Ксения Медведевич - Ястреб халифа Страница 5

Аммар внутренне подобрался: чернявый маг явно не мог решить, кого он больше ненавидит: людей или своих лаонских сородичей, – такая в его голосе звенела ненависть. Впрочем, халифу говорили, что эти двое не убили друг друга лишь по чистой случайности.

Однако лаонец, словно ничего не заметив, согласно кивнул. И сказал:

– Я обязан повторить тебе снова. У нерегиля есть три ночи. По условиям магического поединка ты должен выйти и встретиться с ним лицом к лицу. Противник не имеет права отводить глаза и захватывать разум. Но он имеет право тебя запугивать. Словами. Видениями. Вопросами. Кроме того, нерегиль имеет право вызвать любых союзников – правда, они тоже должны соблюдать условия поединка. А еще он не имеет права врать. Все, что ты услышишь в эти три ночи, есть чистая правда. Ты сможешь задать любые вопросы – и получишь на них нелживые ответы. Это плата за то, что тебе придется открыть двери и выйти к нему. А он будет рваться сюда, чтобы дотронуться до этого свитка, – лаонец постучал длинным, покрытым золотой краской ногтем по пергаменту Договора.

Аммар кивнул, показывая, что все понимает. Золотоволосый маг продолжил:

– Тебя защищают три печати Али – перед входом в каменный коридор, перед ступенями лестницы и перед дверью. А нерегилю нужно преодолеть их, чтобы войти. Помни – отступив за охраняемую печатью черту, ты приглашаешь его за собой. Он пойдет на любые уловки, чтобы заставить тебя сделать шаг назад. Помни, что последний шаг может оказаться для тебя гибельным.

Аммар снова кивнул. Лаонец продолжил все тем же бесстрастным металлическим голосом:

– Помни – нерегиль не должен дотрагиваться до свитка с Договором. Как только он наложит руку на свиток – ты проиграл. Но если на третью ночь, ко времени, как закричит первый петух, Договор не попадет к нему в руки, – нерегиль твой.

Затем оба мага поклонились – одновременно, как это они умели. Подобрав длинные парчовые полы, сумеречники неспешно удалились в черноту михраба[4] – под золотой стрелой, указывающей направление молитвы, за стены масджид уводил тайный ход.

Заскрипели, распахиваясь, наружные двери, вошел мокрый и несчастный Яхья.

Аммар молча сел на пол.

Его старый наставник горько вздохнул и отдал земной поклон.

– Помнишь, ты рассказывал мне сказку о рабе, который раз в год говорил большую ложь? Помнишь, о Яхья? – тихо спросил Аммар.

Астроном лишь снова вздохнул.

– Почему ты не сказал мне правду? Почему не сказал, какое это чудовище?

Яхья улыбнулся и ответил:

– Мое молчание было не целой ложью, о мой халиф. Это была половина лжи – как в той сказке. Какой смысл в правде, о мой повелитель, если в эти три ночи нерегиль все равно не сможет пользоваться волшебной силой в полной мере?

– Ты помнишь, что сказал хозяин тому рабу в ответ?

– «Это не половина лжи, это бедствие из бедствий», – вздохнул Яхья.

Аммар поежился – внутри масджид холодало. На стенах горели плошки светильников – окна потухли с началом ливня, их щели затянуло серой пеленой неурочной непогоды. Снаружи шипел, бурлил и стучал дождь.

– Скоро ночь… – пробормотал он.

Вдруг Яхья поднял голову и проговорил – голосом из тех времен, когда он учил Аммара счету и уставному почерку:

– Дитя мое. Я ничего не сказал не потому, что жалел тебя. И не потому, что боялся за исход боя. Я промолчал, ибо исход всякой жизни предопределен Господом миров, и тут уж ничего не изменишь. А страх никакой пользы не приносит.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Потом Аммар кивнул. И сказал:

– Я благодарен тебе, о наставник.

Яхья ибн Саид медленно кивнул в ответ. А затем поднялся и направился к выходу из масджид.

Старик распахнул двери, и в них влилась чернота вечера.

– Да поможет тебе Всевышний, Аммар. Он милостивый, прощающий.

Халиф молча кивнул.

Наступала темная ночь.

– Я тебя не боюсь, – тихо сказал Аммар затаившейся где-то во тьме твари.

Двери заскрипели и грохнули закрываясь.

– Ну? Приходи. Я тебя не боюсь, – упрямо повторил халиф.

Ночь первая

В двери масджид ударил камень – бронза глухо звякнула в ответ. Снаружи донеслись визг, вой и хохот. Аммару стало интересно, кто празднует попущение Всевышнего во Дворе Звездочета. У взбешенного самийа наверняка подобралась многочисленная свита.

– Амма-а-ар… – ласково позвали с той стороны. – Ты так боишься меня?

Как и предупреждал аураннец, от мягкого голоса его отделяли три печати Али. Трижды разделенный письменами куфи круг, и в каждой из частей каменная вязь повторяла: Али, Али, Али. Отсекаю путь всякой злой воле, и всякому злому намерению, и всякому волшебству я отсекаю путь – да совершится здесь лишь воля Всевышнего.

Нерегиль бесился у первой черты.

– Челове-е-чек!

Неожиданно вопли стихли, настала полная тишина.

Дождь давно кончился, и могло показаться, что дворец и город обезлюдели.

В глухой полуночной тьме звякнул колокольчик. Тинь. Тинь. Тинь. Словно ветер играл с ветвями дерева у гробницы.

За дверями послышался тихий вздох.

– Дитя мое… Аммар?..

Что там говорил лаонский маг?

«Все, что ты услышишь в эти три ночи, есть чистая правда.

Ты сможешь задать любые вопросы – и получишь на них нелживые ответы. Это плата за то, что тебе придется открыть двери и выйти к нему».

Ну что ж. Нужно выходить, о Аммар ибн Амир. Даже если за дверями тебя ждет призрак покойной матери, которой ты никогда не видел. Текеш-ханум умерла родами. Твоими родами, Аммар.

Халиф аш-Шарийа толкнул створки, и они без скрипа и усилия, как во сне, распахнулись.

В мягком свете большой луны одежды женщины казались сероватыми и потрепанными. Колокольцы на столбах погребальных носилок зазвенели – порыв ветра вытянул занавеси. Покойница сидела на подушках. С колокольчиком в руке – тинь, тинь, тинь. Ветер дохнул еще раз, белое полотнище откинулось и запуталось в ветвях ивы.

Женщина подняла голову, и ткань медленно сползла на плечи, открывая длинные темные волосы. Аммару было знакомо ее лицо – пять лет назад отец отвел его в тайное хранилище и показал портрет матери. Юноша вернулся живым из первого боя – с победой. Отец сказал: «Теперь ты мужчина и имеешь право знать все». До Аммара доходили слухи, что халиф любил его мать любовью безумца, какой не пристало мужчине любить женщину. В безумии своем отец вызвал во дворец художника-самийа и попросил написать портрет любимой. Халиф хотел, чтобы лицо Текеш-ханум сопровождало его в дальних походах, – и преступил запрет Али: не изображать живых существ. Текеш-ханум умерла в родах, оставив безутешному супругу Аммара и шелковый свиток в ладонь длиной, с которого она глядела как живая: большие карие глаза газели, волна темных волос, стекающих прядями на плечи и грудь. Люди шептались, что халиф положил нечестивое изображение в могилу Текеш-ханум. Но Аммар с того самого дня знал, что под могильной плитой лежит лишь тело матери, а сердце отца и ее лицо хранятся в подземном склепе среди рукописей язычников и опасных предметов силы.

– Дитя мое, – Текеш улыбнулась и раскрыла руки. – Я рада, что смогла увидеть тебя. Мне горько было уйти, не услышав твоего первого крика.

Она спустила ноги с носилок и пошла по неровному скользкому булыжнику. У самых ступеней женщина поскользнулась; бросившийся вперед Аммар успел подхватить ее за руку.

Они опустились на верхнюю ступеньку, Текеш рассеянно водила рукой по резьбе на тяжелой каменной глыбе. Две Сестры – так звали эти парные монолиты, лежавшие у входа в масджид.

– Сдается мне, ты совершаешь ошибку, дитя мое. Я бы не хотела, чтобы ты окончил свои дни как отец.

– Его убили? – Ходили и такие слухи в народе.

– Нет, – покачала головой женщина. – Но он хотел смерти. Он остался один, и жизнь тяготила его.

В последние годы отца действительно окружала прозрачная стена одиночества, сквозь которую уже никто не мог пробиться.

– Он отдал все ради власти. И лишь в конце жизненного пути понял, что обменялся дарами с Иблисом.

Аммар ужаснулся:

– О чем вы, матушка?..

– Ни о чем таком, что можно положить в тайник, – покачала головой Текеш. – Умереть задолго до собственной смерти можно, не дотрагиваясь до проклятого золота или оружия. Власть убивает человека исподволь.

Аммар не сумел выдержать ее взгляд и опустил глаза. Потом сжал зубы, зажмурился, глубоко вздохнул и выдохнул – заветное, чаемое бессонными ночами:

– Я хочу знать то, о чем умалчивают все вокруг.

– Когда лекари и повитухи сказали, что спасти можно либо жизнь роженицы, либо жизнь ребенка, Амир воскликнул: «Женщин у меня предостаточно, спасайте сына!» Для меня он построил мавзолей из мервского мрамора и лишь с годами понял, что навещает его чаще, чем харим.

– А что мой дядя?..

Они поднялись. И неспешно вошли в каменную тень прохода.

– Твой отец приказал убить его.