Роман Кузнецов - Хранитель Врат Страница 4

– Скорее всего… Только что же это должно быть, чтобы за ним ночью в шкуродер, и одному?

– Вот сейчас и узнаем, – произнес Бригадир. – Ищите. Лаз маленький, незаметный. На своде перед ним должно быть два охранных знака.

– Есть, Бригадир, – крикнул худой парень с мощным фонарем в правой руке. – Это он?

– Он. Давайте, ребята. Я не могу. Полезут Пиксель или Крот. Остальные по габаритам и по необходимости. Быстрее, парни, – торопил Бригадир. – Чую, беда приключилась.

– Идем. Иду, – донеслось от Крота уже из-за стены. – Здесь явно кто-то был. Недавно. След свежий.

Прошло несколько долгих минут, и вновь послышалось:

– Тут дальше лаз расширяется. Еще дальше коридор. Нужна помощь. Жека и Пиксель пусть подойдут. А ты, Бригадир, худей. С твоим тазом только… Стоп. Слышу крик. Быстрее. Веревку тащите. И носилки.

– Да… – произнес Бригадир обреченно, как только спасательная бригада скрылась в тоннеле. – Не хотел я Паука брать. Как чувствовал.

– Чувствовал, да не мог, – произнес невысокий крепыш, присевший рядом с Бригадиром. – Да и как его не взять, когда он всю эту экспедицию и затеял? Всю тему накопал. К тому же он кореш Санька́, а без Санька, вернее, его папаши мы бы шагу не ступили.

– Да, без папаши нам бы тяжко пришлось. Столько денег на подготовку мы бы черта с два нашли. Да и разрешения нам бы никто не дал. А тут зеленый свет везде.

– И условия приличные, вполне подъемные. Аж подозрительно. С чего вдруг такая щедрость? При его-то власти! Может запросто все отнять, и ты ему еще «спасибо» скажешь. А тут прям расшаркался.

– Говорит, что Санька́ в люди хочет вывести. Ему надо, мол, самому по жизни подниматься, выходить из-под крыла папиного. А в семейный бизнес затягивать рановато. Не готов еще отпрыск. Вот и старается как-то увлечь, наладить в правильное русло. А эти копейки для него не деньги вовсе…

– Ага. Он за каждую копейку воробья в поле загоняет, а тут такая щедрость. Нет, это «же-же-же» неспроста!

– Мне самому подозрительно, но это же не повод от такой экспедиции отказываться. Ладно. Давай вначале найдем что-нибудь, а дальше думать будем.

Друзья замолчали, рассеянно уставившись на темный провал шкуродера. Вдруг показался тонкий луч. Он становился все ярче, и наконец из-за камня показалась голова Каа.

– Нашли, – взволнованно затараторил он. – Он в расселину свалился. Мы спустились вниз, он там. Вроде цел, но не шевелится. Без сознания. Чем-то бок пропорол. Крови много потерял. Крот и Пиксель его пакуют. Сейчас зафиксируют и поволокут. Надо срочно в лагерь. Реанимацию готовить.

– Бежим. А че там еще? Есть чего? – спросил крепыш.

– Ты че, Боцман! Там такое! Полный карачун! В местных сказках большая доля правды. Мы, похоже, весь партизанский отряд нашли, вместе с немцами. Там скелетов пятьдесят, не меньше. И кости повсюду… А оружия! В общем, там есть что поискать!

– Хорош трепаться! – закричал Бригадир. – Потом лясы точить будем. Боцман, давай в палатку. Погоди, я с тобой. Док, ты за старшего. Мы внизу. Все. Рвем когти.

Глава 4

Паук очнулся через два дня. Это произошло быстро и как-то буднично, без театральных пауз, стонов и закатываний глаз. Просто однажды утром Паук открыл глаза и схватил Дока за руку.

– Кинжал нашли? – первым делом спросил он. – Он мой.

– Ты че? – возмутился Док. – Совсем с глузду рухнул?! Ты тут крысятничаешь, всех на уши поставил. Парни с тобой как с пасхальным яйцом носились, пылинки сдували. С того света практически вытащили, а ты сразу с наездом! Ты че, Паук! Окстись. Тебе их благодарить надо, прощения просить. А ты… Хоть бы «здравствуй» сказал.

– Кинжал мой, – упрямо повторил Паук, – ты не понимаешь, мой! У кого он?

Он неожиданно сильно сжал руку.

– Ты не понимаешь! Он мне нужен. Он мой. Иначе все умрете!

– Так ты еще и угрожаешь?! – Док рывком вырвал руку. – Что значит – твой? Нож наш. Это общая добыча. А тебя за твое крысятничество я вообще предлагаю доли лишить.

– Кинжал мой. В нем моя кровь. Без него Паук умрет. Все умрут… Нужен ритуал… Жертва…

– Ты что бормочешь? У тебя бред. Какой Паук умрет? Ты тут, в палатке. Жив-здоров. Даже говоришь. Правда, еще не соображаешь.

Док достал ампулу с реланиумом и сделал пациенту укол.

– Поспи лучше. Тебе отдыхать надо. А то кинжал ему подавай. Ритуал. Жертвы. Спи давай. Чую, тебе еще голову лечить придется.

Ближе к вечеру в палатку к Пауку зашел Бригадир.

– Ну что, очухался? Здрав будь, Николай. Напугал ты нас. Больше не делай так. Как твое самочувствие?

За время вынужденного беспамятства Паук похудел еще больше. Осунулся. Кожа обтянула череп так, что под ней видна была каждая жилка. Казалось, острые скулы вот-вот прорвут этот желтоватый полупрозрачный пергамент. Глаза запали, а под ними образовались большие черные круги. Лицо приобрело возвышенно-страдальческое выражение. Так обычно изображают святых мучеников, или умудренных жизнью схимников, или иногда голодающих из каких-нибудь концлагерей. Но нахлынувшее было чувство жалости моментально слетело, стоило Пауку открыть глаза. В них не было ни боли, ни раскаяния, ни сожаления, ни желания сочувствия, а лишь холодная сила, жестокость, дикая уверенность в своей правоте. Бригадир аж отшатнулся от неожиданности. Это не были глаза Коли Паукова. Он никогда так не смотрел.

– Где кинжал? – спросил Паук непривычно низким грудным голосом. – Он мой, – произнес он, не дождавшись ответа.

– Коля, ты что? Какой кинжал? Да и вообще ты, видимо, когда башкой шандарахнулся, извилины сильно порастряс. Ты кто такой, чтобы мне тут ультиматумы ставить?

– Он мой, – упрямо и исключительно в утвердительной форме повторил Паук, – это не обсуждается. Артефакт нашли?

– Какой артефакт? – опешил Бригадир.

– Там рядом должен быть браслет со змеем. Его нельзя трогать. Он опасен.

– А что за браслет? – Бригадир внимательно посмотрел на товарища. – Ты его где видел? Из чего он сделан? Чем опасен?

– Еще там амулет должен быть. Костяной, с бирюзовыми камнями. Не нашли?

– Нет, такого не находили. А что ты еще видел? Где это лежит?

– Амулет достать надо. В нем сила. Без него обряд не смогу… Закрыть надо…

Глаза у Паука стали безумными, в них появился лихорадочный блеск. Он попытался встать, но был надежно привязан к кровати: Док на всякий случай зафиксировал после появления первых симптомов неадекватного поведения. Паук рванулся сильнее. Веревки натянулись, и хлипкая кровать стала предательски прогибаться.

– Держи его, Бригадир, – крикнул Док и вскрыл очередную ампулу реланиума.

Бригадир навалился сверху, пытаясь обеспечить максимально удобные условия для введения очередной дозы успокоительного. Паук продолжал вырываться и кричать:

– Идиоты, тупицы. Он уже вышел… Я не смогу закрыть… Он хочет крови. Не закрою – возьмет вашу… Кинжал отдайте… Это я…

Наконец лекарство начало действовать. Движения стали вялыми, пока совсем не прекратились. Глаза заволокло пеленой. Голова завалилась набок. Пациент уснул. Бригадир и Док слезли с тела.

– Здоровый, гад, – уважительно произнес Бригадир. – Вот уж не думал, что в таком тщедушном теле такая силища.

– У психов это нормально. Он, судя по всему, крепко головой приложился. Отойдет ли теперь? Это теперь не наш безобидный ботан Коля, это полноценный псих, со всеми вытекающими.

– Точно. Он как глазищи открыл, как зыркнул, я чуть не обгадился. Ноги ватными стали. Когда со мной такое было? – Бригадир воровато оглянулся по сторонам. – Док, Коля вернется? Как думаешь? У него крыша на место встанет?

– А кто его знает! «Голова предмет темный, исследованию не подлежит». Вполне возможно, проспится и утром как огурец будет. А может, все, кукушка надолго улетела. Его только в клинику помещать.

– Не хотелось бы. Будем надеяться на лучшее. Но дежурство около него усилить. Теперь только по двое заходить. Да, – Бригадир вопросительно поглядел на Дока, – что это он там про амулеты говорил?

– Ну, если опустить кровавые бредни, связанные с пробуждением кого-то там страшного, то в пещере должны быть браслет со змеей и костяной амулет с синими камешками. Если это из одного с кинжалом гарнитура, то предметы исторические, цены немалой. Достать надо. Тем более что лежать должны недалеко от того места, где его нашли.

– Легко сказать «достать надо». А ты достань. Мы пока только завал разобрали и подходы очистили, да и так, что сверху было, повытаскивали. Глубоко никто не лез. Страшно. Никто объяснить причины не может, а лезть отказываются. Достать успели много, не спорю, но то, за чем шли, все еще там.

– А ты сам?

– А у меня зад не пролазит. У меня и у Боцмана. Нас двое таких. Ну и ты еще, пожалуй, третьим будешь. Ладно, завтра пойдем еще раз, а может, послезавтра, когда больной в себя придет.

Больной приходил в себя с неимоверной скоростью. Проснувшись ни свет ни заря, он первым делом попросил есть. Вел себя спокойно. На вопросы отвечал адекватно. Словом, никаких тревожащих сигналов не подавал. Его развязали и дали поесть, на всякий случай усилив охрану. Однако опасения не оправдались. Николай просто ел. Молча и сосредоточенно. Но очень много. Ел он весь день. Как пошутил Крот, Паук решил покончить жизнь самообжорством. Он уничтожил недельный запас тушенки и выпил три банки сгущенки. Все это дело запил двумя большими чайниками душистого чая из горного сбора. И куда в него все это влезло? А главное – куда вылезло? И когда? Он полдня в палатке проторчал! Едва выбравшись из палатки, он потребовал вернуть нож. Был послан обратно в палатку. Попробовал скандалить. Но делал это неагрессивно и даже немного забавно: в высокопарной старинной манере. Периодически переходил на старорусский. Обещал всех загнать в мир Нави. Пугал навками, змеями, духами со странными именами и почему-то воронами. Получалось нестрашно. Бояться его наотрез отказывались, а попытки физического воздействия пресекли решительно и сразу. Развязали только после того, как он клятвенно пообещал с кулаками не бросаться и кар небесных на друзей не призывать. После этого Паук замкнулся. Ушел в дальний конец лагеря. В разговоры не вступал, на вопросы отвечал односложно. Вообще вел себя очень странно: лазил по склону на карачках в поисках какой-то травы, а найдя ее, радовался как ребенок. Нюхал землю. Потом успокоился, будто нашел что-то. Перетащил туда свою палатку. Натаскал камней. Сложил их необычным узором. Разрисовал окрестные валуны непонятными знаками. Причем все это он проделывал молча, с остервенелой сосредоточенностью и фанатизмом. Однако ни к кому не приставал, не буйствовал, не безобразничал. Словом, вреда никому не причинял. Его оставили в покое, лишь со стороны наблюдая за странными метаморфозами в поведении их стукнутого приятеля, неожиданно обнаружившего у себя задатки, по меткому выражению Крота, «матерого заклинателя духов и собирателя черной энергии».