Милена Оливсон - Резистент Страница 20

До скал мы добираемся около получаса. Идем быстро, но не слишком, чтобы ноги не уставали. Нам уставать вообще нельзя. Идем молча, даже Гарри не болтает. Когда подходим к скалам, становится ясно, что перелезть здесь будет тяжело. Стена скалодрома в разы ниже, – правда, здесь больше уступов и точек, где можно зацепиться. Местами прямо из камня растет куст-другой.

Снимаем рюкзаки, достаем веревки, карабины. Застегиваем страховочные беседки.

– Видите крюк? – говорит Адам, указывая вверх. Я разглядываю стальной зацеп в скале высоко над нами. Выше еще один, затем еще.

– Их вбили те, кто перелазил здесь первыми. Страховка для нас. Я поднимусь и закреплю веревку наверху, а потом Вероника двинется уже со страховкой.

Схему мы знаем, обсуждали на тренировках. Но я не представляла, что будет так высоко. Но это и не стена здания, так что взбираться должно быть проще. Адаму точно легко: он ловко, как паук, поднимается до первого крюка, ползет дальше. Скоро он уже у последнего швеллера, протягивает веревку, добирается до самого верха. Конец веревки падает на землю рядом со мной. Адама на скале совсем не видно.

Что же, мой черед. Гарри показывает «окей» большим и указательным пальцами, крепко берется за веревку. Я знаю, он удержит меня в случае чего, но не могу не волноваться. Начинаю подъем. Осторожно, без спешки: не перед кем красоваться. Здесь лезть действительно легче, иногда уступы совсем как ступеньки, иди себе спокойно. Чувствую, как Гарри постоянно выбирает веревку.

Солнце уже поднялось, окрасило камни в ржаво-красный. С каждым мгновением подъема ветер становится сильнее и прохладнее. Смотрю вверх. Вижу лицо Адама, выглядывающего со скалы. Он сосредоточен, наблюдает за каждым моим движением. Глаза у него как у змеи: гипнотизируют, даже не моргают. Оступаюсь, пытаюсь удержаться на месте, но все же срываюсь, ноги соскальзывают с камня.

– Держи! – визжу, закрыв от ужаса глаза. Не падаю. Надо брать себя в руки, долго Гарри держать не сможет. Заставляю себя открыть глаза и вернуться на уступ. Все в порядке. Все в порядке. Только как объяснить это колотящемуся сердцу?

– Что случилось? – кричит сверху Адам.

– Не знаю, тут как-то скользко, – вру я. Не говорить же, что меня его глаза с толку сбили.

До конца пути добираюсь без происшествий. Адам втаскивает меня за руку, дает время отдышаться.

– Уже порядок?

Киваю.

– Давай, помоги закрепить.

Здесь, наверху, есть еще крючья. Кто-то хорошо постарался для будущих разведчиков. Мне вдруг приходит в голову, что их могла вбить даже Алиса. Вдеваем веревку Гарри в карабин, сбрасываем свободный конец. Адам почти без моей помощи помогает Гарри подняться. Какое-то время просто переводим дыхание и идем дальше.

Спуск оказывается проще и быстрее. Пейзаж за горной цепью такой же, – а я-то ожидала чего-то необычного. Чаще, чем за скалами, встречаются деревья, но они все те же – одинокие, сухие, серые. Совсем не похожи на яблони и вишни на фермах Пентеса.

Постоянно ориентируясь по компасу, двигаемся вперед. В какую сторону не посмотришь, до самого горизонта только пустошь, серо-желтая земля и редкие растения. И правда, ничего интересного. Зато парни оживились после подъема. Гарри начинает рассказывать смешные истории о школе, и Адам, к моему удивлению, охотно участвует в разговоре. Вроде даже посмеивается.

Идти несложно. Рюкзак немного оттягивает плечи, но я быстро привыкаю. Здесь тихо, нет привычного шума, всегда сопровождавшего меня в городе. Даже по ночам слышно было шуршание машин и гудение электроники. Здесь – тишина абсолютная, даже пугающая. К полудню мы подходим к воде; ее шум слышен издалека. Я впервые вижу такую большую реку: зеленая ее полоса тянется, сколько глаз видит, в обе стороны. Вода прозрачная, можно разглядеть замшелые камешки на дне.

– Это река Два, – говорит Адам. – Чистая пресная вода, будем идти вдоль нее почти всю дорогу. Всегда можно попить и искупаться.

Другое дело! Я вспомнила, какой грязной Алиса пришла из своего похода.

Возле реки свежо, пахнет рыбой. У самой поверхности вертится стайка мальков. Ветер здесь гораздо сильнее, чем в городе; он треплет пряди, выбившиеся из хвоста.

У берега усаживаемся на привал. Теперь ясно, почему нам дали с собой так мало еды: здесь можно рыбачить, а если повезет, и птицу подстрелить. У Адама есть небольшой казанок; мы разводим костер и кипятим немного воды для чая. Перед этим Адам обеззараживает воду белой шипящей таблеткой. У речной воды странный, но приятный привкус.

– А в городе есть что-то интересное? – спрашивает Гарри, запивая хлебец с мясом чаем. – Какие-нибудь вещи старых людей?

– Есть, но ничего особенного, – пожимает плечами Адам, – почти все ценное разворовали дикари и звери.

– А дикари, – спрашиваю я, – тоже Резистенты? Раз живут здесь.

Адам качает головой:

– Нет, наоборот. Они болели и выжили, но вирус изменил их тела и сознание. Возможно, радиация тоже повлияла. Они звери… нет, даже хуже.

В его затуманенном взгляде я вдруг вижу воспоминания. В его жизни было что-то, связанное с дикарями. Но спрашивать об этом не слишком тактично, захочет – расскажет сам.

После обеда продолжаем путь. Теперь пейзаж меняется на глазах, как и земля под ногами. Редкие пучки травы и сухоцветы сменяются высокими кустами и густой мягкой травой. Появляются деревья, почти такие же, как на фермах – раскидистые, пушистые. Вместе с растениями меняется и воздух. Дышать тяжелее, даже голова немного кружится.

Ближе к вечеру, уже в сумерках, мы слышим шорох в кустах, а затем замечаем зайца, пулей улетающего прочь. Это первое настоящее, дикое животное, которое я встречаю в жизни.

– Ох, он такой крупный! – восхищаюсь я, – и я думала, что они должны быть серыми, а этот – почти рыжий.

– Зайцы бывают разные, этот рыжий, – говорит Адам. Парни моего восторга не разделяют.

Укладываемся на ночлег. Дежурить придется по очереди, чтобы все выспались. Пока мы с Гарри упаковываемся в спальные мешки, Адам достает из кармана пачку сигарет и спички.

– Вы не против, если я буду курить?

– Нет, пожалуйста, – говорит Гарри и скрывается в спальнике. Он-то не знает, что Адам уже курил при мне. Об этом вообще никто не знает, даже Ната.

Я застегиваю свой мешок изнутри. Он сделан из плотной ткани, отражающей тепло. Вот только тесноват. Нащупываю кулон Иванны на шее. Если у ребят получится сбежать, они уже никогда не будут ходить в школу и общаться с семьями. Придется примкнуть к коммуне и жить здесь, в незнакомом и непривычном мире. Разумеется, это лучше, чем провести остаток жизни в лаборатории. Но точно не то, о чем они мечтали.

Бернев. Я вспоминаю его равнодушное, непоколебимое лицо на тренировке по борьбе. Наверное, с таким лицом он и ломает жизни подростков вроде Иванны. Сколько их там? Если из каждого нового набора забирали по три человека, то в лаборатории – не меньше двадцати подопытных. Все ли они живы? И если нет, то сколько времени осталось у близнецов и Лёхи?

Я засыпаю; кажется, что прошла пара минут, как меня уже будит Гарри. Протирая глаза, вылезаю из спальника.

– Давай, уже твоя очередь, – говорит Гарри шепотом. – До утра. Все спокойно, так что не переживай.

Он дает мне винтовку, закидываю ремень на плечо. Солнце еще не встало, но темнота немного рассеялась, стоят предрассветные сумерки. Озираюсь. У моих ног – остатки костра, двое парней в серебристых спальных мешках и три рюкзака. А вокруг – огромный пустой мир, и на километры нет никого, кроме нас троих. И еще зайцев. Оглядываю свой рюкзак. Если мы останемся ночевать в заброшенном городе, совсем не сложно будет спрятать свой ценный груз во время дежурства. Но мне нужно будет пристроить его так, чтоб никто не добрался до него слишком рано, – ни звери, ни дикари. Взгляд скользит по рюкзакам, и я замечаю, что из бокового кармашка рюкзака Адама торчит пачка сигарет.

Я никогда не курила. Зато сто раз вдыхала дым. Парни, с которыми учился Артур, все курили. Артур тоже пробовал, точно знаю. И когда я стояла с их компанией, то пропитывалась табачным духом, вся одежда потом пахла тяжелым прогорклым дымом. Не скажу, что запах сигарет мне приятен или отвратителен. Но рука почему-то тянется к пачке. Аккуратно вытаскиваю одну сигарету, чуть отхожу от ребят. Вначале нюхаю; запах, как ни странно, не горький, а сладковатый. Чиркаю спичкой, подношу огонь к сигарете, вдыхаю. По горлу словно наждачкой поскребли! Откашливаюсь, пытаясь прочистить горло, но ничего не выходит. Отвратительно. Желудок недовольно сжимается, ему дым тоже не по вкусу. Тушу сигарету об землю и бросаю в реку – хорошего мало, но как еще от нее избавиться? Больше никогда курить не стану, еще и этот привкус во рту… зачем Адам курит? Может, это только в первый раз так гадко?

Все еще покашливая, возвращаюсь к ребятам и вижу Адама. Он сидит в наполовину расстегнутом мешке. О черт! Лицо мгновенно наливается краской, я чувствую, как оно горит.