Ксения Медведевич - Ястреб халифа Страница 32

Феллахи, завидев неспешно идущие отряды, бросали корзины с персиками и припадали к земле в почтительных поклонах – впрочем, без особого страха. Гвардейцы халифа – а то, что идут именно ханаттани, всякий мог понять по серым кафтанам и белым длинным знаменам над чалмами всадников, – так вот, гвардейцы халифа славились своей дисциплиной и достоинством. От них не ждали никакого зла. Потому от земли то и дело поднималось чье-нибудь чумазое лицо и начинало таращиться на блеск копий.

Саид прорысил вдоль растянувшегося походного строя своей сотни. Слева у канавы он успел заметить с десяток уткнувшихся в землю феллахов – видно, не местных, поскольку рядом с ними не было ни корзин, ни мотыг. Похоже, идут из селения в селение: в долине вилаяты стояли близко друг к другу, и земледельцы то и дело отправлялись к родственникам – то в гости, то на свадьбу, то на соболезнование. Вороной Саида запорошил пылью согнутые спины: в основном женщин в грубых полотняных платках – сельские, в отличие от горожанок, повязывали их по самые глаза, так что лица толком не разглядишь – и наглухо замотанных хиджабах из некрашеной сероватой тканины. У феллахов даже черный цвет для абайи и белый для рубахи считался звездной роскошью – в крашеной и беленой одежде щеголяли лишь местные богачи.

Вдруг за спиной Саида раздались возгласы – и дробь копыт коня, идущего галопом. Оглянувшись, молодой сотник увидел всадника в ослепительно-белой накидке, верхом на высоко вскидывающем ноги сиглави. Саида догонял господин Ястреб. Впрочем, Тарик вдруг резко натянул поводья – конь запрокинул морду и присел, пытаясь встать в мстительную свечку. Саид приложил руку ко лбу и присмотрелся: оказалось, господин Ястреб осадил скакуна прямо рядом с теми самыми феллахами-путешественниками. Бедняги вжались в дорожную пыль, а сверху на них сыпались мелкие камни и комья земли из-под копыт сердито молотящего ногами сиглави. Тарик наконец справился с конем и – вот странно-то! – обратился к одной из женщин, пытавшейся на коленях отползти в канаву.

Господин Ястреб говорил с этими сельскими бабами довольно долго. Саид все оборачивался, а всадник на сером коне так и не двигался с места. Молодой каид уже устал удивляться – где Тарик и где ущербная разумом женщина из пыльного вилаята? – когда случилось нечто, чему сначала не поверили его глаза.

На месте, где только что покорно стояли на коленях феллахи, вдруг полыхнул ранящий глаза свет – и из сияния с хлопаньем крыльев поднялась в воздух стая невиданных белых птиц.

…Неспешно проезжающие ханаттани продолжали видеть жалких, простертых в пыли землепашцев. Тарег прищурился. Его глаза уже не отводил хитрый морок – яркие шелка и блеск драгоценностей слепили взгляд.

– Приветствую тебя, о благородный воин.

Женщина заговорила первой, на прекрасном классическом ашшари – и правильно сделала, что заговорила: сорвав с нее и ее спутников покрывало иллюзии, Тарег тут же схватился за меч.

– Я не враг тебе и ищу не поединка, а помощи.

Сумеречница проговорила это, не отпуская глазами его пальцы на золотом навершии рукояти.

И текуче поднялась на ноги. Широкие рукава упали до самой земли – переливчатый сиреневый атлас платья странно выглядел среди жухлых кустиков полыни на обочине сельской дороги. Узорчатые края верхней одежды свободно разошлись на груди, показывая ослепительную белизну нижних слоев шелка и перевитый золотыми шнурами широкий пояс. Увитый фиалками гребень придерживал собранные на затылке пряди волос – они стекали вьющейся волной к самым складкам шлейфа. Тарег увидел, как тугие черные завитки выглядывают из-за фиолетовых шелков у маленьких ножек – и на мгновение потерял себя от восхищения.

Красавица улыбнулась – тонкие бледные губы слегка изогнулись. Ее свита продолжала стоять на коленях, застыв в глубоком церемониальном поклоне. Тарег теперь ясно их видел. Семь женщин, в таких же роскошных шелковых платьях слепяще-ярких цветов, с гребешками в длинных волосах. И двое мужчин, одетых как знатные воины Ауранна – в просторные алые накидки поверх собранных из мелких стальных пластин панцирей. Шелковые кисточки, свисающие с темляков длинных изогнутых мечей, сейчас лежали в дорожной пыли. Но руки оба аураннца держали на рукоятях.

– Какую помощь скромный слуга халифа может оказать столь благородной и… могущественной… даме?

Если Тарег и язвил, то самую малость. Чтобы распознать иллюзию, ему понадобились вся подозрительность нерегиля, воевавшего не одну сотню лет на западе, и все его мастерство, и даже толика удачи – клейменный секущими рунами меч очень трудно скрыть под «покрывалом». Морок, скрывавший сумеречницу и ее спутников, навела опытная и очень сильная рука. Если бы не железный высверк на окоеме зрения, Тарег вполне мог бы промчаться мимо завалившихся в грязь пуганых феллахов.

Между тем женщина ответила:

– Твое войско идет в землю, к властителям которой у меня есть счеты и незаконченное дело. Они схватили моего супруга и хотят предать его смерти на потеху человеческой толпе.

– Что делает сумеречник из Ауранна в земле аш-Шарийа, что его хватают и тащат на казнь? – осведомился Тарег.

– Мой супруг – не аураннец, – снова усмехнулась женщина. – И он не из Сумерек. Мой муж – человек. Его имя – Кассим аль-Джунайд.

– О, – сумел выговорить в ответ Тарег.

И, быстро овладев собой, спросил:

– Что может грозить одному из Бени Умейя в земле ар-Русафа? Чем он провинился перед своими сородичами?

И женщина вздохнула и ответила:

– Многим, мой князь. Тебе будет приятно узнать, что Джунайд оказался в числе тех, кто отказался поддержать мятеж против халифа Аммара.

– Это воистину приятные новости, – медленно кивнул Тарег.

– Ну а ко всему прочему, Джунайд нарушил заповедь, взяв в жены женщину из Сумерек. Кади отказался сделать запись о нашем браке и позвал законника. Тот пригрозил, что Джунайда изгонят из общины верующих и провозгласят отступником. Мой муж ответил, что скорее готов отказаться от посещения масджид и пятничной проповеди, чем от меня. С тех пор для законников он грешник, отступивший от истинной веры.

– Твой супруг поступил очень достойно и заслуживает всяческого уважения. Но я подозреваю, что благочестивые приверженцы учения Али ему этого не простили.

Голос нерегиля сочился ядом и ненавистью к людям. Женщина вскинула на него благодарный взгляд. С горечью и печалью в голосе она продолжила:

– Они заманили его в ловушку, схватили, заковали и теперь везут в Куртубу. Сейчас они в двух днях пути от города. По закону его заключат в городскую тюрьму и дадут три дня на размышление. Если по прошествии третьего дня он не откажется от… меня, его отведут на площадь и четвертуют на помосте. Если ты не придешь мне на помощь, о благородный воин, наутро пятого дня я стану вдовой.

И она сложила ладони перед грудью, опустилась на колени у копыт Тарегова коня и проговорила с испепеляющей, острой, как стрела, ненавистью:

– Помоги мне, о нерегиль. Избавь его от рук невежественных, полоумных, возомнивших о себе невесть что ублюдков творения, ненавидящих все живое и прекрасное. Помоги мне сделать так, чтобы они запомнили утро пятого дня как утро потоков крови!

Лагерь войск халифа у стен Альмерийа, три дня спустя

– …Что значит – оставил командующим Мубарака аль-Валида и ускакал?

Военачальники разводили руками. Аммар, конечно, получил известие об этой выходке самийа еще на подходе к городу, но вчуже продолжал надеяться, что это лишь слухи для обмана вражеских лазутчиков. Но нет, оказалось, что осведомители ибн Худайра говорили истинную правду: Тарик оставил вверенное ему войско на военачальника из Аммаровых вольноотпущенников и умчался иблис его знает куда – причем в сопровождении невесть откуда взявшегося отряда воинов-сумеречников. Впрочем, каких воинов – половину этого насвистанного шайтаном сборища неверных составляли бабы. Да, верхами и при аураннских коротких мечах-тикка – кстати, страшных в ближнем бою, если сражающийся знал, как с тикка управляться, – но все равно бабы!

Да, Тарик оставил распоряжения для осады. Более того, он оставил для Аммара аж целое письмо с объяснениями, извинениями и нижайшими заверениями в преданности. Все как всегда: «Отверг он слова мои, внял он хуле, // Меня уличил в несодеянном зле; // Неужто он тучей свой лик омрачит // И скроется месяц на хмуром челе?»[29] – да-да, нерегиль не отказал себе в удовольствии поиздеваться и в стихах тоже. Но как бы то ни было: проваливаться сквозь землю с этим шайтан-харимом он не имел никакого права!

Но и это было не все.

Отпустив военачальников готовиться к осаде – стены Альмерийа могли внушить уважение любому камнемету, – Аммар уединился с начальником тайной стражи. Исхак ибн Худайр просмотрел оставленное нерегилем письмо и заметил: