Анна Виор - Легенда о свободе. Мастер Путей Страница 52

– Что ты здесь делаешь? Почему ты не в Шеалсоне? – А где? Где он сам? Он оглядывается вокруг и видит, что сидит, прислонившись к дереву Фус, Дереву Размышлений, перед ним серые бараки, возле которых начинают собираться рабы. Знакомые ему лица. Но ведь Куголь Аб сказал, что их… убил Атаятан…

Он замечает свои босые ноги и короткие из белого грубого льна штаны, подвязанные веревкой… его торс обнажен… Он ощупывает лоб – д’кажа тоже нет…

– Почему я здесь?.. Кто меня переодел?.. – обеспокоенно спрашивает Вирд.

Инал в ответ только хмурится и тревожно смотрит куда-то на восток. Вирд тоже оборачивается в ту сторону – столб дыма поднимается над горизонтом.

– Эфф возвращается! – говорит чей-то знакомый неприятный голос. – Ну что, птенец, идешь прощаться с кутийцем?

Тшагас?

– Ты жив?! – Он собственными глазами видел голову Тшагаса в зубах эффа!..

– Я?.. – смеется Тшагас. – Жив!

– Я видел, как эфф нес твою голову!

Тшагас хохочет так, что переходит на хрип:

– Да об мою шею любой эфф зубы попереломает. А вот рыжий твой дружок, похоже, лишился головы. Дурак!

– Заткнись, Тшагас! – зло говорит Инал. – Иначе я сама, собственными зубами перегрызу тебе горло!

– Ух! Кутийка!.. – Раб отмахивает от нее и идет в сторону хозяйского дома.

Вирд встает. Что происходит? Где он?..

– Идем, Рохо… – мертвым голосом говорит ему Инал, – попрощаемся с Ого. Эфф несет его голову…

– Что происходит?

– Тебе что-то приснилось, наверное, – говорит Михи. Она кормит грудью ребенка. – Пошли. Пошли. Пора…

– Где Ого? Что случилось? – Вирд продолжает оглядываться. Он не понимает ничего и натыкается повсюду на неодобрительные недоумевающие взгляды рабов.

– Ты чего, Рохо? – спрашивает Сибо. – Ого участвовал в Суде эффа. Сегодня эфф возвращается. Разве ты забыл?

Вирд обхватил голову руками…

– Хромоножка, хромоножка! Подавился дохлой кошкой! – орет грязный мальчишка-оборванец, приплясывая при этом и указывая на него чумазым пальцем. – Ублюдок Одаренного! Одаренный твой папаша, побывал в краях он наших! И оставил хромоножку, как собака свою блошку!.. – один за другим выдает пацан дурацкие стихи.

Сам он сидит, держит незаконченную плетеную корзину, из которой торчит лоза, вокруг на земле десятки готовых изделий. Он смотрит на свои руки… сморщенные… руки старика, покрытые коричневыми пятнами. Кто он? Где он?

– Иди отсюда! Пшел вон! Он разве ж виноват? – тяжелой оплеухой затыкает, наконец, мальчишку прохожий мужчина. – Сам, можно подумать, знаешь, кто твой папаша! – И добавляет тому пинка под зад.

Мальчишка хмуро смотрит из-под сдвинутых бровей, и в Вирда летит гнилая груша, с чавкающим звуком разбиваясь о его плечо… На ветхой тонкой рубашке расплывается коричневое пятно. Его взгляд падает на ногу, колено которой неестественно вывернуто, и только теперь он чувствует боль в нем.

– Почем корзины, Элий? – спрашивает у него прохожий. – Женка просила купить…

– Эти по две искры, эти по три… – хриплым стариковским голосом, неожиданно для себя самого, отвечает он. Откуда он знает?

– На вот… – шепчет мужчина, вкладывая в его ладонь серебряный огонек. – Я знаю, что ты человек праведный… хоть мать твоя и… не очень честная женщина была. Возьми… помолись за меня Мастеру Судеб… согрешил я… и за сына моего помолись… что не от женки…

Мужчина уходит, забывая взять корзины, а он смотрит удивленно на серебряную монету в морщинистой руке – своей руке…

– Жаль Элия… Добрый он человек, а ведь так и промаялся всю жизнь одиноким… – слышит он разговор двух старух, покупающих рыбу у продавца, торгующего рядом.

– Если бы мать его – Асия, под старость не сошла с ума и не рассказывала всем и каждому, что сын у нее от Мастера Силы и тоже Одаренный, все бы и забыли о его происхождении… Мало ли на свете байстрюков… А так – каждая собака на него брешет…

Он отчаянно ищет внутри гнев… но гнева нет… только пустота… только одиночество…

Почему он здесь? Почему он старик? Почему его называют Элием? Кто он?!

Вирд поднимает лицо к ярко-голубому безоблачному небу и кричит…

– Ты до сих пор не веришь, что умрешь? – говорит Эбонадо Атосааль, глядя на него серыми холодными глазами. Пророк одет в синюю мантию, роскошно расшитую золотом, на груди висит медальон – символ Верховного.

Вирд понимает, что стоит со скованными сзади руками. Стоит перед Атосаалем и перед… Советом Семи… в старом составе: Ках, Абвэн, Майстан, Эбан, Холд, Торетт… Ото Эниль… Все смотрят на него.

Он видит рядом Кодонака, тоже скованного и в повязке изгнанника.

– Вирд-А-Нэйс Фаэль и Хатин Кодонак обвиняются в поднятии бунта и попытке совершения военного переворота в Тарии! – торжественно произносит Верховный Атосааль. – Для подтверждения смертного приговора прошу каждого сказать свое слово.

– Слова мои истинны перед Мастером Судеб и пройдут испытание пламенем! Виновны! Оба! – говорят по очереди все Советники … все, как один… даже Торетт… Даже Ото Эниль…

– Виновны!

– Приговариваетесь к смерти! – завершает Атосааль.

Чьи-то руки давят на плечи Вирда, вынуждая стать на колени. И он кладет голову… на плаху…

– Ты умрешь! – слышит он голос Эбонадо Атосааля перед тем, как сталь лезвия обжигает ему шею…

Элинаэль бежит к нему, обнимает, прижимается к груди…

– Элий!.. – сладко говорит она и жарко-жарко целует.

Он любит ее, но внутри бушует гнев, который заглушает все. Гнев, рожденный ревностью – он видел, как Кодонак выходил из ее комнаты. Видел, какая улыбка играла на его губах… Она такая же, как все! Она лжет! Она обнимает и целует его, а думает о другом!

– Элий!.. – Она прижимается к его груди.

Гнев поднимается, разрастается, заполняет все естество.

– Я люблю тебя!.. – Лжет! Она лжет!

Он отталкивает ее, выхватывает меч…

Гнев застилает глаза… Он почти ничего не помнит, почти ничего не видит… только ее кровь… на клинке… на своих руках…

Он лежит, вытянувшись, в нише мастерской, и видит, как Ках подходит к отцу, как поднимает руку… чтобы убить. Вдруг Ках оборачивается к нему, смотрит прямо в глаза и говорит:

– Ты можешь еще спасти их. – Его рука медленно-медленно движется к груди отца, и Вирд прыгает вниз…

Он зависает, застывает в воздухе, замирает высоко под потолком, – внизу пол…

– Ты можешь их спасти, если не упадешь… а полетишь… – снова говорит Ках, а Вирд падает… медленно, как перо… Он уже не видит пола – только пропасть… Он падает с высоты шпиля «Песни горного ветра»… Он летит вниз, рассекая собой густые облака, он видит оскалившуюся острыми камнями, словно зубастую пасть, расщелину… Все быстрее и быстрее… Все ближе и ближе камни… Ветер свистит в ушах… Он падает – не летит… Крыльев у него нет!.. Он разобьется… Он никого не сможет спасти: ни отца с матерью… ни себя…

Вирд понял, что кричит, и выгибается, лежа на твердой и неровной каменной поверхности. Вверху голубое безоблачное небо и яркое раскаленное солнце. Боковым зрением он замечает вдалеке гигантские статуи – он уже был в этом месте, в своем виде́нии. Над ним, утопая в ярких солнечных лучах, из-за которых трудно что-либо рассмотреть, возвышается высокая фигура.

Он чувствует жуткую боль в солнечном сплетении, и еще… нечто чуждое… мерзкое, ощупывающее его Дар… Сила пульсирует огнем, стараясь выжечь невидимое щупальце и причиняя при этом Вирду страшную боль.

Наконец чуждая сущность оставляет его Дар, и он обессиленно замирает на камне, учащенно дыша. Над ним склоняется, закрывая собою солнце, создание не из этого мира… женщина, очень красивая, вызывающая восхищение… любовь… Она так высока, что взрослый мужчина рядом с нею – что пятилетний ребенок. Но пропорции тела соблюдены идеально, а лицо настолько прекрасно, что трудно не залюбоваться… У нее белая, шелковистая кожа, большие бесцветные глаза обрамлены черными длинными ресницами, по плечам ниспадают тяжелые, словно из металла, иссиня-черные волосы. Она одета в алый шелк, облегающий стройное тело, на обнаженных руках множество браслетов, в вытянутых мочках ушей длинные, до самых плеч, золотые серьги.

Как когда-то отгораживаясь от ужаса, источаемого Атаятаном-Сионото-Лосом, Вирд бессознательно возвел невидимую стену перед исходящим от нее влечением, и восхищение ею тут же сменилось омерзением.

– Кто ты такой?.. – пропела она таким же музыкальным, как у Атаятана, только женским голосом.

Он не ответил, внимательно изучая ее лицо обычным взглядом, а взором внутренним – льнущее к его невидимой стене нечто… тонкое, изящное, полупрозрачное, мягкое, желанное… то, что заставило бы его потерять голову, если б не преграда…

– Ты самый желанный из всех, кого я могла заполучить когда-либо и в том мире и в этом, после пробуждения. Весь цвет Создателя в тебе! – повторяет она слова Атаятана о его Даре. – Но ты – пчелиное гнездо: полон меда, но при этом больно жалишь… – Почему она использовала такое сравнение, ведь она не ест меда, и укус пчелы ей не грозит?