Ксения Медведевич - Сторож брату своему Страница 58

– Мы с Джамшидом будем юрки и неприметны, как ящерицы! – надулся бедуин.

Подумав еще немного, харранец обернулся к двум другим айярам:

– Эй, Бахадур!

– Да, сейид!

– Лайс!

– Да, господин!

– Переоденетесь нищими, сядете у ворот садов к северу и к югу по дороге. Погоня пойдет в обе стороны от места боя, и вы укажете воинам, куда направились сумеречники. С дороги им не свернуть, колодцы есть только при садах…

– Да, сейид.

Оба айяра тут же подняли коней в рысь и, обогнав остальных, быстро скрылись из виду.

– А если конвой уже стал на ночлег в одном из таких мест? – нахмурился Бехзад.

Покачивавшийся в седле мула лекарь не обернулся к нему. Но ответил:

– Сразу видно, что ты не знаешь, что такое долг, племянничек. Это люди халифа, Бехзад, им приказано прибыть в Харат как можно скорее. Они не станут прохлаждаться с вином и рабынями, имея на руках фирман эмира верующих. Бери с них пример, племянник. Наша госпожа любит только тех, кто ей предан.

Лекарь обернулся. В сумерках молодому парсу показалось, что в глазах у дяди переливается какой-то нехороший, зеленоватый, как спина навозной мухи, огонек.

Пробормотав про себя молитву Зеленому Хызру, Бехзад решил больше не думать об этом деле.

Люди, когда сидят в засаде, всегда выдают себя. Во всяком случае, выдают сумеречному слуху и сумеречному зрению. Смертные сопят, чешутся, скрипят кожей, звенят вооружением, потягиваются, зевают, шепчутся, пихаются, бурчат животами, пускают ветры. Отряд людей слышно за лигу – если, конечно, вокруг тихо.

А сумеречников в засаде – не слышно. Потому что ис ши сидят неподвижно. Или лежат неподвижно. Ис ши терпеливо ждут. И никогда не шумят.

В густой темноте – ни звезд, ни луны, ночное небо затянули тучи – торговый тракт белел разбитыми колеями и пыльными наносами. Ветер с шорохом носил спутанные в клубки травы, сдувал со склона холма пыль. Безжизненная пустыня молчала, даже шакалы не кричали.

Поэтому негромкие голоса, стук копыт, шарканье шагов, скрип и звяканье оружия и сбруи лаонцы услышали еще до того, как из-за холма показались огни факелов.

– Их действительно не больше двух дюжин, – удивленно прошептал Сенах Птичка. – Странно, обычно айсены всегда врут насчет численности отряда…

– Они не должны разбежаться, – тихо приказал Амаргин, пробуя пальцем тетиву.

– Да, господин, – так же тихо прошелестело в ответ.

Заскрипело дерево натягиваемых луков.

У Аирмед с меткостью всегда было неважно, поэтому гвардеец опрокинулся с коня со стрелой в бедре, а не в шее. Лошадь вскинулась и замолотила копытами, ее ржание потонуло в общем крике и гаме.

Айсены падали и соскакивали с лошадей, хорошо слышались вопли – «аль-самийа, аль-самийа!». Ну еще бы, кто же еще может прицельно стрелять в темноте…

С шелестом свистнуло – Сенах отпустил стрелу, тут же наложил другую, хмурясь, заметил:

– Кто-то успел залечь…

Свистнуло снова – и на бок опрокинулась лошадь. Жалобно визжа, она взбрыкивала и пыталась подняться, под ней истошно орали и хрипели придавленные тяжеленной тушей люди.

– В мечи, – холодно скомандовал Амаргин.

Среди стылых, серых теней на земле ярко переливались ореолы уцелевших: шестеро, нет, семеро – кто-то прятался за трупом вьючного мула.

Когда сумеречник бежит, его тоже почти не слышно. И очень плохо видно в темноте – в особенности если на голове капюшон, а лицо вымазано пылью. К тому же не все факелы погасли, а, глядя из света во тьму, и вовсе ничего не разглядишь.

Люди, кстати, оказались опытными – вскочили, даже не пытаясь отсидеться. Видимо, знали про второе зрение. Сенах с Киараном не стали размениваться на честный бой – подкрались со спины и прыгнули с ножами на плечи. Но Амаргин решил, что вежливость есть вежливость, и подошел открыто. Правда, потом пожалел: от окованного железом края гвардейского щита на клинке осталась пара щербин. Кольчуга на противнике оказалась неплохая, рассечь с ходу не получилось, пришлось бить острием, меч застрял в ребрах и железных кольцах доспеха – быстро выдернуть не вышло. Поэтому подскочившего со спины айсена подсек зятек, недовольно ворча насчет чьих-то благородных замашек.

Амаргин пнул в плечо обмякшего человека, и тот тяжело обвалился на бок. В песке, чадя, умирало пламя факела. Над дорогой снова смыкались тишина и ночь.

– Все?

Заклинательница стояла чуть поодаль, чуть отведя в сторону меч. И прислушивалась.

– Все? – строго повторил Амаргин.

Женщина обернулась и молча покачала головой.

Лаонец кивнул Киарану – иди, мол, посмотри, что там у твоей жены. Впрочем, прислушавшись, он и сам все понял. За тушей мертвого мула, под нависающей корзиной с поклажей, кто-то сжался и жалобно, тихонько всхлипывал. Айсены не зря говорили про малолеток в обслуге.

– Я… не могу, – громко сглотнув, сказала Аирмед. – Мне… нельзя.

– Стой здесь, – спокойно отозвался Киаран и обошел труп лежавшей на боку скотины.

Прятавшийся за мертвым мулом мальчишка увидел его и закричал – по-айсенски. «Алла, алла!» – видимо, звал на помощь своего бога.

– Шшшш… – успокаивающе поднял ладонь Киаран, наклоняясь. – Тихо-тихо-тихо…

Мальчишка поперхнулся криком и замолчал. Лаонец ударил.

– Теперь все, – тихо сказал Киаран, распрямляясь.

В глухой ночной черноте удары копыт казались глуше, словно мрак подбил дорогу войлоком. Где-то позади, в паре лиг за спиной, поднимался дым громадного кострища. Непроглядное небо застелили облака, отсветы огня давно исчезли с горизонта. Там, далеко, на следы недавнего побоища опускалась тихая тьма.

– Впереди сад за стеной, – тихо предупредил Сенах Птичка. – Что скажешь, господин?

И придержал коня. Животное поводило зеркальными от пота боками, в легких у него посвистывало. С мундштука белыми хлопьями капала пена.

– Нам нужно напоить лошадей и дать им роздых, – кивая хохолком волос на макушке, добавил Птичка. – Что делать? Отвести им глаза или…

– А вот «или» я бы в любом случае отложила до утра, – пожала плечами Амина.

– Да ты никак рехнулась, сестричка, – одернул ее Амаргин.

Сестричка в последнее время и впрямь словно потеряла голову.

– А что такого?!

– Ты собираешься убить тех, кто оказал тебе гостеприимство? Тех, кто дал хлеб и воду?

– А ты предлагаешь сдаться солдатам? Эти гостеприимные хозяева выдадут нас головой!

Потрогав сережку, Амаргин лишь поморщился:

– Сделай милость, помолчи. Ты советуешь глупость за глупостью…

– Я советую глупость за глупостью?! А кто сегодня вечером потерял три с половиной тысячи золотых?! Что ты вздыхаешь? Что ты смотришь на меня, как на полоумную?

Оставалось лишь вздохнуть. Поскольку у Амаргина уже не хватало терпения разъяснять очевидное, вмешался Сенах:

– Госпожа, наш род и так излишне связан с судьбой нерегиля. А дядя ваш, князь Морврин, и вовсе полагает, что все наши напасти связаны с той его давней поездкой…

– Глупости!

– Аллиль?..

– Да, господин?

– Займись своей женой.

– Да как вы смеете! Пустите меня! Не смейте стаскивать меня с лошади!

Не обращая внимания на отбивающуюся Амину, зятек спрыгнул с седла и спокойно осведомился:

– Как именно, господин?

Спешенную женщину крепко держали за локти, а она дрыгалась и кричала:

– Не трогайте меня! Пустите! Как вы смеете, я ваша княгиня!

– Займись в прямом смысле, Аллиль. Уведи ее за холм и займись ей там. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Да, господин.

– Прекратите! Не смейте!

Аллиль только фыркнул, взял женщину за плечо и повел в темноту. Амина, шипя сквозь зубы, пыталась гордо держать голову. Законы клана запрещали отказывать супругу в близости, когда роду грозила гибель. Более того, если бы мужа не оказалось рядом, Амаргин вполне мог предложить женщину кому-нибудь другому: конечно, это был бы временный брак, такие заканчивались с рождением ребенка. Амина попыталась вывернуть плечо – сама, мол, пойду. Аллиль хватки не ослабил.

Сделав вид, что задумался, Амаргин перекинул ногу через луку седла, уперся в колено локтем и опустил на ладонь подбородок. Где-то в темноте Амина жалобно вскрикнула. Удовлетворенно кивнув, лаонец тихо сказал остальным:

– За нами вышлют погоню.

– Почему вы так думаете, господин?

Сенах спрашивал из любопытства: в истинности предчувствий Амаргина никто не сомневался с того самого дня, как пришли страшные новости из дома.

Именно Амаргин решил отложить отъезд из гостеприимного дома князя Морврина ап-Сеанаха при дворе ханьского императора. Что-то ему не понравилось в том, как легли гадательные камушки. Морврин, при котором он повторил гадание, подумал-подумал и тоже отсоветовал ехать. А ведь не прислушайся Амаргин к глухому, скребущемуся на задворках разума голоску, они бы уже лежали вместе со всеми – во рву у стен Каэр Дор…