тут…

– Я закончу. Иди, – великодушно разрешила Ната.

Лялька сделала «чмок» губами и легко унеслась с корзиной наперевес.

Ната кое-как отстирала свою одежду и только взялась за спортивные штаны Ани, покрытые странными рыжими пятнами, как явился Женек и притащил рубашку.

– Опять краска? Где ты взял? Так нечестно! – воскликнула в отчаянии Натка, увидев бордовое пятнышко. – Прячешь, да?

Она чуть не плакала.

– Наташ…

Женек был растерян и огорчен. Он явно не ожидал ее тут застать, и теперь приходилось сознаваться в сокрытии ценности. Женек быстро рос, и из всех был самый худой. Ключицы выпирали, ребра торчали, под глазами вечно лежали синие тени.

– Наташ, ну хочешь, я тебе тоже дам? Я только одну баночку… Закат рисовать – ну как его кирпичом нарисуешь, ну он же не кирпичного цвета!

Как будто она не знает, какого цвета сейчас закаты!

Натка шмыгнула носом в последний раз и вытерла глаза ладошкой.