14.300 - Дмитрий Александров Страница 10

Человек в кепке широким, но неспешным шагом подошёл к Денису. Это был Борис Петрович Часовой, председатель, считавшийся чудаком, но чудаком умным и справедливым; у него было широкое лицо с ухоженными усами, добрые глаза; на левой руке недоставало двух пальцев. Как-то повелось, что звали его «дядя Боря» (хотя Борис Петрович был дедушкиным ровесником). Председателя все или уважали, или боялись. Денису это отношение казалось странным: дядя Боря и дедушка были отличными друзьями, часто сидели вместе, обсуждали всякие пустяки, технику, радио – в общем, ничего страшного в нём мальчик не видел, и человек этот воспринимался почти как родственник.

– Здравствуйте, дядь Борь!

– Здравствуй, Дениска. Как у тебя дела? Руки, смотрю, в мозолях.

– А, грядки копал, – ответил мальчик.

– Дело хорошее! – председатель откашлялся и пригладил усы. – Я с мамой поговорить хотел.

– Они уехали. В Э***, еду покупать.

– Они – это кто? Мама и Линицкий? Владимир Александрович, сосед ваш? – уточнил председатель.

– Да, с дядей Володей.

Сказано это было с чуть изменившейся интонацией, и Борис Петрович, глядя на макушку мальчика, тихо вздохнул.

– Я вечерком загляну. Чаю попьём! Угостишь чаем?

Денис кивнул. Внутри него пробежал холодок волнения: мальчик не хотел, чтобы дядя Боря узнал, что и как теперь в доме, но в то же время председатель мог защитить. Вот только просить о такой защите Денис никогда не станет…

Заперев калитку на шпингалет и подсунув для верности щепку, Денис вернулся к верстаку и обомлел: перед домом лежали перья. Десятки точно таких же перьев, что показывал Кирилл. Испугавшись, мальчик бросился собирать их. Прижимая к себе охапку чёрных с белым перьев, он забежал в дом, поднялся на чердак. Сердце громко стучало, стало жарко. Он спрятал перья за лист фанеры, снова спустился, выпил кружку воды. Отчего-то на первом этаже ему было теперь неуютно, даже страшно, и Денис поскорее вскарабкался по затёртым ступенькам наверх. В голове крутилось множество мыслей, бесформенных и неясных. Он сел за радиостанцию, щёлкнул кнопкой и взял в руки микрофон:

– Я Денис, я Денис. Вызываю «Равенск», вызываю «Равенск». Лука, ответь, Лука, пожалуйста, ответь. Лука, Лука, я Денис…

Глава 8. Шторм

Денис повторял и повторял вызов, в конце резко отпуская тангенту6 и вслушиваясь в звуки эфира. Ему нужно было поделиться происходящим, нужна была поддержка настоящего друга. Когда среди шума послышались знакомые потрескивания, Денис убрал палец с кнопки и затаил дыхание.

– Денис, Я Лука, слышу тебя, приём.

Голос юнги был чистый, совершенно без помех, разборчивее, чем городской телефон.

– Просто хотел тебя услышать. Поговорить. У меня что-то произошло. Приём.

– Произошло?

– Да. Ты знаешь, чьи это перья: большие, чёрные, внизу белые? Одна сторона чуть светлее другой. Приём.

После небольшой паузы послышался вопрос Луки:

– Птица, значит, большая была? Приём.

– Большая, – сразу ответил Денис, – очень большая. Правда я сам её не видел. У меня только перья.

– Понятно… – на другом конце повисло минутное молчание. Денис (незаметно для себя сделавший за эти дни огромный шаг вперёд в освоении радиосвязи) по характеру помех слышал, что Лука оставил свою станцию в режиме передачи. Наконец юнга продолжил:

– Может быть, альбатрос.

Голос его звучал тише и немного настороженно.

– Это плохо? Кто такие эти альбатросы? Расскажи.

– Морские птицы. У них крылья – метра два, даже три. Часто появляются перед штормом.

– Ого! Три метра! Такие действительно есть?

– Есть, я их часто вижу.

Из динамика послышался треск, затем вернулся голос Луки:

– Слушай, Денис… Я не знаю, как тебе сказать… Скорость сейчас 15 узлов, уже недалеко. Просто …ного …жись…

– Что? Я ничего не понял, приём!

Но Лука пропал. Остался только шум, в котором теперь постоянно раздавался резкий треск, будто кто-то ломает сухое дерево об колено.

– Лука, Лука! – продолжал звать Денис, но ответа не было.

Денис сел на стул, но тут же вскочил, убирая громкость динамика до нуля: снаружи послышались странные звуки, похожие на лошадиное ржание. Он подбежал к окну, отдёрнул занавеску: перед ним сплошной стеной стоял плотный туман. Не было видно ни соседского дома, ни даже травы и кустов смородины внизу – один только густой туман. В нём проглядывали как будто силуэты домов, деревьев, вертикальные линии электрических столбов, но нельзя было сказать наверняка, что это именно дома, деревья, столбы. Всё стало серым и напоминало Денису картинку на экране чёрно-белого телевизора, когда расстроены яркость и контраст (в Московской квартире у них был только чёрно-белый телевизор).

Из тумана снова донеслось ржание, перешедшее в тонкий долгий свист. Денис подбежал к окну на другой стороне дома: туман был повсюду. Мальчик открыл окно нараспашку и прислушался. Туман полнился множеством звуков, большей частью Денису незнакомых, то есть слышимых им впервые. Далёкие завывания, скрипы, как будто из доски гвоздодёром тащат старый ржавый гвоздь, шумы, всплески, металлический стук. Вдруг в тумане возникло движение, тень. Она росла, и вскоре огромная птица с крыльями, шириной равными дому, пролетела прямо над козырьком крыши. Когда птица приближалась, мальчик отступил от окна и оказался неподалёку от люка, огороженного для безопасности перилами, сделанными из бруса и круглых черенков. Теперь он понял, что стук и всплески доносились с первого этажа.

Денис заглянул в люк. Внизу мелькнул свет. Там был кто-то, человек! Не в силах справиться со страхом, мальчик, будто парализованный, смотрел вниз. Снова громыхнуло железо; источник света стал приближаться. В проёме появилась его мама. На ней был всё тот же белый халат; в левой руке она держала синюю керосиновую лампу, в правой – канистру, в каких хранят бензин. Запах бензина! Теперь мальчик почувствовал его! Свет лампы отражался от залитого пола. Она подняла голову и посмотрела прямо на мальчика.

– Порождение!

В неровном свете лампы, которую она держала теперь чуть ниже груди, лицо её расчертили зловещие, неестественные тени, которые двигались вместе с её движениями.

– Ты! Порождение дьявола! Я не позволю тебе! Всё это моё. Моя жизнь – моя. Земля, это моя земля.

– Мама! – закричал Денис. – Мама!

В ужасе и бессилии он зажмурился.

– Очищение. Я должна очистить это, – послышался снизу шёпот, или скорее шипение, и в этот момент дом содрогнулся. Окно на кухне разлетелось, большие острые осколки стекла упали на залитый бензином пол, и следом за ними в окно и дверь хлынула вода. Затрещало дерево, что-то ломалось, сокрушаемое стихией, листы фанеры прогибались внутрь; всё бурлило, вращалось, не было видно уже ни мамы, ни стен – ничего.

В десять секунд первый этаж наполнился водой до потолка, и