Клайв Баркер - Зомби Страница 104

Он оказался польским моряком торгового флота, бежавшим с корабля в лондонском порту после рейса на Карибы. Команда знала его под именем Петр. Человеком он был веселым и легким, по крайней мере до тех пор, пока корабль не бросил якорь в столице Гаити — Порт-о-Пренсе. Петр провел три ночи где-то на острове, а когда вернулся, первый помощник заметил, что выражение лица у него сделалось угрюмым и отталкивающим. Петра стали одолевать частые приступы бешенства, поэтому никто не удивился, когда в Лондоне он сошел с корабля и не вернулся.

Судовой врач решил, что Петр, возможно, переболел малярией: лицо у него было мертвенно-бледное с землистым оттенком, глаза налиты кровью. Кроме того, он постоянно дрожал и что-то бормотал себе под нос.

— Но если его повесили… — перебила его Марджори.

— О да, его повесили, конечно, — продолжал повествование дядюшка. — Как положено повесили, за шею, так он и болтался, пока не умер, а потом был похоронен на территории тюрьмы Уормвуд-Скрабз. Но через год в Кенсингтонских садах опять начали пропадать мальчики, снова нападали на нянек и насиловали их, и у каждой вновь находили те же самые царапины и порезы, какие наносил своим жертвам Петр. Видишь ли, он имел обыкновение разрезать платья жертв серпом.

— Серпом? — упавшим голосом прошептала Марджори.

Дядюшка Майкл потряс рукой, согнув указательный палец в форме крюка:

— Думаешь, откуда взял сэр Джеймс идею с капитаном Крюком?

— Но и меня так порезали.

— Точно, — кивнул дядюшка Майкл. — Именно об этом и речь. Тот, кто напал на тебя, тот, кто похитил Уильяма, — это Петр.

— Что ты говоришь? Твоей истории больше ста лет! Как такое возможно?

— Точно так же в тысяча девятьсот первом году Петр пытался выкрасть из коляски меня. Моя нянюшка пыталась отогнать его, но он полоснул ее по шее и перерезал яремную вену. Мой братец с сестренкой пытались бороться, но Петр обоих забрал с собой. Они были совсем малыши, и шансов победить взрослого у них, увы, не было. Несколько недель спустя пловец наткнулся на их тела в Серпантине.[27]

Прижав костлявую старческую руку ко рту, дядюшка надолго замолчал. Затем продолжил:

— Матушка совсем обезумела от горя. Каким-то удивительным образом она знала, кто убил ее детей. Каждый день она ходила в Кенсингтонские сады и следила практически за каждым мужчиной. И наконец наткнулась на того самого. Вперившись тяжелым взглядом в двух сидящих на скамье нянек, он стоял между деревьев. Мама подошла к нему и обвинила в содеянном. Прямо в лицо сказала ему, что знает, кто он таков, — убийца ее детей.

Знаешь, что он ответил? Никогда мне не забыть о том, как мама рассказывала об этом… До сих пор мурашки бегут по коже… Вот что поведал этот Петр: "Никогда не было у меня ни отца, ни матери. И побыть ребенком мне тоже не удалось. Но зато одна старуха на Гаити мне обещала, что я навечно останусь молодым при условии, что стану отправлять к ней на крыльях ветра души маленьких детей. Так я и делал: целовал их, высасывал души и посылал по ветру на Гаити".

И знаешь ли, что еще сказал он матери? Вот его слова: "Хоть души твоих детей отлетели на далекий остров, но, если ты захочешь, они будут жить. Можешь пойти к их могилам, позвать их — они вернутся к тебе. Надобно только слово матери".

Мама спросила: "Кто ты? Что ты?" А он ответил одним словом: "Пан". По-польски это не что иное, как просто "человек". Поэтому мама звала его Петр Пан. Именно отсюда взял имя для своего персонажа сэр Джеймс Барри. Жуткая ирония — в действительности капитан Крюк и Питер Пэн вовсе не были врагами, а были одним и тем же человеком.

Марджори в ужасе глядела на дядюшку Майкла:

— Что же сделала бабушка? Она позвала своих детей, да?

Дядя покачал головой:

— Она приказала положить на их могилы тяжелые гранитные плиты. Потом, как я тебе уже рассказывал, попыталась доступными ей способами предупредить о Петре Пане других матерей.

— Значит, она на самом деле думала, что сможет позвать и вернуть детей к жизни?

— Думаю, что да. Но она часто говорила мне: "Что за жизнь без души?"

Марджори просидела с дядюшкой Майклом дотемна. Голова старика упала, он захрапел.

Она стояла в морге. Падающий из окна верхнего света солнечный луч высвечивал ее лицо белым. Платье было черным, и шляпка тоже. Пальцы сжимали черную сумочку.

Крышка белого гроба Уильяма была открыта, а сам он лежал на белой шелковой подушке, с закрытыми глазами, крохотные ресницы чернели на фоне мертвенно-бледных щек, губы слегка приоткрылись, словно мальчик все еще дышал.

По обе стороны гроба горели свечи, в двух высоких вазах стояли белые гладиолусы. В морге царила глубокая тишина, только еле слышно доносился отдаленный рокот движения и порой глубоко внизу, легонько сотрясая основание здания, проносился поезд Центральной линии метрополитена.

Сердце Марджори стучало медленно и ровно.

"Дитя мое, — подумала женщина, — мой бедный милый малыш".

Она подошла ближе к гробу. Нерешительно протянула руку и погладила чудные детские локоны. Какие они мягкие и шелковистые! Как мучительно касаться их!

— Уильям, — выдохнула она.

Но он не шевельнулся, холодный и неподвижный. Не двигается, не дышит.

— Уильям, — громче позвала Марджори. — Уильям, дорогой, вернись ко мне. Очнись же, мистер Билл!

Но все же малыш не двигался. И не дышал.

Марджори немного помедлила. Она почти устыдилась, что поверила в россказни дядюшки Майкла. Петр Пан, как бы не так! Старик просто выжил из ума.

Тихонечко, на цыпочках, она пошла к двери. В последний раз посмотрела на Уильяма и притворила за собой дверь.

Только она отпустила ручку двери, как тишину пронзил самый душераздирающий и пронзительный вопль из всех, что ей доводилось слышать.

В Кенсингтонских садах, среди деревьев, сухопарый человек в черном поднял голову и вслушивался и внимал, словно в завывании ветра мог различить детский плач. Он слушал, он улыбался, но не спускал глаз с двух приближавшихся молодых женщин с колясками.

"Да благословит Бог матерей везде и всюду", — подумал он.

Джозеф Шеридан Ле Фаню

Странное событие из жизни художника Схалкена

Джозеф Шеридан Лe Фаню (1814–1873) был плодовитым и популярным писателем. Родился в Дублине, в аристократической семье, обучался юриспруденции в Тринити-колледже, сотрудничал с несколькими периодическими изданиями, в том числе с "Dublon University Magasine", в котором и публиковал свои рассказы (многие анонимно).

Решающее значение для писательской биографии Лe Фаню имела ранняя смерть жены. После этой утраты он стал вести затворнический образ жизни, целиком посвятив себя художественному творчеству. Среди его книг: "Рассказы о призраках и таинственные истории ("Ghost Stories and Tales of Mistery"), "Дядя Сайлас" ("Uncle Silas"), сборник "Записки Пёрселла" ("The Purcell Papers").