Пилот Жорж Нарси. Файлы 1- 3 - Анатолий Штольц

Анатолий Штольц

Пилот Жорж Нарси. Файлы 1- 3

Файл 1

Станция "Луна РДС-12"

Из блога Жоржа Нарси, инженер — пилота второго класса Объединённого Межпланетного Флота.

16 сентября 2096 года, Луна, Станция РДС-12

1

… Что такое Станция резервной дальней связи "Луна РДС — 12"?

Это огромная, почти пятьдесят метров в диаметре, капсула Станции, упакованная в трехметровый слой полимеромобетона и надёжно упрятанная в глубине заброшенных шахтных выработок.

Надёжное укрытие, как в могиле — так шутят наши сменные операторы Станции. А по- другому нельзя — атмосферы — то на Луне нет, и метеориты, а попросту космический мусор, постоянно бомбардируют поверхность, в основном мелочь падает, но бывает и крупный кусок ударит, да так, что и разрушить может любое строение, что, собственно, иногда и происходит. Достается даже движущимся объектам, транспортёрам, например.

Станция должна быть максимально защищена и готова к работе всегда, ведь в любой момент может поступить приказ подключиться к глобальной системе дальней космической связи и заменить любую вышедшую из строя Станцию системы РДС. И таких резервных станций только на Луне полтора десятка, а всего в Спейсе (разъясняю для непилотов: Спейс — это на нашем сленге пространство освоенной части Солнечной системы) — их больше сотни, целая сеть. А связь и навигация в Спейсе — это цена жизни пилотов и пассажиров, а главное — миллиарды и миллиарды кредов, вложенных в корабли Флотов, так что это очень серьёзно, и очень — очень дорого…

А теперь немного о том, что происходит на поверхности. Там, наверху, над пятнадцатью метрами скальных пород вся жизнь делиться на две ровные части: ночь — пятнадцать земных суток, и день — пятнадцать суток. Ночью — темень непроглядная и жуткий холод ниже ста пятидесяти по Цельсию, а иногда и ниже двухсот, а вот днём, наоборот — жара, да такая, что скалы нагреваются до ста и больше градусов. Короче, то ещё славное местечко! Но все — же лучше, чем на станциях на Венере, или колониях на Марсе: там тоже не мёд условия, но чувство того, что Земля так далеко, что до неё нужно лететь месяцами сразу добавляет такую депрессию, которая не снимается практически ничем, разве что приличные заработки скрашивают долгие годы вахтовых смен.

Сердце нашей Станции и источник жизни для нас — реактор. Выйдет он строя, и все — труба: по аварийному расписанию через восемнадцать часов все живое на станции погибнет. Лучше об этом не думать. Хорошо одно — Центральная База находится всего в сорока минутах подлета от нас, если что случится — прибудут спасатели и ремонтники, и все восстановят. Это теоретически, а практически никогда за двадцать лет работы 12-й Станции таких ситуаций не было — уж больно надёжно она сделана. Это пятьсот сороковый проект, из тех далёких 80-х.

Все работой Станции управляет "Дора" — бортовой интеллект Станции. Умная машина, хотя и машиной — то ее трудно назвать — это нейронная сеть, пронизывающая все, что работает или должно управляться на Станции. Управляет всем, кроме людей. Но и нами, она иногда помыкает: бесцеремонно будит, когда нужно вставать на смену, ругается, если ребята вздумают курить в неположенных местах, или не торопятся на завтрак — и так далее, и так далее: нигде от нее не укроешься, если не схитришь, конечно. Но в целом — она умница, всё-таки, и голос у неё приятный — женский молодой голос. Правда с эмоциями у неё слабовато — видно, запрограммирована только на предупреждения и нотации, или информационное общение, да и то с тоном учительницы начальных классов. Меня это даже забавляет — когда есть много свободного времени на смене, я общаюсь с Дорой: мы разговариваем на разные темы, о жизни, об истории, рассказываем друг другу анекдоты, даже о любви пытаемся общаться — но здесь она явно плывёт, или делает вид, что плывёт и не совсем понимает — видно не хочет заходить за выставленные рамки служебной необходимости — она похожа на благовоспитанную девицу — слышу, что знает гораздо больше, что ей тоже интересно, а вот уклоняется от темы — не положено ей об этом разговаривать.

О моей работе начальника смены, кратко: Станция должна работать всегда и при любых обстоятельствах, и на Станции должен быть порядок. Вроде, кратко и все, а на самом деле за этим стоят десятки циркуляров и должностных инструкций, и сотни часов изнурительных ситуационных тренировок — в нашей службе все чётко, как на армейском Флоте, поэтому и берут на эти должности в основном отставных военных. Главное — действовать быстро и адекватно в чрезвычайных ситуациях, если вдруг придётся управлять всем на Станции в ручном режиме.

Ещё в мои обязанности входит сопровождение бригады техников, выходящих со Станции на профилактический осмотр радаров, виртуальное, конечно, сопровождение, в реальном времени, но тоже ушами хлопать нельзя: то породы в штреке потеряют стабильность, то угроза метеорной атаки, то просто разгильдяйство техников — те, бывает, начинают чудить, вырвавшись из тесных объятий Станции, короче, за почти четыре часа еженедельной профилактики радаров дежурному, иногда, крепко потреплют нервы.

Вот такая моя работа, вернее — служба.

… Кстати, о выходе на профилактику: это единственный движ за скучную жизнь на Станции. Раз в неделю два техника выбираются из бетонного чрева Станции и через систему штреков и лифтов в толще скалы, проходят в рабочие туннели, где стоят радары. Что такое радарный туннель? Это круглая нора, диаметром восемь метров, пробитая в толще скалы, в которой на специальных рельсах стоит блок радара — большой стальной цилиндр на платформе, все это чудо техники размером с грузовой камьён, то бишь грузовик с цистерной, большая штуковина, короче. Так вот, эти радары в собранном блоке выезжают на площадки на верхушках скал, разворачиваются в большие чаши, похожие на блестящие селенитовые цветы, диаметром метров пятнадцать. Красивое зрелище это — рождение такого селенитового цветка, сколько раз видел, но каждый раз завораживает. Развернулся радар, выбросил импульс, принял ответ — и сворачивается, потом уползает обратно, в свою нору. На