Анна Мистунина - Проклятый Страница 2

– Вот я и говорю. Но ты же не только из-за этого злишься?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Я думал… – Эриан замолчал, глядя в небо. Кар ждал. Наконец принц повернул голову, встретившись с ним глазами. – Понимаешь, я сегодня смотрел на них. Герцоги, графы, бароны… Стая волков. Жрецы снуют между ними, ловят каждое слово… Все их боятся, и не любят, и делают вид, что почитают. Отец – он всегда посередине, всегда между. Находит, как угодить и тем, и другим. А себе – себе он ничего не оставляет. У него нет жизни, Кар! Он никому не доверяет, всех использует… Его тоже все используют, и никто не любит…

– Мать любит, – Кар сказал это так тихо, что сам едва расслышал свой голос.

– Я знаю… Но он и ей до конца не верит. Кар, если бы у тебя была сестра, я бы на ней женился.

– Что?! – Кар сел, пораженный услышанным. Пытаясь обратить все в шутку, произнес: – Ну, если б она удалась в мать…

– Нет. Такая, как ты.

Кар снова усмехнулся, и усмешка вышла горькая.

– Из племени колдунов?

– Да! И пусть они все подавятся! Кар, ты не бросишь меня? Если отец и правда умрет… Кар, ты единственный, кому я верю! Я не смогу, как отец….

Принц замолчал резко, будто его схватили за горло. Казалось, он сейчас заплачет – невероятно, если помнить, что будущий император не плакал с полутора лет, со дня смерти матери.

Отчетливо, вкладывая сердце в каждое слово, Кар произнес:

– Ты – мой принц. Мой брат. Я всегда буду рядом. Клянусь.

Эриан кивнул. Молча – слова были не нужны.

– Жаль, что ты не колдун, – сказал он чуть погодя.

Воистину, ночь откровений. Кар хрипло спросил:

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Будь ты колдуном, ты бы вылечил отца.

«Будь я колдуном, я бы не вылечил его. Я погубил бы… И его, и тебя, и навлек бы проклятие на всю страну…» Вслух Кар сказал:

– Сохрани меня Бог. Я не колдун.

– Да знаю я, – по-простецки откликнулся Эриан. – Просто подумалось. Завтра к вечеру гости разъедутся. Давай сбежим к тому озеру? Поохотимся на лебедей, заночуем в замке…

– Тебя не отпустят, пока император болен.

– Говорю же – сбежим. Или они решатся силой задержать повелителя?

В последней фразе послышалось царственное высокомерие, знакомое по императору Атуану. Прежде Эриан никогда не говорил так. Кар с интересом оглядел молочного брата.

Принц лежал на спине. В широко раскрытых глазах отражались по-осеннему яркие звезды. Лицо в обрамлении растрепавшихся золотых волос казалось двойником лунного лика. Император столь же выше простых смертных, сколь выше земли ночное светило… Тряхнув головой, Кар сбросил наваждение.

– Только не бери с собой полк охраны, как в прошлый раз, – сказал он.

– Сохрани меня Бог, – со смехом откликнулся принц. – В тот раз это была воля отца.

Так они лежали, болтая обо всем понемногу, а вдали затихал утомленный празднеством город. Погрузились в сон жилые дома, только частые трактиры еще светили огнями, возмущая благочестие ночи женским визгом и взрывами пьяного смеха. Сегодня им хватало постояльцев – на праздник Благодарения в столицу съехались не только вассалы. Простой люд стекался со всех концов Империи. Опытные торговцы везли товары – в праздники всем хватит места на рынках. Бездельники, а порой и добрые крестьяне приезжали налегке, кто-то в расчете наняться слугой или солдатом, благо правители всех областей присутствуют на празднике. Другие – в ожидании легкой добычи, и, надо сказать, ворам и шулерам в эти дни хватало работы. Хватало ее и бродячим артистам, шутам всех мастей, попрошайкам и менестрелям, крикливым жрецам-проповедникам… решительно всем полезен великий осенний праздник Благодарения.

Но теперь праздничные дни подошли к концу. Завтра поутру распахнутся городские ворота, телеги, экипажи и конные отряды потянутся обратно. Кто-то уедет, довольно потрясая полным кошельком. Другие не увезут ничего, кроме тяжкого похмелья, а ведь приехали с полными телегами накопленных за год богатств.

Луна, вечная соперница королей, сдвинулась, теперь ее заслоняла западная башня. На лица братьев упала тень. Повеяло холодом. Принцы переглянулись, дружно вспомнив о времени.

– Тебя не хватятся? – спросил Кар.

Эриан махнул рукой.

– Гремон достаточно сметлив. Сделает вид, что я мирно сплю в своей постели. День был утомительный… Признаюсь, брат, я в последнее время частенько сбегаю по ночам.

Его высочество улыбнулся, самодовольно, как человек, понимающий: успехами на любовном поле он обязан не только своему положению. Высокий рост, играющие под туникой мышцы, пронзительный взгляд голубых глаз под короной золотых кудрей – будь Эриан не принцем, а последним кухонным мальчишкой, и тогда нашлись бы дамы, готовые разделить с ним ложе.

Кар промолчал. Ему нечем было похвастаться. Не потому, что проклятое колдовское отродье, вопреки здравому смыслу вознесенное до положения брата-принца, не притягивало женских взглядов. Скорей, наоборот – запретный плод сладок от века. Но в глазах жадных до удовольствий дам ему виделось то же любопытство, с каким разглядывают дрессированное животное: разгуливающую на задних лапах собачонку или обученного людской речи скворца. И Кар, слишком гордый для роли забавной диковины, оставлял красавиц на долю брата.

Эриан вдруг зевнул, широко, не заботясь о придворной сдержанности. Улыбнулся.

– И все же, пожалуй, надо спускаться. А не то завтра нам будет не до лебедей.

Уже поднимая створку люка, Эриан добавил:

– Помни, ты поклялся.

– Да, – ответил Кар.

Эриан исчез в проеме. Кар, захлопнув тяжелые створки, последовал за ним. С верхнего этажа спустились вместе и, миновав галерею, простились в башне наследника. Эриану предстояло идти прямо к центральным покоям, Кару – по боковой лестнице вверх, к своим, не столь роскошным и все же достаточно удобным комнатам. Расстались как всегда – ударив ладонью о ладонь.

– До завтра, – улыбнулся Эриан.

– До завтра, – откликнулся Кар.

Он подождал, пока брат не пропал из виду. Вдоль стен, через каждые десять шагов, неярко горели масляные светильники. Витражи широких окон изображали цветы и плодовые деревья. Легкие шаги принца удалялись почти неслышно; кроме них, ни единый звук не нарушал тишину ночи.

Но вот пурпур накидки в последний раз мелькнул за колонной и исчез. Кар тряхнул головой. По времени, следовало направиться к себе и доспать остаток ночи, но пустой желудок вдруг возмущенно и громко заурчал. Побег с праздничного пира сразу перестал казаться удачной затеей.

Прихватив лампу, Кар вернулся в главное здание, той же спиральной лестницей спустился на первый этаж. Ступени уходили дальше, к подземным кладовым и тюремным камерам, к разветвлениям давно пришедших в негодность труб – когда-то давно по ним текла вода.

Дворцовая кухня встретила Кара странной тишиной. Молчали остывшие печи, неподвижными рядами замерли большие и малые кастрюли, надраенные до блеска сковородки. Широкие столы были пусты, словно центральная площадь, расчищенная в ожидании парада войск. Кар даже растерялся на мгновение: сколько он себя помнил, здесь всегда царила суета. Жарко горели печи, источая смешанные с дымом аппетитные запахи, сновали нагруженные тяжелыми подносами поварята, слышалось дружное квохтанье женщин и резкие окрики главной кухарки. И всегда находилась горсть сладостей или пара мясных колбасок для двух голодных принцев, явившихся подкрепиться в ожидании обеда. Став слишком взрослыми, чтобы каждый день прибегать на кухню, братья все же нет-нет да и наведывались сюда. Но никогда – ночью.

Быстрые поиски на полках, где царил образцовый порядок, увенчались успехом. Покидая кухню, Кар уносил солидный кусок окорока и початый кувшин вина из тех, что не допили на пиру. Надломленный пшеничный хлеб поместился у Кара за пазухой; масляную лампу на длинной ручке пришлось повесить на запястье.

Уже подходя к лестнице, Кар услышал негромкие голоса из-за двери одной из каморок. Задержав шаги, прислушался – не похоже на говор кухонной прислуги. Два голоса, мужской и женский, казались незнакомы, третий же… Кар вздрогнул. «Не может быть, я обознался», – сказал он себе.

Пожав плечами, уже решил было продолжить путь, но третий голос зазвучал снова, и Кар замер, как околдованный. Ему не почудилось! Удивительно, что делать Верховному жрецу во дворце ночью? В жалкой комнатушке у лестницы, где спят обычно слуги и собаки? Но голос, непререкаемо-властный голос, привыкший вещать именем Бога, не узнать было невозможно.

Вино, мясо и хлеб остались на полу вместе с лампой. Тихонько ступая – мягкие придворные туфли как нельзя лучше годятся для тайных наблюдений, – Кар приблизился. В двери, между ссохшихся досок, зияли щели. Осторожно, как воришка, он заглянул в самую широкую.