Ксения Медведевич - Ястреб халифа Страница 22

Тарик продолжал сидеть на своей подушке лицом к Аммару – неподвижно, не обернувшись на грохот и не изменившись в лице.

– Что с тобой, о Абу-аль-Ариф? – Голос халифа прозвучал мягко и успокаивающе. – Почему ты не хочешь уважить мою просьбу в день праздника?

– Потому что я не понимаю, что мы здесь празднуем, о повелитель, – сурово ответил широкоплечий, статный, славный своей отвагой и безжалостностью глава Умейядов.

Рассказывали, что в свои пятьдесят три Умар держит пять молодых наложниц, и те недолго ходят пустыми, то и дело производя на свет очередного Умейя. Ибн Имран уже потерял счет своим детям от четырех жен, пяти наложниц и десятков рабынь, которых ему тем не менее продолжали дарить и покупать. Тем не менее юный Абд-аль-Малик, повешенный в роще падуба у стен Беникассима, был его сыном – и сыном от Таруб, любимой наложницы.

– Объяснись, о Абу-аль-Ариф, – спокойно сказал халиф.

Охрану в саду несли вооруженные мечами и джамбиями южане.

Тарик продолжал сидеть не шевелясь, устремив взгляд в какую-то точку за спиной Аммара.

Все присутствующие затаили дыхание. Слышны были лишь плеск воды в фонтане, треск факелов и голоса перекликающихся по своим хозяйственным делам рабов.

– Всевышний свидетель – я служил тебе верой и правдой, о мой повелитель, и не жалел жизни, защищая твоего отца и тебя в дальних походах и жестоких битвах, – мрачно проговорил Умар. – Твоя жизнь и твоя честь были мне дороже моей жизни и чести и жизни и чести моих сыновей. А ведь мой род, так же как и твой, род Аббаса, происходит от Али! Наши праотцы были сыновьями посланца: Аббас – от Сабихи, а Умейяд – от Зейнаб! Вот почему я не могу исполнить приказ, о мой халиф! Я оскорблен, и вместе со мной оскорблен весь род Умейя. Я говорю за себя, раз остальные предпочитают трусливо прятать лица за рукавами! – возвысил голос глава Умейядов, оглядывая остальных вождей кланов.

Те уже начинали переглядываться, кивать и поглаживать ладонями рукояти джамбий. Меж тем Умар ибн Имран поднял правую руку и воскликнул:

– Да простит меня Всевышний, о мой повелитель, но я не стерплю позора и засвидетельствую перед этим собранием: ты поступил опрометчиво и неразумно! Ты отвернулся от своих преданнейших слуг! – Умар гордо обвел глазами лица сидевших в маджлисе.

Люди кивали и облегченно вздыхали: ну наконец-то нужные слова сказаны, и сейчас все встанет на свои места.

Глава Умейядов крикнул:

– Я не потерплю, чтобы мою судьбу и судьбу лучших из лучших воинов аш-Шарийа решал бледномордый чужак-самийа, безродный раб, купленный за деньги!

Маджлис взорвался криками, и в следующее мгновение Аммар увидел, как белый кафтан бегущего Тарика мелькнул над столиками и подушками. Моргнув еще раз, Аммар увидел высокий силуэт над сидящим Умаром ибн Имраном. Тарик сгорбился, в его руках свистнул и сверкнул меч, отрубленная голова Умейя, взмахнув пером на чалме, подлетела в воздух и упала наземь. Из перерубленной шеи еще сидевшего тела ударил фонтан крови, обильно заливая одежду сидевших вокруг Умейядов, посуду и скатерти.

Не обращая внимания на крики ужаса и женский визг, Тарик нагнулся, сдернул чалму с головы Умара и ухватил ее за рассыпавшиеся длинные седые волосы. Аккуратно переступая через опрокинутые столы и посуду, нерегиль пошел обратно, неспешно шагая мимо оцепеневших от ужаса людей. Голова Умара покачивалась в одной руке, обнаженный окровавленный меч посверкивал в другой. Сидевшие вдоль кромки пруда-блюда вскрикивали и с ужасом отворачивались, когда мимо них проплывало разинувшее рот, перекошенное лицо Умейя.

Дойдя до своего места перед Аммаром, Тарик развернулся лицом к собранию и сказал:

– Почтеннейшие! Как командующий армией аш-Шарийа, я могу только приветствовать смелость и отвагу, проявляющиеся в том, чтобы открыто выражать несогласие с моими действиями и планами. Позвольте мне также заметить, что я совершенно нечувствителен к замечаниям по поводу моей внешности, происхождения и положения невольника при этом дворе. Я могу заверить вас в том, что подобные мнения и комментарии никогда не станут причиной моего неудовольствия или гнева. Тем не менее я должен предупредить: тому, кто подвергнет сомнению дарованную мне повелителем верующих власть над армией халифата, я отрублю голову. Так, как я сегодня отрубил ее вот этому ублюдку! – И самийа резко вздернул руку с головой Умара.

Обведя взглядом маджлис, завороженно наблюдающий за отсветами пламени в остекленевших глазах мертвеца, Тарик с нарастающей яростью проорал:

– Если кто-нибудь из присутствующих здесь зарвавшихся ублюдков, именующих себя «древним родом», желает высказаться вслед за Умейя – пусть высказывается, потому что сейчас ему самое время сдохнуть! – И нерегиль вскинул окровавленный меч.

Ответом ему стала гробовая тишина.

– Я думаю, что наши разногласия остались позади, – с леденящей улыбкой проговорил самийа и отпустил голову Умара.

С глухим стуком она упала на ковер. Взмахнув крест-накрест мечом, Тарик стряхнул кровь с лезвия и медленно вложил клинок в ножны.

– А теперь я вынужден попросить у благородного собрания прощения: увы, я обделен поэтическим даром и не смогу принять участие в стихотворных поединках этого вечера. Поэтому я умоляю моего повелителя о разрешении покинуть пир – я слишком груб для утонченных забав ашшаритов.

И самийа опустился перед Аммаром на колени и коснулся лбом ковра.

Аммар, спокойно оглядев забрызганные кровью цветы жасмина над безголовым трупом Умара ибн Имрана, милостиво улыбнулся и ответил:

– Иди, Тарик.

Наутро халиф приказал самийа явиться в пустой сад, в котором уже не осталось никаких следов вчерашнего пиршества – ни жемчужин, ни крови. На жасминовые кусты рабы всю ночь выливали ведро за ведром воду. Аммар не любил запаха смерти.

– Как ты посмел?! Что ты себе думаешь, о сын шайтана, порождение пятнистой змеи, язычник, подлая собака!

Для верности Аммар еще и запустил в коленопреклоненного нерегиля абрикосом. Тарик поймал его быстрым кошачьим жестом.

– Они взбунтуются!.. – воскликнул наконец халиф и в изнеможении упал на подушки.

– Взбунтуются – накажешь, – невозмутимо пожал плечами самийа и надкусил абрикос.

– Ты знаешь, сколько их? Сколько у него сыновей? Племянников? А у этих сыновей и племянников их сыновей, двоюродных братьев и племянников? Это самый могущественный клан аш-Шарийа!

– Значит, ты накажешь самый могущественный клан аш-Шарийа, – нерегиль оставался безучастен к несущейся над его головой грозе.

– Тьфу на тебя, – мрачно выдохнул Аммар и добавил: – Вот ты, в случае чего, и отправишься их приводить к покорности.

– Как скажешь, – снова пожал плечами самийа. – Но я бы решал задачи в порядке поступления. Я знаю, что джунгары готовят к походу большую армию.

– «Большую а-армию», – передразнил Аммар певучий выговор нерегиля. – Сто пятьдесят тысяч сабель – это, по-твоему, большая армия?! Это огромная армия!

– Откуда такие сведения? – поднял брови Тарик.

Аммар прикусил было язык, а потом подумал, что смысла скрывать что бы то ни было от самийа нет:

– В Фейсалу пришел караван из Хань. Купцы прибыли с пайцзами Эсен-хана, идут в Хорасан за шафраном и тканями. Они и привезли новости.

– Аммар, – тихо сказал самийа. – Ты хочешь сказать, что по крупнейшему ашшаритскому городу на границе со степью сейчас разгуливают вражеские лазутчики и сеют панику среди населения?

– О нет, мой сумеречный друг, вы нас недооцениваете, – раздался от ворот сада веселый голос ибн Худайра.

Добродушный пухлый вазир уже поспешал к ним, переваливаясь на тонких ножках.

– Никто уже нигде не разгуливает, все тихо сидят в тюрьме и быстро и внятно отвечают на вопросы моих дознавателей.

Отдуваясь и вздыхая, начальник тайной стражи опустился на колени перед своим халифом, отдал земной поклон и приветственно кивнул Тарику. Кивнув в ответ, нерегиль сказал:

– Почтеннейший Исхак, сдается мне, что я знаю не все, что мне следует знать об этом деле.

– Ой, да? – всполошился старый вазир.

– Это какой-то странный караван – приходит из вражеской земли с подорожными врага и тут же начинает заниматься шпионажем в пользу врага, нимало не скрывая собственных целей. И это явно не первый караван – мальчишку-толмача тоже привез в Беникассим ханьский купец два года тому назад. Сдается мне, что дела у того купца пошли неважно. Или я ошибаюсь?

Ибн Худайр и халиф многозначительно переглянулись. Тарик заметил это и добавил:

– И вот теперь джунгары налетают именно на Беникассим – и на Мерв. А в Мерв караван с ханской пайцзой случайно не заходил?

Вазир вздохнул и ответил:

– Ваша проницательность, мой сумеречный друг, делает вам честь. Я расскажу все по порядку.

И ибн Худайр рассказал, что пять лет назад джунгары вторглись в Хорасан через Герирудскую долину – десятки фарсахов переходящих друг в друга оазисов у подножия хребтов Паропанисада, гребнем уходящих в Большую Степь. Восточные отроги Паропанисад защищали аш-Шарийа словно бы воздвигнутой чудом Всевышнего стеной, но к западу скалы сменялись высокими холмами с каменистыми обрывами. Фейсалу прикрывали лишь обширные пустоши и заколдованные плоские скалы Мухсина – поросшего травой и редким кустарником плато, по которому всегда гулял странный поющий ветер. Если бы не Мухсин с его нехорошей славой места обитания джиннов, Хатиба, прижимающаяся к подножию Биналуда, тоже была бы совершенно открыта степи с юга. Так же обстояли дела Беникассима и Мерва, раскрывавших объятия своих долин всякому, кто решился бы пройти через поющие скалы джиннов.