Ксения Медведевич - Ястреб халифа Страница 28

В хлещущей темными струями, грохочущей тьме то и дело вспыхивали в свете молний бледные картины – то одинокое горящее дерево на холме, то заросли кустарника в ложбине. Но чаще всего мимо них проносилась вспыхивающая на мгновение и тут же гаснущая, стелющаяся длинной серой травой степь.

В становище они влетели в ослепительно-ярком высверке небесного разряда: полыхнуло, всадники смели часовых, тут же кошмарно грохнуло. В кочевье, в которое ворвались ашшаритские конники, разверзся ад грешников.

Аммар потом смутно вспоминал, что устал бояться еще в начале грозы – времени и сил на страх просто не осталось, эта сумасшедшая скачка наперегонки с бьющей по вершинам соседних холмов, догоняющей небесными копьями смертью отнимала все силы души. Поэтому, когда перед копытами коня как из-под земли поднялась ослепительно-красивая женщина с очень белым лицом, он заорал: «Али! Призываю имя „Могущественнейший!“» – и наотмашь рубанул мечом. По закаленному в аш-Шаме лезвию было вытравлено тройное имя Али. Изогнутый клинок меча полоснул женщину наискось, отделяя голову и левое плечо с частью руки. В уши ударил вой, но Аммар, не оглядываясь и не останавливаясь, помчался вперед, в коридоры между запылавшими юртами, и не видел, как из разрубленного тела женщины исходит, клацая зубами и завывая, какая-то белесая сущность. Поверещав и покувыркавшись в ночном воздухе, рассеянная Именем и печатью праведности субстанция в последний раз попыталась сгуститься, не сумела – и безвозвратно растворилась в ночном воздухе.

Тарик, рубя направо и налево, рвался к высокому девятихвостому тугу на каменистой гряде – джунгары окружили Сульдэ и стояли насмерть. У самого древка прыгали и завывали, тряся перьями и колокольчиками, шаманы. Нерегиль орал от бессильной ярости, сиглави танцевал и вскидывал передние ноги, пытаясь встать в свечку. Аммар вдруг понял, отчего орет самийа, – он не мог раскрыть свои крылья, не мог «проявить ореол», как говорили маги сумеречников. На место каждого поверженного джунгара заступал новый, словно степняки в одинаковых кафтанах и малахаях вырастали из-под земли из рассеянных зубов дракона – как в сказке, только очень страшной.

– Али-и! – закричал Аммар, высоко поднимая меч.

По изогнутому клинку бело-голубым блеском шваркнул отсвет молнии.

– Всевышний с нами! О Дарующий победу и Попирающий нечестивых! – заорал Аммар в хлещущее страшными белыми плетями небо: – Твое имя – Призывающий на суд!

С холма, на котором порывы ветра рвали с шеста девять черных конских хвостов, донесся тоскливый волчий вой. Тарик, словно вступая с этой руладой в жуткий противоестественный диалог, разразился пронзительной, модулированной фразой на своем странном языке – а потом перешел на отчаянный, яростный крик. Не переставая орать что-то жуткое, нерегиль послал коня в отчаянный прыжок – джунгары отшатнулись, и самийа врезался в их плотный строй, кося клинком, как воплощенная смерть. Аммар тоже заорал и бросился следом.

Когда, обтекая кровью джунгар и дождевыми струями, они вырвались на плоскую вершину увенчанного белым камнем холма, кони взвились на дыбы, а кто-то завопил от ужаса.

У самого знамени сидел огромный белый волк и скалил длинные, желтые, как у черепа, зубы.

– Эсе-ен! – закричал Тарик. – Эсен! А-ай-а-а! Смотри, кто тебя убьет!

И бросил коня вперед. Волк прыгнул. Сиглави пронзительно заржал и повалился на бок – с его спины кубарем скатились два сплетенных тела. В цепенящем ужасе Аммар смотрел, как волк клацает зубами у горла самийа, а тот отчаянно отжимает здоровенную башку прочь от лица.

И тут он вдруг увидел у себя под ногами невзрачный куст – рассказывали, что джунгары высаживали такие за упокой души родственника и всю свою жизнь бережно ухаживали за кустом. Аммар спешился и вдруг оказался словно бы отрезанным от звуков и цвета. В мертвой тишине в лужице лунного света перед ним топорщился безлистный кустик из пяти веток. Аммар глубоко вздохнул и занес меч. Веточки зашевелились. Не давая им времени сделать что-нибудь еще, ашшарит с маху секанул клинком – его лицо тут же залила брызнувшая во все стороны кровь. Продолжая рубить уже вслепую, Аммар чуть не оглох от рванувшихся ему в уши воплей – и снова оказался в гуще боя на холме, у белого камня на плоской вершине.

Задыхаясь и всхлипывая, он отер рукавом джуббы лицо. Шайтан-колючка была изрублена им в клочья. И эти клочья плавали в кровавой луже. Медленно оглянувшись по сторонам, Аммар остановил глаза на сцене, которая не сразу поместилась в его разум.

Крича и выкликая чье-то имя, воины оттаскивали в сторону здоровенную белую тушу.

– Тарик! О Тарик! Господин!

Тут Аммар встряхнулся и заорал вместе со всеми. И побежал к месту, где под отваленной тушей обнаружилось тело самийа.

Нерегиль лежал, опрокинутый навзничь, раскинув руки, – в правой мертвой хваткой зажат был обтекающий какой-то черной, нечеловеческой, дымящейся кровью кинжал. Молоденький ханетта, стоявший на коленях над телом самийа, поднял на Аммара наполненные слезами глаза: Тарик лежал в луже крови, своей и волчьей.

Волчьей? За спиной у Аммара раздались дикие вопли, и несколько голосов разом призвали имена Али и Всевышнего. Огромная белая туша вдруг задымилась и перетекла в другой силуэт – на траве остался лежать труп узкоглазого плосколицего мужчины с тощей джунгарской бородкой. В груди у него, прямо посреди дорогого золотого шитья кафтана, зияла широкая рана.

Вдруг из раны стало подниматься, клубясь, что-то белесое. Оно попыталось свиться в фигуру человека, заколыхалось – и тут в разоренном стойбище заорал петух. Дымчатый образ явственно зашипел, сгустился – и разошелся с тихим последним вздохом.

Тарик вдруг пошевелился и открыл глаза.

– Он убит?.. – прошептал он посиневшими, холодеющими губами.

– Убит, – опускаясь возле него на колени, ответил Аммар.

В отчаянии он смотрел на раны, располосовавшие плечи, грудь и, видимо, спину нерегиля. Когти демона сумели прорвать даже легендарную ашшаритскую кольчугу.

– А.. она?… – прошелестел самийа и закашлялся, выплевывая кровь на подбородок.

– Убита, – ответил Аммар, понимая, о ком идет речь. – И я порубил его куст. И Сульдэ мы порубили тоже и подпалили во имя Всевышнего, праведного, справедливого.

Аммар обернулся к разложенному из обломков адского знамени костерку. Видимо, он все-таки здорово устал за эту ночь, потому что ему показалось, что обломки шевелятся и пытаются выползти из костра. Стоявший рядом с огнем южанин со злостью поддал по не желающему умирать куску дерева ногой и забросил его в самое пламя.

– Тарик. Ты… лежи, – сказал Аммар, не зная что сказать.

Впрочем, самийа уже закрыл глаза и опять потерял сознание.

… В высокие, от пола и в рост человека, окна дворца наместника Фейсалы уже заглядывало утреннее солнце – пора было задергивать занавеси плотного шелка.

Аммар потер ладонью глаза.

Яхья задумчиво кивнул своим мыслям:

– Значит, силат увезли его к себе.

– Да.

Перед внутренним взором Аммара явственно предстала картина: Тарик, распростертый на камне в тени странной, похожей очертаниями на спящую собаку скалы. А над ним водит ладонями бледное черноволосое существо. Потом огромные миндалевидные глаза без радужки и зрачка оборачиваются к ашшаритам:

– Уходите.

Голос шелестит почему-то за ними. Губы джинна не двигаются. Тарик лежит на камне, бессильно запрокинув голову.

– …Мой повелитель?

Голос старого астронома вернул его в этот мир.

– Сколько дней прошло с тех пор, как вы покинули Мухсин, о мой халиф?

– Семь. Или восемь, – дернул плечом Аммар. – А что?

– Ничего, о мой халиф, – с лукавой улыбкой ответил Яхья.

Аммар прислушался к происходящему на улице.

А там явно что-то происходило: в колодце двора метались крики, топотали и куда-то бежали люди. «Смотрите, смотрите! Там, на дороге!»

Аммар ахнул и подскочил к окну, настежь распахивая лазоревый шелк занавески. С Башни Наместника открывался потрясающий вид на южный склон долины – лабиринт скал в белесой дымке лежал перед взглядом халифа как на ладони.

По старой караванной тропе, вот уже несколько столетий заброшенной и неторной, вверх к городу поднимался всадник. Серый сиглави цокал копытами, высоко поднимая ноги и петухом распуская гордый хвост. Ехавший на благородном скакуне воин поднял голову и приложил ладонь козырьком ко лбу – пытался разглядеть сквозь слепящее солнце, что происходит на стенах.

На стенах толпились люди, и толпа все прибывала. Аммар посмотрел вниз, посмотрел на всадника на дороге, посмотрел на усмехающегося Яхью – и вместе со всеми радостно, как мальчишка, заорал:

– Смотрите, вон он! Вон он! Смотрите! Он – вернулся!!!

И, прыгая через две ступени, припустил вниз по лестнице.

Солнце всходило на востоке, а заходило на западе.