Ксения Медведевич - Сторож брату своему Страница 88

Стоявший рядом Ибрахим закрывался рукавом от налетавшего песчаного ветра, пощипывал узкую еще бородку и согласно кивал, то и дело оглядываясь на опустевшую улочку – не идет ли кто.

– Не ходи туда, сейид, – твердо сказал Казим, кладя ладонь на рукоять длинного кинжала. – Мы тебе коня привели, с хурджином и с бурдюком при седле, ты в Ятриб гони или сразу в Мариб – все лучше, чем к ним в руки попасть, чтоб они тебя, трусы позорные, шнурком от этой шайтанской бумажки связали…

– Сзади. Между холмами, – спокойно сказал Ибрахим.

По тропе от старого кладбища неспешно, по двое, правили верховые в желтых кожаных кафтанах ханаттани. Числом не менее десятка. Передовой поднял руку, сквозь песчаные струи мелькнуло красное – толстый витой шнур и кругляш халифского фирмана.

– Гляди ж ты, проследили нас, – искренне удивился Казим. – На площади их не больно много было, эти, выходит, сразу за тобой, сейид, поехали…

– Казим, Ибрахим, ваш долг передо мной исполнен, – спокойно сказал Тарег и поставил ногу в стремя. – Я ухожу, вы исчезаете.

– Да, сейид, – отозвались айяры.

Тарег вскинул себя в седло и дал шенкелей.

Через пару мгновений вверх по улице лишь клубилась пыль. Перед оградкой финиковой рощи тоже никого не было.

Солдаты заорали и приняли в галоп.

На площади перед масджид было не протолкнуться. Вокруг спешенного гвардейца кипели крики, вздымались кулаки, взметывались полосатые и черные рукава. Усталый конь дергал головой, на узде повисали полуголые мальчишки. Сложенный из желтоватого песчаника вход древнего дома молитвы заволакивался посвистывающей пылью. Самум надвигался, низкий купол уже не различить было в опускающемся брюхе красновато-желтой тучи. Среди многоголосого крика свист подползающей бури угрожающе ввинчивался в уши. В суматохе позабытые навесы базарчика бились на ветру, угрожая выдернуть из земли суковатые колья. На одном парусящем полотнище с криками висели двое тощих бедуинов, изо всех сил упираясь босыми пятками в пыль.

Еще между дувалами гвардейцам пришлось перейти на тряскую рысь, потом и вовсе на шаг: из щелей ворот и узких калиток то и дело выметывались орущие дети и замотанные по самые глаза женщины. Бесцветные тряпки хиджабов сливались с густеющей пылью, и уличный гомон полнился шныряющими бестелесными тенями.

Выехав на площадь, Марваз, как старший каид, тронулся было вперед – какое!

Толпа толкалась, верещала и пихалась локтями, люди размахивали над головами свитками Книги и палками, воздевали ладони, выкрикивая Всевышнему слова благодарности. В мрачнеющее на глазах небо вкручивались пронзительные загрит женщин.

Сгрудившись в устье узкого проулка, десятка Марваза с трудом сдерживала бьющих копытом и топчущихся коней: животных бесил свист ветра и пугали вопли. Нерегиль ускакал вверх по этой улочке – нет другого пути от окраины. Но в призрачно-пыльной, мельтешащей тенями толчее его не было видно. Не пустил же его, в самом деле, кто-то в свой двор?..

Пронзительное лошадиное ржание дернуло слух откуда-то слева.

– Вон он! – рявкнул за спиной Абдулла.

В той стороне люди прыснули в сторону, как полевые мыши. Дикие вопли перекрыли общий шум и гомон, посреди вмиг расчистившегося пятачка земли вздыбился серый сиглави. Лохматый черноволосый нерегиль прижимался к гриве лошади, словно прыгнувшая на шею добыче кошка.

– За ним, будь он проклят! – заорал Марваз.

Хлеща плетьми и толкаясь стременами, они врезались в толпу. Гвалт нестерпимо бил в уши, конь под каидом поддал задом, угрожая понести. Не хватало им только десятка растоптанных и забитых копытами трупов на этой площади!

Нерегиль справился с лошадью и быстро продвигался сквозь стремительно редеющую толпу.

Каид с остальными перли следом, шипя сквозь зубы – не уйдешь!.. Мелькали раззявленные в изумлении рты, взлетали вверх серые от пыли куфии, люди шарахались от блеска серебряных блях на перевязях гвардейцев.

– Где ж ты, сучье семя, где ж ты делся, Салхан… – шипел в намотанный на нос платок Марваз.

Зря шипел – десятка Салхана вынырнула из серенького смерча в устье впадающего в площадь проулка. Другого выхода с базара не было. Слава Всевышнему, они отрезали самийа путь к отступлению.

Оставалось всего ничего – вручить нерегилю фирман и не умереть. «Не медли», – увещевал его человек из тайной стражи. «Не дай ему убить тебя, о Марваз».

Каид сглотнул, сделал глубокий вдох – и поднял руку с перетянутым алым шнуром свитком. Сдернул с лица платок и громко крикнул в гудящий воздух:

– Тарик! Приказ и воля повелителя! Остановись и слушай!

Нерегиль увидел Салхана с ребятами и придержал лошадь.

И медленно повернул голову к Марвазу.

«Тарик не захочет брать фирман, о Марваз». Агент барида оказался совершенно прав.

«Ты покойник, глупый смертный», – прочитал каид на узком бледном лице.

Между ними лежала пустая площадь. Десять шагов пыльной земли.

Самийа поднял верхнюю губу, как тигр над клыками, и вскинул левую ладонь.

– Братишка, слова-аа… говори слова-аа… – простонал за спиной Абдулла.

Ощеренное нечеловеческое лицо, узкая ладошка. Сейчас их размажет и развеет пеплом.

Сглотнув подскочившее к горлу сердце, Марваз проорал сиплым, срывающимся от страха голосом:

– Вот тебе, Тарик, воля эмира верующих, он приказывает тебе прочитать эту бумагу!

Нерегиль показал острые зубы и злобно взвыл – не на ашшари.

Каид вдосталь насмотрелся на чудищ и тварей, чтобы понять: раз воет – значит, не полезет. Во всяком случае, сей же миг не полезет. Полезет, когда довоет и наберется храбрости.

Но даже так, даже глядя на бессильную злобу сумеречника и отчаянно понукая себя – ну же, давай вперед, каид, между вами десять шагов, пихай ему в морду фирман, и ты спасен! Давай, каид, пока он не знает, что делать, и орет от злобы и ярости! Марваз трясся и не двигался с места. Конь под ним храпел и топтался, и послать его вперед не оставалось ровно никаких сил.

Кобыла вскинулась, и Марваз упал ей на шею: не свечи, подлюка, не свечи, у меня приказ и долг, не могу я щас падать с тебя, подлюка!..

И вдруг за спиной заорали. Каид посмотрел вперед и застыл.

Сумеречник больше не орал и не грозился на своем языке.

Припав к шее сиглави, нерегиль наметом шел прямо в лоб Салхану с ребятами. Даже в мареве пыли видно было, как летят из-под копыт коня щебенка и комья земли.

Гвардейцы смотрели на налетающего на них Стража пустыми от страха глазами – но не двигались с места.

Салхан, видать, все-таки с перепугу дернул на себя поводья, лошадка вздыбилась, парень выпал из седла, стоявшие за ним рванули кто куда. Перед налетающим как призрак бури сиглави упрямо топтался единственный гвардеец, не свалившийся наземь и справившийся с лошадью. Придерживая пляшущую скотину, парень бесстрашно загораживал дорогу мчащемуся прямо на него нерегилю.

– Аааа!.. – услышал свой вопль Марваз, когда всадники сшиблись.

И следом выдохнул:

– Ох ты ж…

Потому что всадники не сшиблись. Сиглави, распластавшись и до брюха поджав задние ноги, махнул через паренька. Тот вовремя вылетел из седла и покатился в пыль, длинный серый хвост махнул всего на пару локтей выше передней луки.

Уверенно приземлившись на стройные ноги, сиглави рванул вниз по узкой улице и мгновенно слился с пылью. Нерегиль даже не шелохнулся в седле, пока летел через кувыркающегося парня и истошно ржущую лошадь – словно прилип к спине своего коня. Только в стременах немного привстал перед самым прыжком.

– Ушел… – восхищенно ахнул Абдулла.

Марваз сглотнул и выпустил из груди воздух – долгим, облегченным вздохом.

А потом посмотрел на небо и тихо сказал, собирая поводья:

– Куда только ушел, неясно. Самум ведь надвигается…

– А он и от самума уйдет, – блестя из-под шлема глазами, прошептал молоденький Муса. – Афшин…

Оставалось лишь кивнуть его очевидной мысли и отправиться искать ночлег.

Прости меня, Всевышний, но сегодня пришло время напиться.

По правде говоря, оставалось непонятным, с чего напиваться – с горя или с радости. С одной стороны, фирман не вручен, Тарик ускакал, и теперь ищи его, каид, снова. С другой стороны, пронесло, и все живы. Каид поскребся под шлемом и решил, что все-таки лучше отпраздновать.

Даже сквозь закрытые веки он видел перед собой сузившиеся от ярости холодные глаза и бледную ладонь, раскрывающуюся быстрой, но мучительной смертью.

Дорога исчезла перед глазами Тарега в одно мгновение, словно их с Гюлькаром с головой накрыло пыльным покрывалом. Состоящий из густого песка ветер рванул с плеч джуббу, тут же набив за ворот царапучей взвеси. За пазухой кафтана был головной платок, но пытаться надеть его нечего было и думать – улетит, да и поздно, все одно в волосах уже дюжина ратлей пыли.